фон Шпинне указал на каких-то людей, беспрепятственно пролезающих в заборный пролом, находящийся всего лишь в десяти саженях от ворот.
– Это не мое дело! – отмахнулся сторож.
– Мой вопрос, наверное, удивит вас, но не сочтите за труд, ответьте мне на него. – Фон Шпинне был предельно вежлив. – А в чем, собственно, заключается или, вернее сказать, состоит ваше дело?
– Чтобы здесь, – сторож указал на ворота и топнул ногой по пыльной дороге, – вот в этом самом месте никто не проходил, когда день неприемный!
– Так в других местах проходят, а день сегодня, насколько я понимаю, неприемный.
– Ну, это уже извини-подвинься! Пусть проходят, это не мое дело. Мое дело, ежели знать хотите, чтобы скрозь ворота не проходили. Меня начальство здесь поставило и наказало: «Смотри, Тимофеич, за воротами и никого не пускай, когда день неприемный!» – Сторож яростно вонзил свой посох в землю и шаркнул ногой, отчего в сторону Фомы Фомича полетели маленькие камешки. – А там, – махнул рукой в сторону пролома, – чего там, пускай ходют. Я их кинусь ловить, а они всей гурьбой в ворота, а день неприемный, а начальство мне по шапке…
Сообразив, что сторож может и настроен говорить долго, фон Шпинне прервал его вопросом:
– А скажи-ка мне, любезный, как мне вашего смотрителя повидать?
– А вот кто ты такой будешь? – Сторож сумасшедшего дома, похоже, был живым воплощением того случая, когда простота бывает хуже воровства.
– Начальник сыскной полиции.
– Ух ты! – вырвалось у сторожа, он будто бы только и рассмотрел визитера. – Волчья порода. Тебе, небось, не попадайся?
– Верно, – кивнул фон Шпинне. – Не попадайся!
– А звание-то у тебя какое? – продолжил допытываться сторож.
– Полковник.
– Полковник? – Неизвестно почему, но именно звание Фомы Фомича произвело на сторожа отрезвляющее действие. Он вытянулся в струну, руки по швам, палку на плечо и громко прокричал: – Виноват, ваше высокоблагородие, не извольте гневаться!
– Да что ты, какой гнев, – широко улыбнулся фон Шпинне и дружески хлопнул сторожа по плечу, отчего тот не смог устоять и свалился на бок. – Так что, смотритель здесь?
– Здесь, ваше высокоблагородие, – приподняв опростоволосившуюся голову, ответил сторож.
Смотритель заведения майор Шпиц – маленький черноволосый человек с крючковатым носом и тоненькими, словно нарисованными усиками – выбежал, бодро ступая кривыми ногами, навстречу Фоме Фомичу.
– Рад, весьма рад! – заговорил он густым, явно по ошибке ему даденным голосом. – Прошу в мой кабинет!
Вошли в комнату, которую даже при большом фантазийном воображении нельзя было назвать кабинетом, скорее это была кладовая.
– А что делать! – воскликнул майор, обратив внимание на то, как его гость осматривается. – К сожалению, воруют, ну да что я вам об этом говорю. Вот и приходится… конечно, определенные неудобства, но зато все в сохранности, что, скажу вам честно, много важнее неудобств.
Они сели. Шпиц, как гостеприимный хозяин, предложил чаю. Фома Фомич вежливо отказался, про себя рассудив, что сумасшедший дом не то место, где следует распивать чаи, и сразу же перешел к делу:
– Меня вот что привело к вам…
– Да, да?
– Некто Мясников Осип Данилович в феврале месяце находился у вас на излечении…
– А год, год какой?
– Этот, господин майор, этот! Так вот, Мясников находился у вас на излечении, ну, по крайней мере, так говорят его родственники. Я хотел бы узнать подробности его пребывания здесь.
– К сожалению, – смотритель наморщил свой чистенький, без возрастных помарок лобик, – я вам помочь вряд ли смогу, потому что больные – это не моя компетенция, это компетенция нашего доктора. – Судя по тому, как майор выговаривал слово «компетенция», он выучил его совсем недавно и оно ему очень нравилось.
– И как же быть?
– Да очень просто, вы здесь посидите, а я схожу и пришлю к вам доктора Закиса.
– А вас это не затруднит?
– Да что вы, сочту за честь! И еще… – Он нагнулся к фон Шпинне, и тот почувствовал сладковатый корично-ванильный запах, исходящий от усов майора, тех самых тоненьких, которые, если честно, и усами-то называть было совестно. – У меня к вам просьба, вы уж здесь посматривайте…
– Непременно! – сказал начальник сыскной, а про себя подумал: «Ну, вот я уже и сторож!»
Майор ушел, дверь за ним захлопнулась, и еще какое-то время было слышно цоканье подковок на его сапогах.
В отличие от смотрителя, доктор пришел бесшумно. Фома Фомич взглянул на его ноги – войлочные туфли.
– Здравствуйте, это вы хотели со мной поговорить? – Голос слабый, на голове светлые, с медным отливом волосы, лицо болезненное, угристое, глаза спокойные.
– Да, вас рекомендовали мне как человека сведущего.
Фома Фомич представился.
– Старший ординатор Пантелеевской больницы, – в свою очередь отрекомендовался доктор и сел на свободный стул, как раз напротив фон Шпинне. – Чем могу быть вам полезен?
– Меня интересует ваш бывший пациент – Мясников Осип Данилович, вы его помните?
– Конечно, я его помню, я помню всех своих больных, – ответил доктор и так взглянул на Фому Фомича, словно ожидал за это похвалы со стороны начальника сыскной. Фома Фомич, как мы уже знаем, был не слишком щепетилен в вопросах правды и кривды – если нужно было соврать, он врал, если нужно было незаслуженно хвалить, он хвалил, и никогда по этому поводу не испытывал угрызений совести. Более того, он искренне считал, что в его ремесле только так и должно поступать. Но вот тут у него произошла небольшая странность: он смотрел в спокойные, подернутые дымкой глаза доктора и совсем не находил в себе желания говорить ему добрые слова. Напротив, даже сама мысль о том, что он скажет старшему ординатору что-нибудь одобряющее, была ему противна. С этим новым для себя ощущением фон Шпинне все же нашел силы справиться и сдавленно проговорил:
– Замечательно, редкая удача в наше время – человек с хорошей памятью. Я вот, например, не в силах запомнить даже самого простого. Не голова, а решето!
Доктор улыбнулся, вернее сказать – слегка дернул уголками почти бесцветных губ.
– Что именно вас интересует? Его болезнь?
– Нет, доктор, болезнь Мясникова если и интересует меня, то в самую последнюю очередь.
– Тогда не понимаю, что…
– Мне нужно знать, в какой палате он содержался и кто были его соседи.
– Это трудно по памяти… – Доктор приложил левую руку ко лбу и почесал.
– А если заглянуть в ваши записи, вы ведь ведете записи?
– Ведем, конечно, ведем, – с неохотой ответил Закис.
– Ну, так… – Фома Фомич вскинул брови.
– Вы не будете возражать, если я схожу за ними?
– Какие могут быть возражения.
После ухода доктора Фома Фомич, не зная, чем себя занять, принялся рассматривать «кабинет» майора. Начальник сыскной был в некотором затруднении сразу ответить: из кабинета сделали кладовую или, напротив, в кладовой устроили кабинет… Вдоль стен тянулись деревянные стеллажи со множеством полок, на которых лежали груды постельного белья, кипы перетянутых шпагатом серых больничных халатов, связки белесых, точно застывшее сало, стеариновых свечей, а также много давно ненужного, но с любовью сохраняемого хлама. Доктор все не возвращался. Фон Шпинне встал, немного прошелся, заглянул на верхние полки: пыль, мышиный помет… попробовал, насколько прочно стоят стеллажи, и снова сел.
Ждать пришлось около получаса. Наконец, вернулся доктор, раскрасневшийся и взъерошенный, он держал в руках клеенчатую тетрадь.
– Еле отыскал, у нас всегда такой беспорядок!
– Кто виноват?
– Что? Ах да, конечно, виноваты мы, я вот тоже… ну, не получается организовать свою работу. Все на бегу, определенного места нет, а отсюда и беспорядок. – Он сел, полистал тетрадь. – Вот, значит, Мясников Осип Данилович, палата номер три. Кроме него в палате в разное время находились на излечении трое больных.
– Назовите мне фамилии этих троих, с которыми Мясников в разное время соседствовал.
– Пожалуйста, Савотеев Всеволод Петрович; кстати, должен вам заметить, очень интересный случай… – Доктор осекся, посмотрев в глаза фон Шпинне. – Понимаю, об этом позже. Кто у нас еще находился в палате номер три? Так, Колоянов Иван Трифонович и Золотарев Иван Капитонович.
– У вас записано, где они проживают?
– Конечно, однако в этом нет нужды. Все они находятся здесь.
– Все?
– Минуточку, я сверюсь. – Доктор полистал замасленные странички. – Прошу прощения, выписан Савотеев, совсем упустил из виду. Зато остальные на месте.
– Так-так… – Фома Фомич задумался.
