Обоснованным представляется и вывод о том, что «сложное иерархическое строение… права обуславливает особенности его «внешнего облика». В какой-то мере система права напоминает своеобразную пирамиду»[98], что сказывается, например, в превалировании норм конституционного законодательства (отражающих содержание одноименной правовой области) над внутригосударственными юридическими предписаниями всех иных, можно сказать производных, содержательно-направленных областей.
Далее, как видится автору настоящей работы, вся система позитивного права может быть представлена пятью структурными пластами: 1) статутное право, 2) нормативное договорное право, 3) обычное право, 4) прецедентное право и 5) право, выраженное посредством религиозных норм.
Дело в том, что поименованные виды формально-юридических источников: 1) содержат юридико-значимые поведенческие правила; 2) типичны для правовой среды; 3) закономерно присутствуют в ней (а следовательно, носят константный характер); 4) увязаны с государственным опосредованием. Указанное позволяет оценивать их в качестве структурно-системных компонентов права. Примечательно, что данная трактовка представляет систему права уже не в качестве комплекса отраслей, а через «естественно наличествующие» внутренние закономерные проявления, выраженные в видовых объединениях формально-юридических источников.
В вопросе же о сочетании систем формально-юридических источников и отраслей права следует констатировать, что встречающееся в литературе суждение о том, что один и тот же «видовой набор» правовых отношений не может подпадать одновременно под действие различных принципов и отраслей права, не находит подтверждения в жизненных реалиях, в общесоциальной и специально-юридической практике.
Например, как целостный поведенческий комплекс, отношения, возникающие между покупателем и продавцом по поводу купли-продажи недвижимого имущества регламентируются не только нормами гражданско-, но и положениями административно-, земельно-, налогово-, а в ряде случаев также семейно– и процессуально– (а возможно и иных) правовых норм, причем независимо от вида отражающей их специальной профильной формы (особенно в условиях распространения прецедентов и нормативных правовых договоров). Именно применительно к таким отношениям в случае противоречия между регламентирующими их юридическими поведенческими правилами, принадлежащими к различным областям права, и говорят о наличии пространственной юридической коллизии. Фактически, «зафиксировать» принадлежность правового отношения лишь к одной отрасли права можно лишь в ограниченном числе случаев. Противоположным образом будет решаться вопрос о юридической природе, о правовой сущности корреспондирующего социального взаимодействия.
Примечательно, что текущее практическое подтверждение этой позиции можно обнаружить даже на легальном уровне. Так, на основании, например, Бюджетного, Гражданского процессуального, Арбитражного процессуального, Семейного, Гражданского, Трудового кодексов и Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях, иные акты (того же или нижестоящего иерархического уровня), содержащие соответствующие правовые нормы, не должны противоречить корреспондирующим федеральным законам.
Отсюда следует органическая природа указанных «сводостатутных» актов, придание им свойств юридических доминант. Вытекает из этого и признание принадлежности норм одной правовой области, содержащихся в акте иной, не к позитивно-правовой сфере своего «фактического пребывания», а к отрасли своей сущностной, юридико-природной принадлежности.
Получается, что если наличие комплексных правовых актов в условиях жизненных реалий отрицать нельзя, то встречающееся в юридической литературе утверждение о существовании комплексных отраслей права пока не нашло надлежащего обоснования и, в целом, признания; не подтверждается оно и данными эмпирического характера, содержащимися в юридических источниках правовыражения.
Интересно, что в ряде случаев неприятие юридической конструкции «комплексная отрасль» обосновывалось с тех платформ, что формирование корреспондирующего элемента системы законодательства с необходимостью должно влечь за собой и образование одноуровневого элемента внутреннего строения права[99]. Поддерживая идею о недостоверности утверждения о бытии комплексных отраслей в праве, подчеркнем, что представленное обоснование также не воспринимается нами в качестве достоверного. Базовая причина здесь заключается, как видится, в смешении причины и следствия: именно законодательство, будучи одной из форм существования аккумуляций юридических норм, должно отражать исходное явление, т. е. право, но не наоборот, по крайней мере с исходных позиций. Не ясно здесь и то, почему бытие нормативного правового материала обязательно должно свидетельствовать о существовании самостоятельного компонента в строении самого права.
Встречаются в отечественной юридической науке и позиции, согласно которым «о самом факте существования обособленной области законодательства мы судим в основном по наличию самостоятельного кодифицированного акта или комплекса актов (например, о хозяйственном законодательстве). При этом кодифицированный акт, в особенности сводный кодифицированный акт – Основы, кодексы, – становится «пунктом сосредоточения» всех иных нормативных актов.»[100].
Указанное, как мыслится, в основном отражает аспект не столько гносеологии, сколько восприятия (причем преимущественного практического и эмпирического толка) нормативного правового материала. Вместе с тем, с учетом интерпретации системы в качестве систематики (классификации), а также производности законодательного материала и значительности субъективного фактора (ов) в процессе его подготовки и оформления, приведенное выше утверждение представляется заслуживающим внимания. В этом контексте, с позиций надлежащего, должного, стоит согласиться с указанием на то, что «любой простой акт должен подчиняться… другим актам того же органа, если они обладают более квалифицированными формальными признаками. Такие признаки присущи, в частности, кодифицированным актам, в которых нормативный материал упорядочен, т. е. сведен в определенную логическую систему.»[101].
Конец ознакомительного фрагмента.
Примечания
1
См., напр.: Бабошин O.A. Система конституционного права как отрасли российского права: вопросы теории и практики: Дисс… канд. юрид. наук. – Екатеринбург, 2001; Асланян Н.П. Основные начала российского частного права: Дисс… докт. юрид. наук. – М., 2002; Черенкова Е.Э. Система права и система законодательства Российской Федерации: Дисс…. канд. юрид. наук. – М., 2006.
2
Kelsen Н. About the Theory of Interpretation //Legal Studies. Vol. 10. – 1990. – № 2, July. – P. 127–135.
3
Kelsen Н. About the Theory of Interpretation //Legal Studies. Vol. 10. – 1990. – № 2, July. – P. 127–135.
4
Кудрявцев В.Н. Общая теория квалификации преступлений. – М., 1972.– С. 248.
5
Статья 2. Устав Организации Объединенных Наций (принят в г. Сан-Франциско 26 июня 1945 г.) // Действующее международное право. – Т. 1. – М., 1996.– С. 7–33.
6
Черданцев А. Ф. Системообразующие связи права // Советское государство и право. – 1974. – № 8. – С. 17.
7
См., напр.: Черданцев А.Ф. Юридические конструкции, их роль в науке и практике // Правоведение. – 1972. – № 3. – С. 15.
8
Алексеев С.С. Указ. соч. – С. 116, 117.
9
Черданцев А.Ф. Системообразующие связи права // Советское государство и право. – 1974. – № 8. – С. 11.
10
Азми Д.М. Теоретико-методологический анализ отечественного учения о системе права 1938–1946 годов. – М., 2009.
11
Керимов Д.А. Философские проблемы права. – М., 1972. – С. 266.
12
Кикоть В.А. Система советского права и перспектива ее развития: «Круглый стол» журнала «Советское государство и право» // Советское государство и право. – 1982. – № 8. – С. 46.
13
