А еще Сашук писал, что его очаровало действие морфия. С его помощью он смог уже несколько раз увидеть хаос зарождения собственной жизни, возвращаясь в далекое прошлое. Сашук советовал нам это лекарство. «Это еще приятнее портвейна», – утверждал он с видом знатока.
Со Штерном мы договорились встретиться около отсырелого киоска Союзпечати на остановке «Южная». Было пасмурное воскресное утро, обещающее распогодиться. Вдоль бордюра еще лежали сколотые ледышки и грязная снежная крупа, так что вести велосипед нужно было осторожно.
Штерн приехал на новеньком спортивном велике с ярко-желтой рамой, у меня была дворовая самосборка. Точного места назначения мы не знали, но резонно решили остановиться там, где будут расти березы.
Воровато оглядываясь на колонну военных грузовиков, проходившую по Южной площади, мы вынырнули на расхлябанное двухполосное шоссе, ведущее в сторону аэропорта. Поехали друг за другом в девственные леса, по возможности сближаясь для продолжения разговора.
– Ты собрался жениться, – говорил Штерн. – Это ты всегда успеешь. Не надо разрушать сложившуюся компанию. Что я буду делать, если Сашук не выживет? У него осложнение – пневмония. А тут ты со своими персидскими котиками… Если все так пойдет, мы не успеем прославиться.
– А это еще зачем? – спрашивал я.
Километров через семь мы свернули на проселочную дорогу, ведущую к татарским деревням и дачным участкам. Движение там было потише, сезон еще не начался. Скатившись с горы к единственному загородному ресторану, мы углубились в лес, выдавливая колесами велосипедов в черноземе лесной тропинки неглубокие, чавкающие колеи. Неистлевшие листья и прожилки льда хрустели под ними, и эти сырые звуки были приятны. В канавах у обочины виднелись пузырчатые островки лягушачьей икры, плававшие среди осколков ледяной корки. Вода была прозрачна. Из-за листьев и сосновых иголок, устилавших дно, она приобрела бурый чайный оттенок.
Возле какого-то маленького озерца мы остановились, чтобы проследить за процессом обновления, но ни рыб, ни жуков еще не было видно. Невысокие водоросли шли по дну водоема плотным покровом, сверху напоминающим тайгу, увиденную под крылом самолета. Мы бросили велосипеды у воды и пошли в березняк, светлевший на пригорке. Стволы берез были наполнены внутренним весенним свечением. Казалось, что кора вот-вот лопнет и нам в лицо ударит этой желтоватой растительной жижей, которую почему-то принято собирать нашим народом по весне. Мы подрубили несколько молодых берез, в четыре из них в качестве желоба вбили специально нарезанные стальные уголки, привязали к стволам пластиковые пакеты. Один из них, заграничный, с изображением заморского пляжа, смотрелся на березовом фоне наиболее ярко. На картинке иностранная молодежь играла в волейбол, старые пердуны сидели под зонтиками, а в правом нижнем углу пакета стояла девушка в темных очках с симпатичным круглым животиком.
Березы оказались не такими полнокровными, как мы ожидали. Штерн сказал какую-то чушь про то, как на Дальнем Востоке он мыл березовым соком руки. Сок хлестал, как из-под крана, – такой был напор. Я не поверил.
Мы вышли на небольшое картофельное поле, бросили на землю куртки. Легли среди клочьев высохшей травы с редкими зелеными прожилками и хрустящего наста прошлогодней ботвы, рассыпанной в беспорядке. Небо было театрально-голубым, безоблачным, пересеченным единственной дымовой дорожкой от реактивного самолета. Расслабленные вершины деревьев обрамляли его, иногда роняя на наши лица сухие листья. Мы курили сигареты «Шипка», названные в честь победы русского оружия над турецким. Сигареты попались сырые, и мы положили их сушиться на корень сосны, на рыхловатый мох ядовито-купоросного цвета. Птицы неизвестных пород перекрикивались с разных концов леса, а мы продолжали свою мужскую беседу.
– Ларионов взял в залог мой перстень, – говорил я. – Поклялся, что вернет. Как думаешь, можно ему верить?
– Если Сашук помрет – вернет. Тогда всем станет нас жалко.
– А перстень мне отдадут?
На краю поля, справа от нас, лежал довольно крепкий отсыревший пень, повернутый в нашу сторону ровной поверхностью распила. Мы взялись считать на нем кольца зим, размышляя, оставляет ли возраст какие-нибудь пометки на костях человека. Стая скворцов приземлилась на поле, некоторые расположились на ветках березняка. Они чернели своими лоснящимися нефтяными боками и передразнивали серьезность нашей речи. Вековечная тишина заглушала их гортанные крики. Мы разомлели на солнце, оглупев наподобие туристов, глядящих на угли догорающего костра.
Я сообщил Штерну, что природа старается нас охмурить своим спокойствием и что мы должны быть начеку. Он не совсем понял, что я имею в виду, но через несколько секунд думать было уже поздно. Мы одновременно вскочили со своих лежанок, почувствовав нарастающий треск и напор приближающегося пожара. Смертоносный шар уже прокатился через половину поля и застал нас врасплох, подкравшись к нашим хипповатым шевелюрам сзади почти вплотную. Мы вскочили с мест в тот момент, когда полыхнул рукав моей болоньевой куртки. Я с силой ударил курткой о землю, сбил пламя, на бегу повязал ее на бедра, вскочил на велосипед и полетел по тропинке вслед за Штерном.
Вскоре мы сидели на обочине шоссе, в разумной удаленности от разгорающегося пламени. Сумка с провизией, как прежде, болталась у меня на руле. Мы решили устроить пикник, немного подождать и выяснить, к чему приводит неосторожное обращение со спичками. Над лесом с неуклонным рвением к небесам поднимался ядерный гриб. Мы сожалели, что наши пакеты с березовым соком, скорее всего, уже сгорели, и ждали приезда пожарных машин. Но они все не появлялись, поэтому мы были вынуждены наслаждаться зрелищем, с нелепой сосредоточенностью расколупывая яйца вкрутую, всученные нам в дорогу родителями.
Пожар поднимался над линией горизонта, раскручивая в своем смерче перелетных птиц, ошметки сгоревшей листвы и хвои. Пожарные не торопились, и мы с восторгом подумывали о том, что произойдет, если пламя войдет на дощатые окраины нашего города.
С реки до нас доносился прохладный запах начавшегося ледохода, с дороги – бензиновая гарь. Штерн продолжал разглагольствовать о ненужности ранней женитьбы и величественности нашего предназначения. Нам нравилось чувствовать себя беззаботными молодыми подонками.
– Березовый сок можно купить в овощном магазине, – заметил Штерн. – Сашук все равно ничего в этом не понимает.
Пожар закончился так же внезапно, как и начался. Он перекинулся на соседние картофельные поля, сжег дотла их вымершую растительность, но был остановлен земляными тропинками, разграничивавшими участки. Мы, выходит, сделали доброе дело, хотя возвращались в березняк с опасением.
Сок мы тогда все же собрали. Я уже выезжал на асфальтовую дорогу, обвешавшись пакетами с березовым соком, когда на меня из зарослей кустарника выскочил поджарый черный дог без ошейника и в прыжке ткнулся в ноги на уровне паха. С испугу я затормозил. Штерн смеялся. Это была собака его соседей по лестничной площадке.
В один из тех же дней я встретился с красоткой Мэри и отправился с ней на реку для романтической прогулки. Тоненькая, безгрудая, коротко стриженная – своей внешностью она опережала моду лет на десять. Я чувствовал это и гордился стильностью спутницы. Мы считали, что не встретим на своем пути никого из общих знакомых. В стеклянной столовой купили дорогие сигареты – «Pall Mall» кишиневского производства, что само собой представлялось нам праздником. Пришли к реке, немного постояли на обрыве, держась за руки. Лед уже прошел, вниз по течению двигался плавник и редкий мусор. К воде вели несколько троп, петляющих среди серых слоистых утесов, похожих издалека на сливы шлака при производстве угля. Скалы были древними. На одной из них даже сохранились рисунки первобытных охотников, фотографии которых были выставлены в краеведческом музее. Здесь же, напротив парка, по народному поверью, затонула в начале века баржа адмирала Колчака, груженная крупным рогатым скотом.
Я посадил Мэри на плечи и стал носить так вдоль берега, шатко ступая по камням в сабо на деревянных колодках. В свободные от разговоров минуты мы целовались и лапали друг друга. Где-то рядом постоянно присутствовала какая-то невидимая шпионская птица, издающая дребезжащие, почти электрические звуки. Но нам так и не удалось ее увидеть, хотя мне казалось, что я несколько раз заметил быстро промелькнувшую тень крыльев на склоне горы. Мы выкурили целую пачку сигарет, радуясь возможности делать это не таясь. Потом я проводил девушку до троллейбусной остановки. Мы были воодушевлены свежестью весны и влюбленностью.
– Какой ты милый, – сказала Мэри на прощанье, перед тем как раздался шелест закрывающихся троллейбусных дверок.
И в это мгновение я почувствовал, что наша любовь прошла.
