в Маралал, чтобы познакомиться с городом. Среди множества воинов масаи, которых я видела по прибытии, обязательно должен быть кто-то, знакомый с Юттой. Я заразила Ютту своим энтузиазмом, и после чая мы отправились в путь. Время от времени мы встречаем женщин или молодых девушек, следующих в том же направлении и везущих в калебасах[6] молоко на продажу в город.
«Теперь нам нужно много терпения и удачи, – говорит Ютта. – Давай-ка покружим по городу, чтобы нас заметили или чтобы я кого-то узнала».
Кружить у нас получается довольно быстро. По обе стороны единственной улицы, пересекающей городишко под прямым углом, тянутся магазины. Все, за редким исключением, полупустые, с одинаковым ассортиментом. Время от времени между ними попадаются помещения вроде мини-отелей, где можно поесть или выпить на террасе. В задней части один за другим, как клетки для кроликов, расположены номера. Затем туалет – просто яма. Если повезет, можно найти душ с чахлой струйкой воды. Самое яркое здание – коммерческий банк. Бетонное и свежеокрашенное. Рядом с автобусной остановкой – бензоколонка. Однако я пока видела только три машины: два лендровера и пикап.
По пути я заглядываю в каждую лавку. Продавцы пытаются обратиться к нам по-английски. За нами всегда пристраивается группа детей, оживленно разговаривающих или смеющихся. Единственное слово, которое я понимаю, это мzungu[7].
Мы возвращаемся домой около четырех. Мой энтузиазм уже сошел на нет, хотя разум говорит, что я не смогу найти Лкетингу в первый же день. Ютта тоже меня успокаивает: «Завтра в городе будут новые люди. Каждый день приезжает кто-то новый, и завтра больше народу узнает о том, что здесь две белые женщины, потому что те, кто видел нас сегодня, расскажут им эту новость». Ютта полагает, что реально что-то узнать мы сможем дня через три-четыре.
Проходят дни, и меня уже мало чем удивишь в Маралале: я уже знаю почти каждый уголок этого уютного гнездышка. Ютта показала нескольким воинам фотографии Лкетинги, сделанные мной, но мы, увы, не получили в ответ ничего, кроме подозрительной ухмылки. Минула уже неделя, но ничего нового не произошло, за исключением того, что мы начинаем чувствовать себя по-дурацки из-за того, что снова и снова делаем одно и то же. Ютта предлагает снова сопровождать меня, но только теперь я должна сама попробовать подойти к кому-нибудь с фотографиями. Ночью я молюсь, чтобы завтра все получилось – мне не хочется верить, что я проделала этот долгий путь зря.
Когда мы совершаем уже третий променад по городу, к нам подходит мужчина и заводит разговор с Юттой. По большим отверстиям в мочке уха я определяю, что это бывший воин самбуру. Между ними происходит оживленный диалог, и я понимаю, что Ютта не впервые видит этого человека. Мужчину зовут Том, и Ютта показывает ему фотографии Лкетинги. Он не спеша рассматривает их, потом говорит: «Да, я его знаю».
Я вся как на иголках. Поскольку эти двое говорят исключительно на суахили, я почти ничего не понимаю. Я не устаю спрашивать: «Ну что там, Ютта? Что он знает?» Мы втроем с Томом отправляемся посидеть в кафе. Ютта выступает в качестве переводчика. Он знаком с Лкетингой лишь отдаленно, но знает, что тот живет в доме матери и каждый день пасет коров. «Где его дом?» – спрашиваю я с любопытством. Том говорит, что до того места около семи часов ходьбы – для опытного ходока. Нужно идти через дремучий лес, что очень опасно, потому что там водятся слоны и буйволы. При этом неизвестно, живет ли мать все еще в Барсалое (так называется место), потому что, если там плохо с водой, она могла перебраться с животными куда-нибудь еще.
Я совершенно расстроена, когда слышу эту новость. Лкетинга кажется таким недоступным. «Ютта, спроси, могу ли я как-нибудь послать туда весточку? Я заплачу». Том задумывается и говорит, что он может послезавтра ночью отправиться в путь с письмом от меня. Однако сначала он должен сообщить об этом своей новой жене, так как она здесь новенькая. Мы договариваемся о сумме, половину которой он получает сейчас, а остальное – если вернется с ответом. Я диктую письмо, Ютта пишет его на суахили. Самбуру говорит, что мы должны вернуться в Маралал через четыре дня, ибо, если он найдет Лкетингу и тот пожелает пойти с ним, они будут здесь днем.
Четыре дня тянутся мучительно долго, и каждую ночь я воссылаю молитвы к небесам. В последний день я полностью измотана, кажется, нервы сейчас лопнут. С одной стороны, я очень взволнована, а с другой, понимаю, что, если ничего не выйдет, мне придется вернуться в Момбасу и забыть свою большую любовь. Я уже собрала сумку, потому что хочу ночевать не у Ютты, а в Маралале. С Лкетингой или без него – я уеду отсюда завтра.
Ютта и я снова кружим по городу. Часа через три часа мы расходимся в противоположных направлениях. Я продолжаю молиться, чтобы он пришел. На одном из кругов мы с Юттой не пересекаемся. Я оглядываюсь, но белого лица не видно. Тем не менее продолжаю гулять. Неожиданно появляется маленький мальчик и, запыхавшись, зовет: «Mzungu, mzungu! Идем, идем!» Он машет руками и дергает меня за юбку. Сначала я думаю, что что-то случилось с Юттой. Мальчик тянет меня к первой лачуге, где я оставила свою дорожную сумку. Он говорит со мной на суахили и указывает куда-то за хижину.
Счастье в Маралале
С бьющимся сердцем иду в нужном направлении, заглядываю за угол… Мой масаи стоит передо мной как ни в чем не бывало и улыбается. Том рядом. У меня нет слов. Все еще смеясь, Лкетинга протягивает ко мне руки и говорит: «Эй, Коринна, не поцелуешь меня?» Только сейчас я выхожу из оцепенения и бросаюсь к нему. Мы обнимаемся, и мир для меня останавливается. Он смотрит с улыбкой: «Нет проблем, Коринна». От этих знакомых слов я почти плачу от радости.
Ютта покашливает у меня за спиной: «Ну вот вы и нашлись! Извини, что привела его сюда – так вы хотя бы поприветствуете друг друга не на глазах у всего Маралала». Я сердечно благодарю Тома и Ютту и предлагаю сначала выпить чаю, а потом всем вместе поесть мяса за мой счет. Мы направляемся в мои апартаменты и усаживаемся на кровать в ожидании мясного меню. Ютта говорит с Лкетингой и объясняет, что он может поесть с нами, потому что мы не женщины самбуру. Затем она обращается к Тому. Все соглашаются на трапезу.
Итак, теперь он здесь. Я не могу налюбоваться
