что… я опоздал.
– Что же ты не сказал…
– Смерть Измаила меня из Исландии выцепила, можешь себе представить. – Он все больше кипятился. – Покажу я им, этим типам из похоронного бюро. – Тут он вежливо осведомился: – А вас как зовут?
– Смолос.
– Знаменитый Смолосемянник?
– Вам Измаил обо мне рассказывал?
– И обо всех остальных… Но Смолосемянника трудно не запомнить.
Тут кто-то взял Измаила под руку. Он оглянулся. Ему улыбалась Марлен, мысленно кляня его на чем свет стоит. Измаил тут же сориентировался и объяснил Смолосемяннику:
– Это моя жена, она говорит только по-шведски.
И вполголоса обратился к Марлен, указывая на Смолосемянника:
– Det är det berömda Pittosporum![35]
А она, улыбаясь, ответила:
– Knulla mig, älskling…[36]
Измаил сделал вид, что слова Марлен нимало его не удивили, и сказал Смолосемяннику:
– Устрою я им взбучку, этим типам из похоронного бюро. Я ведь даже и не понял толком, от чего умер Измаил.
– Ничего себе…
– Да, он погиб, но как?
– Несчастный случай.
– Они мне даже этого не сказали. В аварию попал?
– Ну да.
– А где?
– Не знаю точно. А вам больше ничего не говорили?
– Нет. А сейчас, если позволите, меня ждут дела… Вот я им устрою.
– Мои соболезнования… А как вас зовут?
– Рамон. К вашим услугам. А ее зовут Ингрид. – Измаил вежливо откланялся. – А теперь мне пора на работу.
Смолосемянник скривил открытый рот в улыбке, не зная, что сказать. Глядя им вслед, он произнес «чао», будучи, по-видимому, чрезвычайно доволен случайным знакомством с красивой шведкой. С настоящей шведкой.
* * *
– Мне бы уйти.
– Что же ты не уходишь?
– Сейчас не могу. Придется тебе со мной еще несколько дней помучиться.
– Почему? Почему бы тебе не свалить? Ты ведь собирался уходить?
– Из ряда источников получено подтверждение того, что я мертв. И кого-то убил.
– Как? С кем ты говорил?
– Поговорить с Лео мне не удалось.
– А домой почему не идешь?
– У меня нет ключа, полиция взломала дверь и все там перерыла. Было бы самоубийством совать туда нос.
– Вот-вот, а тебя, недотепу, тут же заметут по подозрению в убийстве женщины.
– С чего ты взяла, что речь идет о женщине?
– Ты мне этим все уши прожужжал.
– Я никого не убивал. Это все выдумки полицейских.
– Ага, ты им предъявишь фотографию, где ясно видно, как ты эту даму не убиваешь. Гениально.
Марлен вышла из столовой и тут же вернулась со свертком. Измаил его развернул: сверток был битком набит новенькими полусотенными купюрами.
– Откуда они взялись?
– Лучше тебе не знать. Но раз тебя при всем при этом еще не замели, в следующий раз на охоту пойдем вместе.
– Что ж, я… Только ты о чем?
– А перед тем побуду твоим психиатром.
– К вашим услугам, доктор, – съязвил он.
– Ничего тут смешного. Отвечай коротко и ясно. Где ты познакомился с неким… – она заглянула в шпаргалку, – Смолосемянником?
– На работе, в школе.
– Выходит, ты учитель. Тогда все ясно.
– Доктор, мне ничего не ясно.
– Что же тут непонятного?
– Кому выгодно, чтобы я считался мертвым? – Он повысил голос. – Cui prodest?[37]
– Не груби.
– Я не грублю. Для кого делать вид, что я умер, выгодно?
– Понятия не имею. Поговорим о твоей жене.
– Какое тебе дело до моей жены. Нет у меня жены.
– А. – Она немного растерялась.
– Кому выгодно распускать слухи о моей смерти?
– Вот заладил. Ведь я же психиатр. Поговорим о твоей жене.
– Я же сказал, что не женат.
Неловкое молчание.
– Ну давай, парень. Это нетрудно.
– Ну хорошо, вот привяза-а-алась… Мы познакомились в тот день, когда я увидел, что у меня на рубашке не хватает двух пуговиц. Вот и все.
– В каком смысле?
– В прямом: нужны были целых две… А запасных у меня не было, ни одной несчастной пуговицы. И пришивать их я не умел. Ниток тоже не было. И ножниц, чтобы отрезать нитку, ведь эти нитки крепче, чем я думал. Тут оказалось, что когда-то в детстве мы жили по соседству. Тогда я стал наведываться в галантерею «Изумруд» под любым предлогом. Я никогда не хотел, чтобы ей было больно. Вот я и не хочу, чтобы она узнала, что я тут застрял в качестве пациента у красавицы-шведки, у которой энергии хоть отбавляй. Которая горит желанием меня вытурить, но для начала решила поиграть в психиатра.
– У тебя все?
– Не все. А еще поет грудным голосом, чрезвычайно соблазнительным. И сквернословит по-шведски.
– Не отвлекайся.
– Где ты научилась говорить по-шведски?
– Был у меня оттуда парень. Сто лет назад. Но, кроме пары-тройки непристойностей, я ничего не знаю. Уяснил? Так что не отвлекайся.
– Я и не отвлекаюсь, доктор. Все как на духу рассказываю. Зачем я здесь? Чего хотели эти граждане из липовой больницы? Что тут вообще творится?
– Что тут творится? Ну ты зараза! Ты ж сам сюда приперся в чем мать родила и на коленях умолял позволить тебе остаться!!! – Она перешла на крик. – Да или нет?
Молчание… Измаил заглянул ей в глаза.
– Ты права. Но хватит уже об этом.
Тут они замолчали надолго, глядя друг другу в глаза или мимо глаз. Каждый из них ждал, что другой заговорит. Измаил невольно стал думать обо всем, что пережил за эти дни, и старался забыть о том, что произошло с элегантной дамой, а Томеу взбесился, и я ему говорю, Томеу, ты ведь убьешь ее, а вспоминать обо всем об этом больно.
Когда прошло уже, наверное, более четверти часа, психиатр нетерпеливо вздохнула:
– О чем, интересно, ты задумался?
Измаил попытался скрыть дрожь. Перед ним стояла доктор Ингрид-Марлен с тетрадкой в руках и с видом бесконечного долготерпения.
Глядя Марлен в глаза, он сказал, не пойму, чем мы тут занимаемся.
– Расскажи мне, пожалуйста, как произошла авария, откуда ты ехал и почему боишься Бавари и того, второго, кто с ней там был.
– Это была не больница, а западня.
– Елки-палки, это-то и нужно выяснить. Чего они хотели, эти двое?
Пациент снова потер лицо руками и сказал, ничего мы так не добьемся. Врач сухо оборвала его рассуждения:
– Делай, как я сказала. Я же тебя лечу. Не сопротивляйся, сделай милость!
Тут доктор внезапно расплакалась, а Измаил встал и пошел к ней. Но Марлен подняла руку и сказала, даже не приближайся. Сиди и работай!
– Похоже, тебя вся эта история занимает больше, чем меня.
– К сожалению, так оно и есть.
– Откуда этот интерес?
– Оттуда, что я больше не хочу воровать, чтобы выжить. Это не мой стиль.
Врач и
