обе стороны от нее.
— Ты смотришь? — спросила она.
Он не смотрел. Он вдыхал ее, как когда-то я. Заполнял себя ее ароматом вишни.
— Да, — которое значило нет. — Я смотрю, Дикарка, на тебя всегда.
Она ловко своими маленькими ручками сделала пельмень и продемонстрировала его Деме.
— Ты понял?
— Нет. Мне нужно еще.
— Всё, Дем. Не дурачься… — и она повернулась в кольце ее рук. А он не сдержался и поцеловал ее в кончик носа. Засмущалась, как раньше со мной. Робела от каждого моего касания. — Пусти. Я сделаю чай. Ян, ты что будешь? Чай или кофе?
— Кофе. Две сахара.
— Ром? — она обращается ко мне. Это ее голос. Но это не то «Ром», которое я слышал раньше. Не то «Ром», которое я улавливал среди сотни других голосов. Не то «Ром», которое я ощущал кожей. Оно безликое.
— Кофе.
— Сахар?
— Не нужно.
Мы были парой. Но она не знает, что я пью чай или кофе. Не знает, сколько ложек сахара добавить. Она ничего обо мне не знает. Я не рассказывал. Не хотел. А сейчас меня крошит от того, что она знает, что Дёма пьет черный чай без сахара. Мелочь. Но я готов заплатить, вывернуть весь бумажник, лишь бы она знала, помнила хотя бы это обо мне.
— Бес, ты уснул? Ускорься… — Янчик шарахнул меня по плечу. Я реально отключился, наблюдая за ней. Как она по-хозяйски орудует на кухне у Демы. Как привстает на носочки, чтобы достать кружки из верхнего шкафчика. Нужно будет на нашей кухне повесить ящики ниже, чтобы она легко дотягивалась…
Бл*дь. Твою ж мать. О чем я думаю? Бл*дь. Идиот. Поплыл. Совсем мозгами тронулся.
Следующие минут двадцать молча я вырезал кружочки, не обращая внимания, о чем разговаривают Демьян и Ильин. Я следил за ней. Ненавязчиво, не привлекая внимания Демы. Не хочу разборок с братом. Но и не смотреть на нее не могу. Взгляд на тесто, взгляд на нее. Взгляд на тесто, взгляд на нее. И ни одного взгляда на меня. Скользящий по столу и прямой, глаза в глаза на Демьяна.
Она его. Не потому что я ее отпустил. Не потому что Дема ее любит. А потому что она этого хочет. Она ищет его глаза, а я ищу ее. Это лабиринт, в котором нашим взглядам никогда не встретиться.
Но я везунчик. Я поймал ее взгляд. Неравнодушный, а встревоженный. Она коснулась меня. Сама. Держала мою руку, не отпуская. Была так близко, что моё сердце снова ринулось к ней, а мозг отключился, обдолбавшись ее ароматом.
— Я поставлю воду. Скоро будем кушать. Я уже голодная.
Она пошла к плите. Мой взгляд за ней, не отрываясь. Что засмотрелся, понял, когда Демьян закрыл ее собой и перехватил мой взгляд.
Прости, брат, но это сильнее меня.
— Ой! — игриво пискнула Богданова, когда Дема подсадил ее на столешницу около плиты. — Что ты делаешь? Ты меня напугал.
Дема что-то шепнул ей на ушко, а потом поцеловал. Бл*дь. Я видел ее. Видел, как она прикрыла глаза при поцелуе. Видел, как она ему отвечает. Отдает ему свой поцелуй. Мой поцелуй. Этот поцелуй должен быть моим. Все ее поцелуи мои.
Не совладал с собой. Не сдержался. Отреагировал. Выместил ревность на стакане. Сжал его с силой равносильной той, которая сжимала моё горло, не давая дышать.
Треск стекла. Ее испуганный взгляд. И мое счастье. Счастье, которое рядом. Счастье, которое разжимает мою ладонь и вынимает из нее осколки.
— Дем, дай аптечку… Тут нет бинта… Дем, в машине. Сбегай за аптечкой в машину, — частит, дышит тяжело, нервничает, волнуется. — Ром, вставай. Нужно остановить кровь. Давай руку под холодную воду.
Тянет меня к раковине. Я не сопротивляюсь. Я с ней хоть под каток. Лишь бы вместе.
Ведь мне до дрожи хорошо. Я кайфую от ее прикосновения. От того, что вдыхаю ее запах. От того, что она смотрит на меня, что-то говорит мне. Что она близко. Что я чувствую ее.
Мне плевать на порезы. Мне нужно коснуться ее кожи. Она держит мою руку под струей воды, а я мягко вожу пальцами по ее руке. Я уже забыл, какая тонкая бархатная ее кожа. Блуждаю глазами по ее лицу. Она такая же. Те же любимые глаза. Красные от смущения щеки. Сладкие губы. Та же моя девочка.
Замираю в нескольких сантиметрах от ее губ. Ищу во взгляде ответ. Но вместо одобрения получаю толчок холодных ладошек в грудь и удаляющиеся шаги.
— Ян, отвези его в больницу. Там надо зашить. Раны глубокие.
— Дикарка! — Дема вернулся с аптечкой.
— Перебинтуй ему руку. Ян отвезет его в больницу. Мне нехорошо от вида крови.
Дема бросил Ильину аптечку и убежал в спальню за Бельчонком.
— Бес. Ну ты и придурок. Ты столько дров наломал, что можно весь город обогреть. Как решать всё это будешь? — Ян подошел ко мне с бинтом. — Ты ж сохнешь по ней. Ты ж урод, чуть ее не поцеловал. Ветер это так не оставит. Он убьет тебя, если ты еще раз приблизишься к ней. Оставь Богданову. Найди другую девку и успокойся. Одной мало — трахни две. Три. Но даже не смотри на Катюху. Я больше не буду делать вид, что меня нет, что всё нормально. Я первый врежу тебе. Потому что это гадство, слюни пускать на девушку брата. Не смог удержать ее, теперь не разевай рот на чужое.
Она моя. Я никогда не смогу отпустить ее. Напрягаю каждую мышцу. Зажмуриваюсь, ища силы внутри себя, чтобы не сорваться. Чтобы не ринуться к ней и не впиться в ее губы, наплевав на всех.
Потому что я не могу объяснить своему сердцу, что она уже не моя. Что я хочу ее себе. До судорог. До зубного скрежета.
Глава 17
Рома
— А Катя к нам не поднимется? — спросил Ян у Демьяна, который подсел к нам в випку в «Фараоне».
— Позже. Пусть натанцуется, а то взвинченная какая-то, — буркнул Дема. — Стас, ты не знаешь, что у нее в студии творится. Может проблемы какие-то?
— Не знаю. Почему у нее самой не спросишь?
— Спрашивал. Молчит. Но я, бл*дь, чувствую, что что-то не то.
Богданова пришла в випку где-то через час. Теория Демьяна не оправдалась. Она по-прежнему была не в духе. Задумчивая, тихая. Сидела рядом с Демой и игнорировала все кругом происходящее.
Неужели ее так задел мой вчерашний ночной звонок. Нет, я не достаю Богданову ежедневно. Это
