Несмотря на то, что с данным утверждением нельзя согласиться в плане истинности основания сравнения (ибо различия между правом и массивом статутных актов предопределяют и разницу в их внутренней организации, строении), идея о том, что законодательство представляет собой внешнюю форму права, верно – в полной мере – в качестве должного, и частично – в качестве сущего. Это предопределено тем, что «внешняя форма» образует диалектическую пару (соотносится) с «содержанием», а «внутренняя форма», т. е. «структура», – с «составом»[90]. Законодательство есть способ формального отражения права. К примеру, «уголовный закон… будучи формой выражения и закрепления уголовно-правовых охранительных предписаний…. в то же время… выступает в качестве средства, при помощи которого в правовую систему вводятся запреты.»[91].
Представляется достоверным и утверждение о том, что «основания классификации права являются главными и для дифференциации законодательства. Но здесь они проявляются в весьма специфических, конкретизированных формах. Поэтому для выяснения системообразующих связей законодательства необходим не поиск иных критериев, а тщательный анализ самих нормативных актов в целях определения их правоотраслевой принадлежности, объективных связей между ними и т. д. Применение критериев дифференциации права особенно сложно, когда нормативные акты, регулирующие тот или иной вид отношений, входят в состав комплексных отраслей законодательства, а предписания, касающиеся регулирования данных отношений, находятся в актах разной отраслевой принадлежности.»[92].
Очень интересной, жизненной и в целом обоснованной представляется позиция А.Ф. Шебанова, согласно которой в законодательстве выделяется два вида структур — «вертикальная» и «горизонтальная». Вертикальная структура предполагает такое деление нормативных правовых документов, которое увязано с территориальной организацией государства. Сам А.Ф. Шебанов указывал на наличие в ее составе актов трех разновидностей: общесоюзные, республиканские, местные. Горизонтальная структура представлена законами, указами, ведомственными и иными нормативными документами, совокупность которых, в противовес устоявшемуся подходу, ученый именовал системой отраслей законодательства[93].
В конце прошлого века выражалось и мнение о том, что «было бы правильнее, изучив тенденции развития советского законодательства, возможность и необходимость формирования своеобразных приемов и принципов регулирования, выработать такие рекомендации для законодателя, которые в ходе совершенствования законодательства могли шаг за шагом привести к целесообразным изменениям в структуре советского права.»[94].
Нам же мыслится, что посредством формальных выражений (в том числе и юридизированных) какого-либо явления (в нашем случае – права) влиять на закономерности его формирования крайне сложно. Так, если правовые нормы не будут по своему содержанию «удобоваримы» по отношению к социальным потребностям, то их бытие приобретет фиктивный, не эффективный и (или) временный характер. При решении вопросов правовой структуризации, строения системы права писаный нормативный правовой материал может выступать лишь в демонстрирующем (демонстрационном), но не природно-аргументирующем значении.
В «противовес» этому при обсуждении вопросов соотношения систем права и законодательства указывалось: «…в течение многих лет считалось, что система права является основой формирования системы законодательства. В связи с этим проблема соотношения этих систем сводилась только к одному вопросу: каковы пределы допустимого отступления системы законодательства от системы права. При таком подходе система законодательства оказывается вторичным правовым явлением, зависимым от системы права. Ее удел – быть «внешней формой» права. Когда же система законодательства заметно отступала от системы (структуры) права, то это объяснялось главным образом волей законодателя, «удобством» управления, и система права рассматривалась как нечто априорное и неизменное. Между тем в реальной действительности многочисленные факты свидетельствуют о том, что система законодательства в не меньшей мере объективна, чем система права, поскольку именно она реагирует на прогрессивные структурные изменения в государственной и общественной жизни. Нельзя недооценивать и ту большую роль системы законодательства, которую она выполняет в деятельности всех органов управления, действительно являясь информационно-управляющей системой.»[95].
Утверждалось также, что «система законодательства выражается в наличии определенных отраслей и подотраслей, т. е. реально обособившихся областей законодательства. А такое обособление невозможно, немыслимо, если оно не отражает определенных особенностей в содержании правового регулирования… Суть вопроса заключается в том, что формирование отрасли законодательства свидетельствует о наличии известных особенностей в содержании правового регулирования и, следовательно, в самой структуре права. Причем речь идет не о простой совокупности нормативных актов, посвященных одному предмету (например, научно-техническому прогрессу), а именно об отрасли законодательства, спаянной внутренним единством, прежде всего кодифицированными актами, нормативными обобщениями, что и дает основанием говорить о существовании в данном случае известной правовой общности.»[96].
Здесь необходимо отметить, что в настоящее время состав системы законодательства чаще всего отображают посредством триады «отрасль – институт – нормативный правовой акт», т. е. отметка о наличии подотраслей устоялась в отношении восприятия системы именно права, но не законодательства. Кроме того, обособление отраслей возможно даже в том случае, если оно изначально (а не post factum) и не предопределено какими-либо специально-научными факторами, так как под число «определенных особенностей в содержании» можно, при желании, «подвести» любые данные. Например, в отечественной правовой системе массив действующего законодательства фактически в гораздо большей мере отражает сущее, нежели должное.
Кроме того, выраженная в приведенном высказывании идея, как представляется, не лишена ряда сомнительных моментов. В первую очередь, не ясно, почему специфика законодательной регламентации должна непременно свидетельствовать об особенностях в строении права, в чем именно заключается такая связь между явлениями образования законодательной отрасли и структуры права, при которой (как то следует из приведенной цитаты) первое из них может обоснованно характеризоваться в качестве причины, с неизбежностью порождающей второе как «свое» следствие? Не ясно и то, что подразумевается под «спаянностью внутреннего единства» отрасли законодательства (особенно в контексте достаточно большого числа противоречий, коллизий нормативной юридической ткани).
Сомнительно и указание на то, что названная «спаянность» законодательных областей обеспечивается кодифицированными актами. Так, к примеру, «классическая» отрасль цивильного права (даже при условии признания кодексом тех четырех самостоятельных федеральных законов, что содержат в своем наименовании слова «Гражданский кодекс») представлена значительным числом разрозненных статутных актов. В качестве традиционного примера в интересующем нас контексте указывают также и на право социального обеспечения.
Так или иначе, подчеркнем еще раз, что с позиций понимания системы права в качестве классификации норм (корреспондирующей разновидности) по соответствующим отраслям наиболее достоверной представляется та научная позиция, по которой признается производность, вторичность комплекса законодательных актов по отношению к систематике правовых норм.
Ее представители отмечают: «Правовая система служит фундаментом построения законодательной системы, так как при разработке нормативного акта и прогнозировании его эффективности законодатель должен учитывать специфику права. В ряде случаев возникновение правовой отрасли связывается с появлением соответствующего кодифицированного акта. Известно, однако, что деление права не связано с правоотраслевой кодификацией. Ее может и не быть. Кодификация является высшей формой систематизации, и когда ее нет, отраслевое законодательство осуществляется в иных формах. В то же время явное «отклонение» правовой системы от развития законодательства нельзя рассматривать как нечто нормальное… Эффективность права зависит как от развития законодательной системы, так и от совершенствования ее фундамента – правовой системы, которая в настоящее время не только не опережает развития законодательства, но далеко отстает от него. Примером могут служить бесперспективные попытки уложить развивающуюся законодательную структуру в узкие рамки основных (традиционных) отраслей права. Скажем, вряд ли можно, не впадая в серьезные противоречия, признавать необходимость укрепления и развития хозяйственного законодательства и одновременно рассредоточивать его нормы по различным отраслям правовой системы»[97].
