Он осознал, что цепляется за свой иллюзорный мир, не хочет увидеть, как этот мир расползается в клочья, словно ветхая тряпка. Человек — это его мир, без окружающего мира он ничто.
— Доктор, — спросил Купертино, — а можно увидеть вас сегодня же вечером?
— Но вы и так меня видите, — вразумляюще ответил Агопян. — Я не нахожу никаких причин для столь частых встреч, подождите до конца недели, а тем временем…
— Мне кажется, я понимаю, каким образом поддерживается существование моих иллюзий, — сказал Купертино. — Каждый день я получаю дозу фрогедадрина, перорально, с пищей. Можно даже предположить, почему разрушилась часть иллюзорного мира — поехав в Лос-Анджелес, я пропустил одну дозу. Или, как вы говорите, виновата усталость — и тот и другой вариант доказывают мою правоту: мой мир иллюзорен. Чтобы понять это, не нужны ни анализ крови, ни филологи из Калифорнийского университета. Кэрол мертва, и вы это знаете. Мы на Ганимеде, вы — мой психиатр, я нахожусь в заключении, нахожусь четвертый уже год. Так ведь? Агопян не отвечал, его лицо оставалось бесстрастным.
— И я никогда не был ни в каком Лос-Анджелесе, — прервал затянувшееся молчание Купертино. — Скорее всего, место заключения, весьма невелико по размерам, и вся моя свобода передвижения чистая иллюзия. И с Кэрол я сегодня не встречался, верно?
— А как вы себе это представляете — «анализ крови»? — медленно проговорил Агопян. — Как вам такое и в голову пришло? — По его лицу скользнула улыбка. — Поймите, Джон, если ваш мир иллюзорен, анализ крови тоже будет иллюзорен. Так какой же вам от него толк?
Об этом Купертино не задумывался; он ошеломленно молчал, не в силах ничего ответить.
— И это личное дело, которое вы попросили у доктора Грина, — продолжал Агопян, — которое вы получили, а затем передали в Калифорнийский университет на анализ. Ведь тогда и оно — иллюзия. Так что, каким образом результаты всех этих исследований могут…
— А вот этого вы, доктор, не должны были знать, — сказал Купертино. — Вы вполне могли быть осведомлены, что я звонил доктору Грину, попросил у него документы и получил их, — Грин собирался с вами поговорить. Но мой звонок в университет и просьба провести анализ документов — откуда бы вам об этом знать? Извините, доктор, но присутствие в структуре такого логического противоречия надежно доказывает ее ирреальность. Слишком уж много вы обо мне знаете. Пожалуй, я придумал, каким способом можно проверить справедливость моих рассуждений, проверить с абсолютной точностью.
— И какой же это способ?
Голос Агопяна звучал холодно и отстраненно.
— Вернуться в Лос-Анджелес. И убить Кэрол еще один раз.
— Господи боже, да как вам…
— Женщина, которая мертва уже три года, — усмехнулся Купертино, — не может умереть снова. Скорее всего, окажется, что убить ее невозможно. — Он потянулся к видеофону.
— Подождите, не выключайте, — торопливо остановил его Агопян. — Послушайте, Купертино, теперь я должен связаться с полицией, вы меня просто вынуждаете. Не могу же я сидеть сложа руки и ждать, когда вы поедете и убьете женщину во… — Он оборвал фразу. — Я хотел сказать — совершите второе покушение на ее жизнь. Хорошо, Купертино, я готов признать несколько обстоятельств, скрывавшихся прежде от вас. В некотором смысле вы правы, мы действительно на Ганимеде, а не на Земле.
— Понятно.
Купертино опустил протянутую к аппарату руку.
— Но Кэрол вполне реальна.
Лицо, смотревшее на Купертино с экрана, покрылось каплями пота, Агопян начал заикаться, он явно боялся, что разговор оборвется.
— Она столь же реальна, как вы или я. Вы попытались убить ее, ничего из этого не вышло, и тогда она сообщила гомеогазетам о намеченном восстании — именно поэтому успех восстания оказался лишь частичным. Ганимед, на котором мы находимся, окружен кордоном земных военных кораблей, мы отрезаны от всей остальной Солнечной системы, питаемся по карточкам, подвергаемся непрерывным атакам, но все еще держимся.
— А зачем нужен мой вымышленный мир? — Откуда-то снизу начал подыматься холодный, смертельный ужас; не в силах с ним совладать, Купертино ощущал, как ужас этот заполняет грудь, проникает в сердце. — Кто погрузил меня в эти иллюзии?
— Какие там погружения, у вас аутогенный синдром ухода от реальности, вызванный чувством вины. Ведь это ваша, Купертино, вина, что планы восстания стали известны земным властям, рассказывать о них Кэрол было странной ошибкой — и вы сами это потом осознали. Попытка самоубийства оказалась неудачной, и тогда вы ушли в свой фантастический, иллюзорный мир…
— Но если Кэрол сообщила все земным властям, она никак не может находиться сейчас на свободе и…
— Совершенно верно, ваша жена сидит в тюрьме, именно там мы ее и навещали — здесь, на Ганимеде, в Нью-Детройте-Джи. Честно говоря, я не знаю, каким образом воздействует все рассказанное мною на ваш иллюзорный мир; возможно, поможет дальнейшему его распаду. Не исключено даже, что вы вернетесь к действительности, ясно увидите тяжелую ситуацию, в которой находимся мы, ганимедцы, вынужденные противостоять всей военной машине Земли. Ведь я завидовал вам, Купертино, завидовал все эти три года; вам не приходилось встречать лицом к лицу наши трудности, безжалостную правду жизни. Ну, а теперь… — Он пожал плечами. — Теперь — посмотрим.
— Спасибо, что рассказали, — выдавил из себя Купертино после долгого молчания.
— А благодарить меня не за что, я сделал это вынужденно, чтобы вы не перевозбудились и не перешли к насилию. Вы — мой пациент, и я должен заботиться о вашем благополучии. Вас никто никогда не наказывал за случившееся, об этом даже не думали — уже само расстройство вашей психики, это полное бегство от действительности, показывало, как глубоко вы раскаиваетесь в своей глупости и в ее ужасных последствиях. — Пепельно-серое лицо Агопяна выражало крайнюю усталость. — А главное — оставьте вы Кэрол в покое, нет у вас права на отмщение, а не верите мне — почитайте Библию. К тому же она уже понесла свое наказание и будет нести его, пока останется в наших руках.
Купертино прервал связь.
«Ну и как, поверил я ему?» — спросил он себя.
Уверенности не было. «Кэрол, — думал он. — Так это ты обрекла наше дело на поражение. Погубила восстание из-за мелочной злобы, домашних дрязг. Обычная женская уязвленность, обида на мужа — и этого оказалось достаточно, чтобы обречь наш спутник на страшную, почти безнадежную войну».
Пройдя в спальню, он достал из комода лазерный излучатель; все эти три года, проведенные Купертино на Земле, оружие хранилось в коробке с «Клинексом». «А вот теперь, — сказал он себе, — самое время им воспользоваться».
Подойдя к видеофону, Купертино вызвал такси; сегодня он полетит ракетным экспрессом, тачка останется дома.
Кэрол в Лос-Анджелесе, нужно добраться туда быстро, как можно быстрее.
«Один раз ты сумела ускользнуть, — думал он, торопливо направляясь к двери, — но теперь все будет иначе. Дважды этот номер не пройдет».
Десять минут спустя ракетный экспресс несся уже в Лос-Анджелес. К Кэрол.
* * *
Купертино вторично просмотрел «Лос-Анджелес Таймс», просмотрел от первой до последней страницы. И вторично ничего не нашел.
«Почему нет заметки?» — спросил он себя. Убийство, застрелена молодая привлекательная женщина… Он явился в фирму, где работала Кэрол, нашел ее сидящей за столом, застрелил прямо у всех на глазах, затем повернулся и беспрепятственно ушел — окаменевшие от ужаса и неожиданности люди даже не сдвинулись с места.
А в печати — ничего. Столь примечательное событие, а гомеогазета как воды в рот набрала.
— Напрасно ищете, — сказал из-за своего стола доктор Агопян.
— Но ведь должно быть, обязательно должно, — упрямо возразил Купертино. — Такое серьезное преступление, и… как же это так?
В полном недоумении он отодвинул газету. Происходящее не имело смысла, нарушало элементарнейшую логику.
— Во-первых, — устало сказал Агопян, — никакого лазерного излучателя не было, это только иллюзия. Во-вторых, мы не позволили вам навестить вашу бывшую жену, ведь вы совершенно ясно заявили, что планируете насилие. Вы ее не видели, вы ее не убивали, а лежащая перед вами газета — совсем не «Лос-Анджелес Таймс», а «Нью-Детройт-Джи Стар», выходящая всего на четырех страницах, — у нас, на Ганимеде, не хватает сырья для производства бумаги.
Купертино смотрел на психиатра и молчал.
— Да, — кивнул доктор Агопян, — именно так. Это повторилось, Джон. Теперь вы обладаете ложными воспоминаниями о том, как убили ее дважды. И каждый из этих эпизодов столь же иллюзорен, как и любой другой. Мне вас очень жаль — по всей видимости, вы обречены раз за разом повторять такие попытки — и раз за разом терпеть неудачу.
