— Он забавен. Я нарисую с него портрет.
Вечером Анастасия Ивановна учинила Лушке-комарнице строгий допрос:
— О чем Таня говорила с Васей?
— Смеялись много.
— А еще что?
— Смеялись…
КРЕПКИЙ ПОЯС БАЛТИКИ
Вторую неделю продолжались парусные учения на фрегате «Мальбург».
В Кроншлоте капитан Витус Беринг принял на борт около сорока выпускников Морской академии. Приказано проверить вместе с профессором Фархварсоном, на что годны будущие моряки.
Фрегат шел в Ригский залив.
Пребывание профессора на судне воодушевило многих офицеров, знающих его еще по московской Навигацкой школе. Андрея Даниловича пригласили в кают-компанию. Пили его здоровье, вспоминали первые в жизни обсервации, на которые профессор натаскивал дворянских недорослей, как щенят.
Андрей Данилович растрогался.
— Друзья мои, — сказал он, — давайте же всегда видеть перед собою Сухареву башню, где была наша школа. Все вы из нее вышли.
Высокий лейтенант, с обветренным до багровости лицом, в парике с черной косицей, произнес:
— А сохранились ли среди ваших бумаг те морские картины, по которым мы плавали сухопутно?
— Храню. Знаете ли вы, что сии атласы для школы приобрел наш государь Петр, когда был за границей. Он вручил их мне со словами: «Пекись о чести русского флота».
Андрей Данилович хохотнул, глядя на высокого лейтенанта.
— А помнишь, как ты попотел возле этих карт? Не очень много знал о Балтике, о заливе Финском и Ригском. Не забыл?
Лейтенант по-школярски вытянулся:
— Ригский залив вдается меж Курляндией и Лифляндией и островом Эзель, имея вид бассейна. Моон-Зундом соединен с заливом Финским. Острова Эзель и Даго разделяются проливом Селг-Зунд.
Фархварсон махнул рукой:
— Садись. Успех твой изряден.
А лейтенант уже не мог остановиться:
— Се зря из всех учися. Не трать всуе свое время.
Вспомнили школьного священника с его вразумляющим, монотонным голосом.
— Я вижу, не тратят всуе свое время? — обернулся Андрей Данилович к Берингу.
— Так ведь не даю.
Андрей Данилович произнес тост:
— Балтийское море против прежних времен сильно отступило от своего первоначального горизонта. Я же хочу, господа офицеры, пожелать вам духа наступательного.
Заговорили о флотских новостях. Речь зашла о том, что сибирский воевода Елчин возглавил экспедицию к берегам Северного и Восточного морей. Совсем недавно правительство направило в те же края геодезистов, «сделать не только зюйд и норд, но ост и вест, и все на карту исправно поставить».
— Что же сделано? — спрашивали офицеры.
— Поставленных целей не достигли. Но отрадно то, что Россия всерьез заинтересовалась северными путями.
Разговор этот необычайно оживил Витуса Беринга.
— Я часто задумываюсь о тех краях. Полярные берега Азии, пролив Аниан. Вот где бы силы испробовать!
Фархварсон согласился. Есть ли Аниан? Соединяется ли Америка с Азией?..
Герои нашей повести сидели тем временем в каюте и тоскливо грызли сухари, изредка перебрасываясь фразами.
— Сигнал-то кто давать будет? Сам Беринг?
— На то есть старший помощник.
— Лейтенант красномордый? У него пол-уха отрублено.
— Саблей, говорят, скосило, когда ходил на абордаж.
— Уж этот нас возьмет.
— Все уши оборвет.
Харитон вздохнул:
— Мне, ребята, проще всю астрономию отрапортовать, чем лезть на реи. Да при всех…
— А я только сначала боюсь. А как полезешь, никакого страху, — сказал Челюскин.
Им уже приходилось ставить и убирать паруса. Но сейчас с тревогой ждали командирского сигнала. Одно дело — занятия на учебном судне, другое — на боевом фрегате. На виду всего экипажа!
Фрегат, как, впрочем, и любое судно, отнимает у моряка не только берег и дом. Он отнимает фамилии, наделяя общим матросским званием — марсовый. Марсовый, несущий вахту на боевом корабле, безымянен. Он не принадлежит себе. Важно не то, о чем ты думаешь, а насколько легок, проворен, смел.
Склянки отсчитывали минуты…
Склянки отсчитывали их морскую судьбу.
«Мальбург» бросил якоря в гавани.
Челюскин зажмурился. Харитон был бледен. Дмитрий молча смотрел в иллюминатор.
— Свистать всех наверх! — послышалась команда. — Паруса ставить!
И дудки, дудки — они засвистали со всех сторон, беспощадные, требовательные.
Краснолицый лейтенант смотрел с капитанского мостика, как школяры стремительно шлепали босыми пятками по палубе. С юта за ними же наблюдали Витус Беринг и Фархварсон. Андрей Данилович мял в руках шляпу. Беринг покусывал трубку. Взгляд его был безучастен. Что-то жесткое появилось в его лице.
Постановка и уборка парусов на судне — работа повседневная, привычная, как удары колокола по утрам и вечерам, как подъем флага. Однако сейчас аврал был необычен: в его головокружительном вихре испытывалась молодая поросль флота. За внешней суровостью Беринга скрывалась, однако, тревога за парней. Но ее нельзя показать — перед службой все равны, служба жестока, любые поблажки тут неуместны. Много лет назад он сам с дрожью в коленках стремглав несся к первой своей грот-мачте, стеньга которой покачивалась на страшной высоте. И его никто не подбодрил. И правильно. Морю нужны люди, не нуждающиеся в утешении! Море само расставит все по своим местам, определит, кто есть кто.
Беринг рано начал флотскую службу. «Мальчик из Хорсенса» — долго так называли его на корабле. Он сердился. В 16 лет Витус Иоанас Бьёринг чувствовал себя морским волком. Знал штормы, терпел кораблекрушения, побывал в Ост-Индии. А капитан Крейс, когда речь заходила о Беринге, непременно добавлял: «О, этот мальчик из Хорсенса!» В двадцать два года он стал капитаном российского флота.
Среди пробегавших парней Беринг увидел знакомое лицо. Синие глаза, твердый подбородок, слегка вздернутый нос. А вот и рыжеволосый здоровяк. Где же они виделись? Ах, да…
Лейтенант посмотрел на склянки.
— Марсовые к вантам. По сали-и-нга-ам!
Команда звучала на всю гавань, на весь залив, на все Балтийское море. Голос у лейтенанта звонкий, немилосердный.
Быстро перебирая ногами и руками, Прончищев поднимался по тугой веревочной лестнице. Не смотреть вниз. Не смотреть по сторонам. Видеть перед собой лишь крошечную решетчатую площадку на вершине мачты — марс.
Кажется, он не промедлил ни одной секунды. Перевел дыхание. Ступил на круглую площадку. И опять на всю гавань, на весь залив, на все Балтийское море:
— Па-а-а рея-я-ям!
Прончищев побежал по круглым поперечным балкам.
— Па-а-ашел шко-о-оты-ы!
Развязал снасть. То же самое рядышком делали его товарищи.
Секунда. Вторая. Третья. Мгновение — и фрегат оделся в белые одежды.
Вот бы увидела Таня!
Ригский залив — он позволил себе оглядеться — слепил нестерпимо. Казалось, гладь его, как мозаика, составлена из светло-зеленых, голубоватых, нежно-розовых ракушек.
Залив убегал к скату горизонта. Выгибался. И было чувство, что паришь над полушарием. Одни воды кругом. Всемирный потоп.
Только что казалось — на море штиль. Но распущенные паруса жадно, как глоток воздуха, уловили дремавший ветер, лениво притаившийся у берегов.
Андрей Данилович не скрыл гордости:
— Каковы, а?
Беринг коротко молвил:
— Для начала недурно. Маневр занял четыре минуты.
Беринг попросил список учеников. Пробежал его. Вот, вот — как же! Ну да, Челюскин, Прончищев. Компасный мастер говорил, что хвалил их сам Магнитский. За арифметику.
— Хороши ли в учебе Прончищев и Челюскин?
— Вы их знаете, господин Беринг?
— Имел удовольствие однажды встречаться.
Андрей Данилович засмеялся:
— Забавные парни. — И рассказал, как Прончищев при поступлении в московскую школу был уверен, что в подзорную трубу можно увидеть Санкт-Петербург.
— Теперь же с достаточной точностью наблюдает вхождение звезды за Луну.
— А Лаптевы — не родственники ли нашего галерного мастера?
— Племянники. В учении тоже успешны.
Школяры — впрочем, теперь мы можем назвать их гардемаринами — выстроены на палубе.
— Я вами доволен, — говорит Беринг. — Спасибо за службу.
Он обходит строй.
— Здравствуй, Прончищев.
— Здравия желаю, господин Беринг.
— Рад за тебя. И господин профессор дает тебе выгодные рекомендации.
Останавливается возле Челюскина.
— Так увидел теперь сам, сколько пушек на «Мальбурге»?
— Так точно.
— Книги читаешь? — Вопрос был неожидан.
Беринг отступил на два шага от строя, обвел лица гардемаринов.
