class="p1">– Это значит, что написана она недавно, но не вчера, конечно, может быть, двадцать лет назад, может, позже. В последнее время иконопись стала массовой. Иконы как блины пекут, да и «богомазов» развелось, некоторые из них даже и канона иконописного не знают. Я поэтому и называю их «богомазами». Ну вот, может быть, по незнанию не нарисовали ложку, в спешке или еще по какой причине, сейчас-то чего уж гадать. Да дело, собственно, и не в этом… Обратился я по поводу этой иконы к иконописцу с просьбой ложку дорисовать. Он ни в какую. Не стану я с чужой иконой работать, пусть кто-нибудь другой. Ну, а кто другой? Нету другого. Пришлось, хоть это и накладно, заказать ему список…
– Что за список?
– Ну, копию. Мы так в церкви копии называем, – пояснил Северин и продолжил: – Повесили список. Старую икону, без ложки которая, куда девать, не выбросишь ведь? Я ее замотал в старый подрясник да и спрятал в храме…
– Я так понимаю, что это не конец истории? – заметил начальник сыскной.
– Не конец, это получается только начало. Слушайте дальше. Поменяли, значит, иконы, и все пошло своим чередом. Тишь, гладь да божья благодать. А тут, когда… – отец Северин задумался, – в марте или в начале апреля, точнее сказать не могу, помню только, что еще местами снег не стаял… Утром, я еще сплю, прибегает пономарь и говорит, что на иконе Пантелеймона ложка пропала! Я кинулся в храм, точно! Нет ложки!
– Как же такое может быть? – воскликнул начальник сыскной. – Просто какая-то мистика!
– Я поначалу, каюсь, тоже так подумал, но потом присмотрелся, а на стене-то старая икона висит, та, что я спрятал. Полез в схоронку свою, сверток с иконой на месте. Разворачиваю, а в нем список лежит! – После этих слов настоятель громко ударил тыльной стороной правой руки по ладони левой.
– Значит, их кто-то поменял местами?
– Получается, что так, – кивнул священник.
– А как вы думаете, кто это мог сделать?
– Вроде бы и некому, потому как про схоронку я один знал, да и зачем их менять, вот этого я в толк взять не могу… Ну, да ладно, слушайте дальше. Иконы я перевесил, старую так же завернул и спрятал, но уже в другое место. Прожили мы спокойно с того дня до сегодняшнего утра, а сегодня утром все повторилось! Что было дальше, вы уже знаете.
Начальник сыскной встал и под пристальным взглядом Северина направился к двери.
– Движение помогает мыслить… – обернувшись, пояснил он священнику, который было решил, что полковник уже уходит.
– Понимаю вас, – кивнул Северин, – я тоже, когда проповеди пишу, прибегаю к этому способу.
– Вы-то что сами думаете? – спросил фон Шпинне, возвращаясь и снова садясь на стул.
– Да есть у меня подозрение… – с неохотой в голосе сказал Северин.
– Какое подозрение? – насторожился полковник.
– Я думаю, что это делают мои завистники, они хотят убрать меня с прихода!
– Вы можете назвать их?
– Нет, не могу, я просто предполагаю, потому что другого объяснения у меня нет.
– А вы сообщили об этом церковным властям?
– Нет, да и что сообщать? Но теперь-то, после того как вы узнали, придется. А вдруг решат, что это все нечисто, да приход закрыть велят, вот и останусь я у разбитого корыта, – с тяжелым вздохом проговорил настоятель.
– А вы, святой отец, ничего не сообщайте, – сказал начальник сыскной и, как показалось священнику, слегка подмигнул ему.
– Ну, а как же…
– А что касается меня, то я вас, батюшка, не выдам, слово чести. Да и не мое это дело. Для того же, чтобы все эти события, которые происходили в вашей церкви, прекратились, вам нужно все-таки избавиться от старой иконы…
– Я не могу ее уничтожить! – воскликнул священник и даже привстал.
– Речь не идет об уничтожении, просто эту икону нужно куда-нибудь увезти, кому-нибудь отдать, и лучше, если это будет в другом городе. Вы понимаете меня?
Глава 19
В трактире Дудина
– Так что нет никакого мастера Усова, – закончил свой обстоятельный рассказ о поездке в деревню Костры Кочкин. Они сидели с фон Шпинне в самом дальнем и тихом углу трактира Дудина, заведения хоть и лишенного шика знаменитых ресторанов, но с хорошей кухней и, что немаловажно, с расторопной и чистоплотной прислугой. Последнее высоко ценилось начальником сыскной, любившим аккуратность во всем, особенно в приготовлении пищи. После первого же посещения трактира он с категоричностью, не терпящей возражений, утверждал, что заведение Дудина – лучшее в губернии. Это, разумеется, льстило хозяину, и он, отвечая любезностью на любезность, внес имя начальника сыскной в список почетных гостей. Это давало право последнему на бесплатные обеды, однако Фома Фомич этим правом не пользовался, предпочитая расплачиваться за все съеденное и выпитое, чем вызывал еще большее уважение.
– Как нет мастера Усова? – удивился фон Шпинне. – А повар, о котором тебе рассказал деревенский целовальник, это кто?
– Но он ведь не мастер!
– А ты надеялся поехать в Костры и найти там какого-нибудь кующего ложки умельца? – с иронией в голосе спросил Фома Фомич.
– Да, – простодушно ответил Меркурий.
– Нет, Меркуша, ты нашел как раз то, что нам нужно. Ты нашел Усова, вернее, упоминание о нем. А кто он был – мастер или повар, – это неважно, хотя и повара можно назвать мастером. Важно то, что он, Усов, наточил ложку. Усов и острая ложка – это главное. Все остальное, я имею в виду костровскую историю, мы должны отринуть.
– Вы думаете, что есть какая-то связь между…
– Между нападением на губернатора и влюбленным поваром помещика Дубова? – не дал договорить Кочкину фон Шпинне.
– Да!
– Может быть, есть, а может быть, и нет. Меня это, скажу честно, не очень-то занимает, мне другое интересно.
– Что?
– Почему старик Мясников разговаривает во сне?
– Многие разговаривают, пойди разберись почему. Природа так распорядилась: одни разговаривают, другие храпят, третьи сопят.
– Ты прав, – машинально помешивая давно остывший суп, кивнул фон Шпинне, – но ответь, о чем они говорят, эти многие?
– О разном!
– Да в том-то и дело, что о разном, – Фома Фомич выпустил из рук ложку, – но ведь наш старик всякий раз говорит об одном и том же. Это, поверь мне, не просто разговаривание во сне, это что-то другое.
– Другое? – поджал губы Кочкин.
– Да, другое. Ты когда-нибудь слышал о гипнотизме?
– Слышал, я даже видел на ярмарке…
– Тот гипнотизм, который ты видел на ярмарке, не имеет ничего общего с истинным гипнотизмом. Хотя принцип у них одинаковый – внушение. Много лет назад, это было в Тарту, мне довелось знать одного человека, профессора тамошнего университета, он как раз занимался изучением этого загадочного явления. Так вот, общаясь с ним, мне приходилось видеть подвергшихся внушению людей, которых он наблюдал. Должен заметить, что некоторые вели себя так же, как и старик Мясников…
– Вы хотите сказать, что его загипнотизировали? Но зачем, кому это могло понадобиться?
– Я хочу сказать, – фон Шпинне аккуратно взял за края свою тарелку и отодвинул ее в сторону, – что старик Мясников ведет себя необычно и, хоть он находится в беспамятстве, это его состояние не похоже на сон.
– Но мы должны принять к сведению, что старик Мясников – сумасшедший, а сумасшедшие могут вести себя необычно.
– Согласен, сумасшедшие могут вести себя, да и ведут, необычно, но не слишком ли много совпадений? Фамилия Усов, острая ложка, деревня Костры. Почему Мясников говорит именно об этом, а не о чем-то другом? Почему? Есть ли этому разумное объяснение? Наверное, есть. Просто мы пока не можем его отыскать. Гипноз – это звучит слишком невероятно, особенно для наших мест. Но можем ли мы только потому, что это звучит невероятно, отрицать его?
– Нет.
– Верно, не можем, мы должны все проверить. И еще, почему версия гипноза кажется нам маловероятной? Потому что мы не находим причин, по которым кто-то мог загипнотизировать старика Мясникова…
– А есть ли такие причины? – почесав лоб, спросил Кочкин. Спросил, скорее всего, бездумно, чтобы поддержать разговор. Но этот вопрос, похоже, натолкнул фон Шпинне на какую-то мысль, и он задумался. Взгляд его блуждал по залу трактира, а руки теребили льняную салфетку.
– А вдруг его вообще никто не гипнотизировал! – высказал догадку Кочкин.
– Вот именно! – воскликнул фон Шпинне и щелкнул
