мужчинами и женщинами равно 101:100. Поскольку среднемировой показатель ожидаемого соотношения полов при рождении составляет 105 мужчин на 100 женщин, разница между 105 и 128 демонстрирует, что в племенных и деревенских обществах приоритет отдаётся детям мужского пола, а дальнейшее снижение до 101:100, вероятно, отражает уровень смертности взрослых мужчин в боевых действиях. Эта интерпретация получила дополнительные доказательства, когда Дивейл сравнил соотношение полов в группах, которые вели военные действия в относительно отдалённые периоды прошлого, с группами, которые активно участвовали в войнах на момент первой переписи населения.
В тех случаях, когда перепись проводилась через 5–25 лет после прекращения военных действий (обычно благодаря усилиям колониальных властей), среднее соотношение между полами составляло 113 мальчиков и 113 взрослых мужчин на 100 девочек и 100 взрослых женщин. (Увеличение соотношения между полами среди взрослых с 101:100 в условиях продолжающихся войн до 113:100 после их прекращения, вероятно, является результатом того, что мужчины, которые могли погибнуть на войне, оставались в живых.) А там, где переписи населения проводились более чем через 27 лет после прекращения войн, соотношение между полами среди лиц в возрасте до 15 лет включительно было ещё ниже – 106:100, что примерно соответствует мировой норме 105:100 при рождении.
Описанные сдвиги выглядят ещё более впечатляюще, когда мы принимаем во внимание известные данные о частоте любых детоубийств (как мальчиков, так и девочек) и фактор военных действий. Среди групп, которые на момент первой переписи ещё вели войны и, согласно сообщениям этнографов, регулярно или периодически практиковали ту или иную разновидность детоубийства, среднее соотношение между полами среди детей составляло 133 мальчика на 100 девочек – при этом среди взрослых показатель снижался до 96 мужчин на 100 женщин. Для сравнения, среди групп, которое прекратили воевать за 25 и более лет до первой переписи, а детоубийство у них не было распространено или не практиковалось вообще, соотношение между полами среди детей составляло 104 мальчика на 100 девочек, а среди взрослых – 92 мужчины на 100 женщин.
Это не означает, что именно войны провоцировали убийства девочек или что эта практика была причиной войн. Моя гипотеза, напротив, заключается в том, что без репродуктивного давления ни войны, ни убийство девочек не получили бы широкого распространения, а сочетание этих двух вещей представляет собой чудовищное, но уникально эффективное решение мальтузианской дилеммы.
Регулирование роста численности населения при помощи преимущественного внимания к младенцам мужского пола представляет собой удивительный «триумф» культуры над природой. Чтобы родители могли пренебрегать собственными детьми или убивать их, требовалась некая очень мощная культурная сила, а ещё более могущественный механизм должен был побуждать родителей чаще убивать или пренебрегать девочками, чем мальчиками. Такую силу и мотивацию обеспечивала именно война, поскольку она ставила выживание группы в зависимость от воспитания боеспособных мужчин. Для обучения военному искусству выбирались мужчины, поскольку в качестве оружия использовались копья, дубины, луки и стрелы, а также другие ручные орудия. Следовательно, военный успех зависел от соотносительного количества мускулистых бойцов – именно это придавало мужчинам бо́льшую социальную ценность в сравнении с женщинами, – а для того, чтобы вырастить как можно больше сыновей, мужчины и женщины стали совместно «избавляться» от дочерей.
Разумеется, убийство преимущественно девочек иногда происходит и в отсутствие военных действий. Например, у многих групп эскимосов поддерживаются высокие масштабы женского инфантицида, даже несмотря на то, что между этими группами происходит относительно немного вооружённых столкновений. Объясняется это тем, что в арктических условиях превосходящая мускульная сила мужчин играет в производстве роль, аналогичную той, которую в других регионах необходимо выполнять в ходе войн. Любой дополнительный вклад мускульной силы поможет эскимосам выследить, поймать и убить охотничью добычу. В отличие от охотников умеренных широт, эскимосам сложно рассчитывать на очень крупные трофеи. Их проблема попросту заключается в том, чтобы добыть достаточно пищи и не допустить снижения численности своей популяции ниже уровня воспроизводства. При этом эскимосы не могут полагаться на сбор съедобных растений как основной источник калорий. В таких условиях сыновья обретают бо́льшую социальную ценность, чем дочери, даже при отсутствии частых войн, а мужчины и женщины предпринимают совместные усилия по ограничению количества женщин таким образом, как будто мужчины нужны для участия в боевых действиях.
В более благоприятной среде обитания значительные масштабы убийства девочек было бы сложно поддерживать при отсутствии войн. Охотники-собиратели и деревенские народы великолепно осознают, что количество ртов, которые нужно прокормить, определяется количеством женщин в группе. Однако им трудно ограничивать численность женщин в пользу мужчин, поскольку в других отношениях ценность женщин выше. В конечном итоге, женщины способны делать большинство вещей, которые могут делать мужчины, но только женщины могут рожать и выкармливать детей. Помимо долгосрочного вклада женщин в решение демографических проблем, именно у женщин соотношение затрат и выгод в действительности лучше, чем у мужчин. То обстоятельство, что среди охотников-собирателей женщины никогда не были замечены в охоте на крупных животных, вводит в заблуждение антропологов относительно ценности женского труда. Данный факт не является доказательством того, что наблюдаемое разделение труда естественным образом проистекает из мускулистости мужчины или из предполагаемой необходимости для женщин держаться поближе к очагу, готовить пищу и нянчить детей. Среднестатистический мужчина может больше весить, быть сильнее и быстрее бегать, чем женщина, однако в благоприятных местах обитания найдётся немного производственных процессов, в которых мужчины благодаря этим физиологическим особенностям становятся принципиально более эффективными, чем женщины. В умеренных или тропических зонах масштабы заготовок мяса ограничиваются не мастерством охотников, а скоростью размножения животных, которые становятся добычей. Женщины могли бы легко заменить мужчин на охоте, не снижая при этом объём доступного высококачественного белка. К тому же авторы нескольких недавних исследований продемонстрировали, что среди народов, занимающихся огородничеством, женщины обеспечивают больше калорий и белков в виде съедобных растений и мелких животных, даже если они не охотятся на крупную дичь. Кроме того, потребность в женщинах для кормления младенцев не приводит «естественным» путём к тому, что они выступают в роли кухарок и «домохозяек». Охота представляет собой периодическое занятие, и ничто не мешает кормящим женщинам один-два раза в неделю оставлять своих младенцев на несколько часов на чьё-то попечение. Поскольку группы охотников-собирателей состоят из людей, связанных близким родством, их женщины не настолько изолированы, как современные женщины, имеющие работу, и не испытывают проблем с поиском некой доиндустриальной версии нянь и детских садов.
Объяснение того, почему женщины почти повсеместно не допускаются к участию в охоте на крупную дичь, по-видимому, кроется в практике ведения войн, в доминирующих мужских половых ролях, возникающих в связи с войнами, и в
