Именно из его уст она впервые услышала запомнившуюся на всю жизнь фразу.
Жаркий диск Проциона величественно клонился к закату.
Тени деревьев выглядели непропорционально длинными, в воздухе витали сладкие вечерние запахи, листва низкорослого кустарника едва слышно шелестела, лёгкий ветерок приносил на вершину возвышенности не только пряные флюиды леса, но и резкие, неприятные запахи, идущие со стороны безжизненной вулканической равнины.
Мари хорошо помнила, как остановилась, поражённая открывшимся взору ландшафтом.
Здесь пролегала чёткая, зримая граница мёртвого и живого.
За спиной шумел лес, кустарниковая поросль сбегала по склону холма и…
Далее растительность отсутствовала вообще, словно линию посадок кто-то ровно обрезал ножом.
Перехватив её недоумённый, даже немного испуганный взгляд, Ричард Фоул понимающе усмехнулся.
— Никогда не видела пустыни? — спросил он.
— Нет, — призналась Мари, глядя, как сочные фиолетовые краски заката смешиваются у горизонта с багрянцем вулканических извержений. Там вздымался чёткий, изломанный контур горных образований, а небеса превращались в тёмную полосу, подсвеченную частыми аритмичными сполохами.
Её замешательство можно было понять и объяснить — курс биологии почему-то не включал в программу сведений о вулканических пустынях.
— Наша история таит множество загадок, Мари, — произнёс Фоул, начиная устанавливать оборудование. — Я знаю, — ворчливо добавил он, — учебники упорно молчат о них. Возможно, преподаватели не хотят смущать своих воспитанников явными несоответствиями, не знаю… — Он выпрямился, посмотрел вдаль и продолжил: — С тех пор как я впервые осознал, насколько мал и хрупок наш мирок в масштабах окружающей действительности, прошло много лет, но я так и не смог приблизиться к истине.
— Нас окружает пустыня?
— Да, со всех сторон. Бескрайние безжизненные просторы.
Мари задумалась. Если вокруг островка жизни действительно простираются лавовые равнины, ограниченные цепью вулканических гор, то ядовитые испарения давно должны были отравить крохотный по сравнению с их протяжённостью оазис…
— Ты сейчас думаешь: почему мы до сих пор живы и дышим чистым, неотравленным воздухом?
— Да.
— Бактерии. Несколько десятков видов бактерий прекрасно чувствуют себя в среде вулканических отложений. Пространство равнин только кажется безжизненным, на самом деле миллиарды микроскопических организмов ежесекундно вырабатывают достаточно кислорода, чтобы сделать воздух пригодным для дыхания. Мы морщим нос, когда ветер доносит запахи извержений, но это лишь ничтожная часть тех ядов, что могли бы задушить всё живое.
— Почему тогда растения не отвоёвывают себе новое пространство?
— Им не прижиться на вулканической почве. Я много лет посвятил исследованиям, но не добился вразумительного результата.
— Это и есть историческая тайна?
— Нет. Загадки истории гораздо парадоксальнее. Если существование бактерий ещё можно объяснить, то возраст нашей колонии не находит разумной трактовки.
— Не понимаю, — откровенно удивилась Мари. — О каком возрасте вы говорите?
— Сейчас объясню. Я учёный, биолог, но жизнь множество раз преподносила мне загадки из иных областей знания, игнорировать которые я не мог. Пришлось заниматься самообразованием, глубже изучать химию, кибернетику, физику. Да, да, не удивляйся. Существуют специальные приборы, которые могут устанавливать истинный возраст сооружений. Я брал пробы, исследуя различные постройки, и неизменно получал один и тот же результат: все здания возведены четыре столетия назад.
— Извините, — прервала его Мари, — возведены КЕМ?
Фоул лишь пожал плечами в ответ.
— Я не знаю. История колонии умещается в полувековой промежуток.
Мари недоверчиво посмотрела на пожилого биолога.
— Да, ты права. Я отношусь к первому поколению колонистов.
— Значит, вы должны помнить, как наша колония основывалась!
— Увы. Я не помню. И это не имеет никакого отношения к старческим болезням.
— Вы уверены?
— Абсолютно. Мне семьдесят лет. Однако первые осознанные воспоминания относятся к двадцатилетнему возрасту.
— Так не бывает.
— Бывает, Мари. Просто об этом не принято говорить. Можешь поинтересоваться у любого человека моего возраста — что он помнит? Знает ли своих родителей? Знаком ли ему смысл термина «детство»? Только, боюсь, с тобой не захотят беседовать на подобные темы.
Ткань воспоминаний истончилась — иные зловещие образы прошлого вдруг начали накладываться на памятный разговор.
Ян откинулся на спинку кресла, глядя сквозь прозрачную рубиновую жидкость, налитую в бокал, на яркий искрящийся в хрустальном узоре свет.
— Значит, ты ищешь ответы на загадки истории?
Мари улыбнулась.
— А ты, охотник за головами, решил, что я собираю останки дройдов и тем зарабатываю на жизнь?
Пальцы Ковальского побелели.
Он залпом осушил бокал и с преувеличенной осторожностью поставил его на стол.
— Не называй меня так.
— Обиделся?
— Да.
— На правду не обижаются, Ян.
— Я вычищаю мразь, которая пытается протащить заразу в мой город.
Глаза Мари вновь наполнила печаль.
Вот и обозначилась пропасть, лежащая между ними. Конечно, он не предаст её этим вечером, но сможет ли понять?.. Судьба развела их по разные стороны баррикады, но само противостояние, с точки зрения Мари, являлось нелепостью. Да, было. Было вторжение андроидов, были те страшные дни, жертвы, была кровь, горе, отчаяние, ненависть, но…
Она могла бы объяснить Яну очень многое из познанного за годы исследований, однако стоило ли?
Нет. Мы тихо встретились и тихо разойдёмся, каждый со своей правдой. Мари было горько и неприятно думать, что единственный человек, чей образ не тускнел в её сознании, не может разделить с нею той тайны, к разгадке которой она подобралась уже так близко, что…
Мысль осеклась.
Так близко, что меня решили устранить? — страшная догадка обожгла рассудок.
Слишком похоже на правду. Слишком…
— Ян.
Он поднял взгляд.
— Кто дал тебе приказ на устранение?
— Я обязан отвечать?
— Боюсь, у нас обоих проблемы.
— В смысле? — Он саркастически усмехнулся. — Меня уже отделали по полной программе. Шутка ли — полтора десятка сервомеханизмов… При нулевом результате за такие потери по головке не гладят.
— Ты не понимаешь. У меня есть несколько убежищ. Утром я сама не знаю, в каком районе окажусь вечером. И тем не менее тебя точно вывели на цель. Не настораживает?
— Значит, за тобой следили, — пожал плечами Ян.
— Вот именно. Следили и не трогали. И вдруг — ликвидировать.
— Может, ты стала опасна?
— Да, наверное… — согласилась Мари. — Но не для жителей города, — добавила она.
— А для кого? — Ян подался, вперёд грузно навалившись на стол. Он уже изрядно выпил этим вечером.
— Я не приношу в город заразу. Да и не зараза это вовсе. — Глаза Мари холодно смотрели на Ковальского. — Всё не так просто, как принято считать. И твои работодатели это знают. Я слишком близко подобралась к тайне их благополучия.
— Поделишься?
— А ты хочешь это знать? Только честно?
Глаза Яна сузились.
— Дай подумать. Наверное, нет.
На запястье Мари изящный браслет, выполненный в виде растительного орнамента, внезапно начал покалывать кожу.
Она лишь немного изменилась в лице, но Ян тут же насторожился.
— Что? — едва слышно спросил он.
— На улице, — так же тихо ответила Мари. — Вооружённые люди. Они блокируют ресторан.
— Откуда знаешь?
— Долго объяснять. В моей машине установлена система анализа. Я получаю сигнал.
— Сиди спокойно. Есть шанс, что это не за тобой. В городе часто происходят облавы. Документы в порядке?
Она кивнула, пытаясь в эти мгновенья понять, насколько причастен Ян к происходящему.
Нет. Ему было бы намного проще довести утреннюю операцию до логического завершения.
Она сидела лицом к двери и видела, как медленно распахнулись створки, пропуская внутрь двух человек в гражданском.
Расстояние от входа до столика, за которым сидели Ян и Мари, невелико, но она успела разглядеть незнакомцев, которые, даже не осмотрев обширный зал, прямиком направились к ним.
Сердце сжалось, потом учащённо стукнуло.
Уверенная походка. Равнодушно-брезгливое выражение лиц. Ни тени волнения. Люди ли?
Мари, пусть это не покажется странным, любила жизнь, но не страшилась смерти. Каждое утро она, просыпаясь, думала: ещё один день. Загадывать дальше не приходилось, ибо там, где пролегали её пути, один неосторожный шаг мог обернуться вечным покоем.
