– У тебя отличный вкус, – согласился я.
Мой мучительный поиск продолжался довольно долго. Девушкам нравилась то ли моя квартира, то ли поэзия. В городе не было сигарет с фильтром. Иногда решающую роль играла пачка сигарет «Космос». Рекомендации Ларисы тоже имели значение. Девушки заводились с пол-оборота. Она меня избаловала. Я начинал кочевряжиться. Путался в именах и внешних данных. Москаленко решила остановить разврат и взять быка за рога. Она привезла в город Алену. Начитанную дочь Загса.
Символично, что в тот день я тоже возвращался из Новосибирска. Ехал на «уазике» с другом. В багажнике погромыхивали несколько ящиков пива. Бабочки-капустницы залепляли в суицидальной страсти ветровое стекло. В магнитофоне «ветерок нес забытую песню» «Боже, как давно это было».
Мы остановились около резиденции Штерна. Он ждал меня на балконе второго этажа, потом спустился помочь перетащить ящики. Меня представили Алене – чернобровой дивчине с обаятельной улыбкой. Чтобы застолье отличалось от обыкновенной пьянки, было решено меня подстричь.
– Алена окончила курсы парикмахерского искусства, – горделиво сообщила Лариса. – Присаживайся.
Она усадила меня на зеленую табуретку и накрыла плечи белой простыней.
Пока я пил пиво и беседовал со Штерном, Алена изобразила на моей голове спортивную стрижку.
– Ты похож на американского баскетболиста, – сказал он с отвращением, когда мастерица закончила работу. – С кудрями было лучше, но так тоже неплохо. И вообще, ты какой-то смазливый, – добавил Женька с ревностью в голосе.
– Жаль, что ты не играешь на гитаре, – сказала Лариса, обращаясь к нему. – Научись. У тебя хороший, бархатный голос.
– Еще не хватало! – огрызнулся Штерн. – Лучше сдохнуть, чем походить на него.
Я предложил Алене постричь Штерна, чтобы он смягчился, но тот отказался. Он не хотел походить на меня даже прической. Девушки заставили меня петь романсы. Я радостно повиновался.
У меня на хате Алена с грустью сообщила, что Лариса категорически запретила ей мне отдаваться.
– Давай просто так полежим…
– На нет и суда нет, – сказал я.
Обета целомудрия соблюсти не удалось. Благодаря начитанности Алена отдалась мне в самой что ни на есть извращенной форме.
– Что же мы делаем, что же мы делаем?.. – причитала она до утра, но остановиться и привести себя в чувство уже не могла.
Перед очами Ларисы мы предстали потрепанными и виноватыми.
– Не смогла удержаться… – сказала Алена сокрушенно, и я услышал в этом ее признании то ли комплимент в свой адрес, то ли свидетельство ее порочности.
Алена прожила у меня несколько дней. Мы стали ходить друг к другу в гости семьями. На фоне остальных подруг это было немыслимым прогрессом. Для вида я обсуждал с Аленой при Москаленко список продовольственных покупок, что уже намекало на семейный бюджет.
Вскоре я уехал. Вернулся в город на свадьбу Штерна, куда правомерно был назначен свидетелем. Алена, соответственно, стала свидетельницей. Вчетвером мы представляли собой две благообразные пары в ярких нарядах. Некоторые считали нас с Аленой женихом и невестой. К счастью для меня, это продолжалось только один день. Мы хорошо справились с ведением банкета. Для Алены это было, судя по всему, наследственным навыком. Она зычно произносила здравицы и речевки. Я непрестанно говорил «совет да любовь» и предлагал наполнить бокалы.
Дома у меня квартировали какие-то родственники, и привести туда девушку я не мог. Лариса радушно предложила нам свое жилище.
– Первую брачную ночь мы проведем вместе, а потом приходите вы, – сказала она.
Штерн ехидничал. Я удивлялся. На следующий день после встречи со старыми друзьями я загремел в милицию. То ли за громкое пение, то ли за бытовой вандализм. Мы сидели с товарищами в клетке и травили анекдоты. Отпускать нас менты не хотели: мы рассказывали смешные анекдоты. Наконец, я вспомнил, что меня в Инвалидном городке заждалась невеста. Взмолился. В восемь утра у меня был рейс обратно.
Алена открыла дверь в эротическом шелковом халатике с розами. В тапочках с розовым пушком. Пока я расшнуровывал ботинки, поставила «Пинк Флойд».
– Я так волновалась, – сказала она. – Думала о самом худшем. Какое счастье, что ты жив и здоров!
Я начал сбивчиво объяснять случившееся.
– Какая разница? – пожала плечами она. – Главное, что ты приехал.
В спальне у Штерна был раздвинут диван, убранный новым постельным бельем. Я подумал, что Алена принесла его с собой. На прикроватной тумбочке горела толстая матовая свеча.
– Лариса с Женей хотели, чтобы мы побыли одни. Уехали к родителям. У тебя настоящие друзья!
Зазвонил телефон. Таксист советовал мне поторапливаться. На лице Алены мелькнуло отчаяние.
– Я поеду с тобой, – сказала она так, словно собиралась в ссылку.
Я попросил таксиста постоять у входа в аэровокзал. Сбегал, сдал чемодан и зарегистрировался. Вернулся в такси, где меня ждала девушка.
– Дай попрощаться с невестой, – сказал я водиле и протянул ему три рубля.
Он понимающе кивнул, вышел из машины и встал поодаль. Ключ зажигания торчал в замке, мотор работал. За окном клубился сорокаградусный мороз. Окна машины покрылись лохматыми узорами. Алена была в белой шубке, как Снегурочка. Я стянул с одной ее ноги теплые шерстяные колготки и посадил к себе на колени. Мы сидели лицом к лицу, она уставилась на меня глазами, полными ужаса и надежды.
– Я люблю тебя, – сказал я ей в оправдание за свое низменное поведение.
За окном шумел аэропорт, люди тащили сумки и чемоданы. Кто-то постучал пальцами по кузову автомобиля. Громкоговоритель надрывался, повторяя мое имя. Я кончил, поцеловал девушку на прощание и побежал на посадку. Таксист пообещал доставить Алену до дома.
Профессиональным свидетелем на свадьбах я проработал года три. Друзья женились в массовом порядке. Меня это веяние почему-то не затронуло. У Штернов родилась девочка, но Женька вскоре загулял, и жена переехала к родителям в Новосибирск. Оказавшись в городе, я приехал к ней, чтоб успокоить. По словам Ларисы, он нашел себе брюнетку.
– В очках? – спросил я, зная его пристрастия.
– В очках, – сказала Лариса и мстительно сжала губы. – Как у вас с Аленой? – поинтересовалась она после выкуренной сигареты.
Я вспомнил, что она звонила весной. Взволнованно дыша в трубку, Алена сообщила, что к Штерну сегодня приходили Карманов с Одинцовым. Чуваки поддали и принялись прыгать с балкона на ветки соседнего дерева. Первым прыгнул Одинцов и сломал себе руку. Помолчав, Алена добавила:
– Я не беременна, не переживай.
Я представил себе, как Одинцов лежит на асфальтовой дорожке в Инвалидном городке, у перехода трещат трещотки для слепых, греются на солнышке старички и старушки. Мне стало так смешно, что последнее ее сообщение я пропустил мимо ушей.
Вундеркинд
В полночь я сидел в ментовке на Ленина десять и с любопытством рассматривал старшего лейтенанта МВД. Он был татарской наружности, в возрасте, что само по себе интересно. Мундир мятый, морда красная, глаза хитрые. Записывая мои показания в протокол, лейтенант часто поднимал глаза, как бы оценивая значимость вопроса и ответа. Ему тоже было интересно со мной. Я излучал счастье и не мог этого скрыть. Счастье было беспричинным.
– И вы хотите сказать, что в такой квартире не было никакого другого спиртного?
– В какой такой квартире? В стране – сухой закон. Борьба за трезвый образ жизни.
– Ну, – вытягивал он. – Все-таки известные люди…
– И что? По-вашему, от своей известности они должны пить?
– Ну зачем так сразу, – соглашался он. – Зачем пить много? Выпить можно по праздникам. С горя можно выпить. Ну, вы меня понимаете…
В клетке за стеной бился окровавленный Савенко. Часа два назад Леня Гибнер разбил ему голову пустой бутылкой из-под кубинского рома. Мужчины продолжили драку в коридоре, заляпав кровавыми отпечатками стены и одежду комсомолки Люды Гулько. Мерзость насилия Люда восприняла хладнокровно. Сразу же позвонила подруге и попросила помочь убраться в квартире. Она понимала, что рано или поздно это все пройдет. Все проходит. Как в песне Шуфутинского.
Это была уже не первая драка из-за этой скромной и в некоторой степени неприступной дамы. Она не была в этом виновата. Просто сегодня Люда оказалась единственной женщиной в шумной мужской компании. Миновать скандала было невозможно.
Мы тайно любили друг друга. В ближайшем будущем она должна была выйти замуж, но напоследок хотела насладиться свободой. Ребятам было негде выпить. Что им наши тонкости?
Я жил вдвоем с одним художником, Игорем Фартуковым, рисующим парадоксальную графику. Развитой социализм загнивал, и Фартуков с желчностью высмеивал его пороки. Мы любили пьесы Горина и басни Кривина, хотя я с симпатией посматривал и на стихи добродушного Глазкова. Вместе с Игорем мы сделали рукописную книгу для одного знакомого ребенка. Я написал стишки, а Фартуков нарисовал иллюстрации.
