Аминат, — я просто так… я пойду…
Так же голубело небо, и зеленели пастбища, и клокотали глубоко в оврагах горные реки… Но Аминат казалось, что мир вокруг стал бесцветным и беззвучным. И только одна фраза билась в мозгу: «Он женился». «Он женился», — стучало в висках. «Он женился», — кричало эхо в горах. «Он женился», — дразнили ее родинки.
Она наполнила кувшин водой, которая теперь не показалась ей такой уж прозрачной. И, что самое главное, ослепительные струны семи родников исчезли, словно и не было.
Медленно и уныло, поддерживая рукой влажный холодный кувшин, побрела Аминат домой.
И когда через три дня ее повели к старому дибиру Халику, она уже не сопротивлялась.
…Буднично и монотонно текли ее дни.
Но странное слово пришло в аул из-за гор, из-за моря… Похожее на женское имя и в то же время грозное это слово «Аврора» было у всех на устах, хотя, кажется, никто не знал толком, что оно означает. Одни говорили, что так звали женщину, которая бросила бомбу в самого царя. Другие утверждали, что так называется деревня в России. И что в этой деревне бедняки отняли землю и скот у богатых и разделили поровну между собой. Третьи уверяли, что «Аврора» — это такая пушка, которая выстрелила по дворцу, где жил царь.
Но все знали, что слово это несет с собой большие перемены: хорошие для бедняков и плохие для богачей. И потому бедняки произносили это слово с приглушенной нежностью, словно боясь сглазить свое будущее счастье, а богачи, наоборот, — с яростью.
Аминат, став женой дибира Халика, редко выходила из дому. Но и она видела, чувствовала, понимала: что-то тревожное и странное происходит в ауле. Многие мужчины ушли в горы и организовали отряды, которые называют партизанскими. У родника можно встретить обросших незнакомых мужчин с кинжалами за поясом. Ночью нет-нет да раздастся выстрел, иногда совсем близко, словно под самыми окнами. К мужу, обычно нелюдимому, стали все чаще приходить люди; закрывшись в самой большой комнате, отгородившись от аула засовами и ставнями, они часами о чем-то спорят и порой расходятся лишь под утро, к тому же крадучись.
Аминат уже привыкла к этим сборищам и на это не обратила бы внимания, если бы вдруг не услышала имя Байсунгура. Все пережитое, казалось, умершее навсегда, ожило в ней: она почувствовала запах камня, щедро нагретого солнцем, увидела глаза под клочковатыми бровями…
— Понимаешь, — злобно говорил один за неплотно притворенной дверью, — нищая тварь!.. Чабанил у меня — ел мой хлеб, а теперь на меня же руку поднимает.
У Аминат больше не оставалось сомнений, что речь шла о Байсунгуре.
— Не успокоюсь, пока не убью этого… этого… — голос захлебнулся ненавистью, — а мои собаки не вылижут его кровь.
Руки у Аминат задрожали, и хинк, который она лепила из теста, упал на пол.
— Гадюку надо раздавить сразу же, пока она всех не пережалила, — подтвердил муж Аминат.
— Для того я и здесь, — раздался первый голос. — Его надо убрать как можно скорее. Иначе он взбаламутит весь аул. Он и так уже сбил отряд из таких же голодранцев, соблазняет их красивыми посулами да еще песенками о воле и счастье. Счастье нищего… хм… они прячутся в Пещере бессмертных. В общем, мне надо надежных людей, человек десять…
Аминат не помнит, как она приготовила ужин, как поставила гостям большое блюдо с хинкалом из теста и мяса, приправленного острым соусом.
Только когда мужчины принялись за еду, она схватила кувшин и выскользнула со двора.
По огромному темному небу, то ныряя в тучи, то снова появляясь, плыла луна. Она струила на горы и ущелья, на пастбища и аулы холодный бледный свет. В этом мертвенном свете все казалось безжизненным и мрачным. И в то же время в воздухе была разлита тревога. Словно эти скалы притаились в ожидании выстрела из-за угла, а узкие извилистые лабиринты дорог прячут опасного всадника. Но Аминат не чувствовала страха, не ощущала осеннего холода. «Только бы успеть», — думала она.
Пещера бессмертных. Аминат никогда не была там, но с детства знала легенду о ней.
Говорили, будто во времена нашествия Надиршаха на Дагестан его люди взяли в плен трех горцев, трех братьев: Гамзата, Гамида и Гамзулата. От них потребовали показать дорогу в неприступные высокогорные аулы. Те согласились и повели отряд за собой. Они выбрали самую крутую и опасную дорогу. Зимой (а дело было как раз в феврале) даже громко сказанное слово могло вызвать снежный обвал. И вот когда они подошли к самому опасному месту, один из братьев выстрелил из пистолета.
Всех погребла снежная лавина.
Несколько месяцев никто не знал о судьбе братьев. В ауле их считали погибшими. Об их подвиге сложили песни. Их мать носила по ним траур, а их жены с гордостью повторяли: «Лучше быть вдовами героев, чем женами трусов».
Но однажды, на границе весны и лета, с гор спустились трое обросших людей. Это и были братья Гамзат, Гамид и Гамзулат. Оказалось, что сами горы пришли на помощь своим героям. Когда снежная лавина обрушилась на отряд Надиршаха, какая-то могучая сила бросила братьев внутрь пещеры. Она была глубокой, со множеством лабиринтов, с несколькими подземными ходами. Исследовав ее, братья нашли здесь запасы дикого меда и даже зерна: видимо, кто-то приносил его сюда для голубей. Толстые своды пещеры спасли их от холода, а мед и зерно — от голодной смерти.
С тех пор эту пещеру и прозвали Пещерой бессмертных.
Когда-то мать показывала Аминат эту вершину, похожую на двугорбую спину верблюда, и говорила, что под ней находится знаменитая пещера, но где вход в нее — Аминат не знала.
Вот и двугорбая вершина. Кажется, она совсем рядом, можно дотянуться рукой. Но странно — чем ближе к ней Аминат, тем дальше отодвигается вершина. Словно она затеяла с девушкой игру и непременно хочет быть победительницей.
Уже давно стаял в небе лунный диск. Приободрились, словно помолодели древние камни. Уже колючий кустарник по кусочку сорвал с ее ног чулки. Уже и голова кружится от крутого подъема… а вершина все еще далеко.
И вдруг Аминат заметила, как в природе все встрепенулось, ожило. «Отчего бы это?» — подумала Аминат, приостановившись. И поняла — это взошло солнце. Оно выплыло из-за той самой вершины, которой она никак не могла достигнуть: на каждую травинку, на каждый листик, в каждый родничок упало что-то теплое и живое. Оно желтым мячиком подкатилось под ноги горного тура, золотой нитью вспыхнуло в каждой шерстинке его шубы, медью — на больших закрученных рогах,
