сам без порток, в руке трещотка. Кинулся, точно кот, на оградку и давай ее сотрясать.
– Пошто христьян чуда узреть не пущаешь? Отопрись, чудо людям за страдание ихнее дадено, а ты его в кармане прячешь!
Настоятель опустил руку в карман подрясника и нащупал ключ от храма. Все ж таки непростые это люди – юродивые, и откуда только им все известно? И хоть юродство как явление почиталось православной церковью, отец Северин не очень его одобрял. Да и как юродивого можно одобрять: ругается матом, пьет горькую, обнажается на публике. Нет, это, конечно, люди святые, и пусть они себе будут, но где-нибудь подальше от его прихода…
Верующие, стоящие возле Андрюшки и вдохновленные примером юродивого, тоже стали, несколько осмелев, к ограде подходить и руками ее трогать.
– Ну, началось, – проворчал настоятель и велел охающей матушке задами в полицию бежать, сообщить о готовящемся насилии.
– А может, обойдется? – проговорила она несмело. – Одумаются!
– Не одумаются, сейчас он их подзадорит, и сметут ограду, а потом за церковь примутся.
– А может, вынести им, показать?
– Чего вынести? – прошипел он. – Ты думаешь, что говоришь? – Он постучал пальцем себе по лбу. – Прознает епархиальное начальство, приход закроют, и куды мы тогда с тобой, к самоедам? Беги давай, пока тут делов не наворочали. Скажи в участке, что собралось человек двести. Да нет, говори триста, скорее приедут!
Попадья подвязала головной платок двумя узлами, с такой силой затягивала их, точно не собиралась больше никогда развязывать.
Когда к месту начинающегося бунта прибыл оповещенный попадьей околоточный надзиратель Бибиков, самый большой полицейский во всей губернии, юродивый так раззадорил людей, что они приступили к активным действиям. Отодвинув засов кованой калитки, стали просачиваться в церковный двор, а некоторые уже принялись царапать храмовую дверь. Сам юродивый забрался с ногами на кирпичную опору ограды. Выказывал при этом полное отсутствие исподнего и, пуская слюни, пел, богохульно перевирая, сорок пятый псалом.
Осталось совсем немного до того срока, когда толпа меняет личину. Вместо старушек-смиренниц появляются скандалящие гарпии. Белобородые, на прямой пробор расчесанные тихие старички в косоворотках превращаются в двоюродных братьев злого волшебника Черномора, а худосочные исповедального вида молодые люди, на лицах которых только выступила плесень будущих бород и усов, неожиданно даже для самих себя наливаются мускулатурой и пробуют плечом, а крепки ли запоры… В общем, околоточный, как бы плохо тогдашние люди ни думали об околоточных, появился вовремя. Он выбрался из таратайки, отчего та вершков на десять стала выше. Придерживая рукой шашку, пробрался к кирпичной опоре.
Юродивый, завидя Бибикова, издал победный возглас:
– А вот, люди, поглядите, подмогу нам бог послал! Дядя, ты скажи, пущай он народ к чуду допустит.
– А ну слазь! – не сказал, гаркнул околоточный, и всех, кто стоял недалеко, обдало чесночным ветром. Толпа поежилась, ибо страшен был полицейский, огромный, круглоголовый, с черными, как печная копоть, усами и кулачищами не менее десяти фунтов весу в каждом.
Но на юродивого ни внешний вид околоточного, ни его громкий голос, похоже, никакого впечатления не произвели.
– А вот не слезу! – воспротивился он и, высоко задрав рубаху, показал околоточному как символ личной свободы причинное место. Старушки зажмурились, мужская часть толпы осторожно хихикнула.
– Посажу в холодную! – пригрозил юродивому Бибиков.
– Не посадишь, за меня люди вступятся!
– Это какие же люди? – Надзиратель тяжелым взглядом, от которого так и тянуло сибирским холодком, обвел присутствующих. – Эти, что ли?
– А хоть бы и эти!
– Здесь в проулке, – обратился околоточный к собравшимся, – стоит взвод конных жандармов с нагайками, так что предлагаю тихо-мирно разойтись по домам, иначе… – полицейский не договорил. Стоящий выше всех юродивый первым заприметил боязливо приближающегося к толпе настоятеля, который только после появления околоточного осмелился выйти из дому.
– Вот он, лихоимец! – закричал юродивый, указывая грязным пальцем в сторону настоятеля. – Где чудо спрятал, сказывай! И гляди, не ври!
– Какое чудо? – спросил Бибиков. – О чем он талдычит?
Настоятель внимательно посмотрел в лицо околоточного, а не разболтала ли матушка чего. Но на батюшку смотрели глуповато-бесхитростные глаза стража порядка, нет – не разболтала.
– Бог его знает, – шепотом ответил настоятель, – мало ли что ему в голову взбредет. Спасибо, что приехали. Вы меня вот от него избавьте, – настоятель чуть заметно повел глазами в сторону юродивого, – а остальные сами разойдутся. Чудо какое-то придумали…
– Да, да! – сочувственно замотал своей огромной головой Бибиков. – Чудо, где они, чудеса-то? А насчет этого, то сейчас попробую его оттуда снять.
Околоточный подошел к опоре и, глядя вверх на юродивого, завел такую речь:
– Ты бы сошел со столбика, неровен час оступишься да вниз свалишься. Хорошо, если на землю, только и делов, что больно будет, а если вот сюда угадаешь? – Бибиков осторожно прикоснулся к острым пикам церковной ограды.
– Сойду, если он людям чудо в церкви узреть даст!
– Да пожалуйста! – тут же согласился священник и пошел отпирать храмовую дверь. – Только не все сразу.
Удивительна она – Россия, вот только что люди толкались о запертую дверь, бились, рвались чудо узреть, и неизвестно, чем бы это все закончилось, но вот дверь открыта – иди, смотри… и нет желающих. Юродивый, только препятствия в виде запертой двери не стало, замолк, тихо со столбика спустился да и канул куда-то. Прочие, лишившись вожака, стоят, с ноги на ногу переминаются, а заходить в церковь не решаются, уж так оно у нас повелось – чудо всегда за запертой дверью, а открыли дверь, и нету чуда!
Околоточному все же удалось несколько человек затолкать в храм. Не успели они еще оттуда выйти, а толпа стала редеть. Сначала ушли задние, за ними потянулись передние, и вскорости не осталось ни души. Когда последние вышли из церкви и увидели, что нет никого, то кинулись бежать в страхе быть пойманными как зачинщики. Околоточный только посмеялся над этим, свистнув им вдогонку, отчего убегающие добавили скорости. Инцидент был исчерпан, по крайней мере, так казалось Бибикову.
– Может быть, наливочки? – предложил настоятель околоточному.
– С радостью, но в другой раз, дела! – отказался Бибиков от угощения, простился и уехал.
Священник подождал, пока таратайка околоточного не скроется из виду, затем вошел в храм. Осторожно ступая под строгими взглядами образов, прошел в северный придел. Отодвинул приставленную к высокой солее ступеньку, за которой открывалась темная ниша. Пошарив рукой, вынул из нее завернутый в старую фиолетовую рясу прямоугольный предмет. Разворачивать, впрочем, не стал, подержал в руках и сунул сверток обратно в нишу, которую сразу же и закрыл. Устало присел на ступеньку и задумался. Странные дела творились последнее время в церкви.
Глава 18
Икона святого Пантелеймона
– И что она за напасть такая и откуда взялась? – проговорил вслух священник. – И почему со мною эта напасть приключилась? Видать, сильно грешен я, а кто нынче не грешен, кто? Иной, посмотришь, и не усердствует, и в церковь ходит хорошо если один раз в месяц, а на исповеди так и вообще не бывает, и ничего – живет, благоденствует, все печали его стороной обходят. А может быть, это, – настоятель округлил глаза и выпрямил спину, догадка поразила его, – может быть, это знак мне, знак свыше?
Отец Северин встал со ступеньки, на которой сидел, проверил, плотно ли она придвинута к солее, после чего подошел к висящей напротив большой поясной иконе святого Пантелеймона. Стал на колени, перекрестился щепотью и отвесил двенадцать, по числу апостолов, низких поклонов. Затем поднялся, приблизился к лику почти вплотную и, глядя в нарисованные глаза святого, спросил:
– Скажи мне, пресветлый отрок, мученик за грехи наши, ответь недостойному твоего величия человеку, кто подает знаки мне?
Молчал святой, смотрел на настоятеля своим умильно-отрешенным взглядом и молчал. Однако в голове отца Северина вдруг заметались, зароились мысли. «Кто подает такие знаки? Бог? – спросил он сам у себя и сам же ответил: – Нет, разве может быть в Боге что-то злое и темное? Бог есть добро и свет! Знаки его – знамения – проникнуты любовью к человеку, даже мысль о том, что Бог станет делать то, что произошло сегодня в храме, кощунственна! Но если не Бог, тогда кто? Неужели это…» – Имя врага уже готово
