— Препирались?…
— Ну, не в смысле ссорились. Правильнее сказать — обсуждали. — Этта наконец приподняла край покрывала и проскользнула к нему в кровать. — Я вымылась, — поспешно пояснила она, почувствовав, как он отстранился от ее прикосновения.
— Вымылась? В каюте Уинтроу? — задал он мерзкий вопрос.
— Нет. На камбузе, там почти всегда можно найти горячую воду… — Этта прижалась к нему и вздохнула. Но потом вдруг проговорила почти резко: — Кеннит, почему ты меня об этом спросил? Ты что, не доверяешь мне? Я же тебе верна…
— Верна?
Его поразило, какое слово она сподобилась употребить. Она порывисто села на постели, ее движение сдернуло одеяла с них обоих.
— Конечно, верна! Всегда верна тебе! А ты что подумал?
Вот и обнаружилось неожиданное препятствие всем его планам, касавшимся Этты. Он потянул за одеяло, и она снова опустилась с ним рядом. Он сказал, тщательно подбирая слова:
— Я просто думал, что ты задержишься со мной лишь на время. До тех пор, пока другой мужчина не заинтересует тебя.
Он чуть заметно пожал плечами, разволновавшись гораздо больше, нежели ему хотелось бы в том признаваться. И с какой бы стати ему волноваться, спрашивается?… Она ведь шлюха. А шлюхи верными не бывают.
— Пока другой не заинтересует меня?… Кто-нибудь вроде Уинтроу, ты имеешь в виду?… — И она даже рассмеялась: — Подумать только, Уинтроу…
— А что, — сказал Кеннит, — он тебе ближе по возрасту, чем я. У него такое славное юное тело, не обезображенное шрамами… ну, почти… и, осмелюсь заметить, две здоровые ноги. Почему бы такому пареньку и не показаться тебе более привлекательным, чем я?
— Да ты ревнуешь!.. — сказала она с таким торжеством, как если бы он подарил ей бриллиант. — Ох, Кеннит! Ну что ты такое несешь! Уинтроу?… Я к нему стала проявлять какое-то дружелюбие только потому, что ты того захотел. А теперь благодаря тебе и сама его оценила. Я поняла, что ты хотел, чтобы я в нем увидела. Он многому меня научил, и я благодарна за это. Но с какой бы стати мне менять мужчину на неоперившегося юнца?…
— Он не калека, — заметил Кеннит. — И потом, сегодня он сражался как настоящий мужчина. Он убил врага!
— Да, сегодня он дрался. Но это едва ли делает его взрослым мужчиной. Сегодня он сражался оружием, которое мы ему дали, и применял умения, которые я ему преподала. Он убил врага… и уже весь извелся по этому поводу. Он долго мне задвигал, как это неправильно — отнимать у человека то, что вложено Са! — И Этта добавила, понизив голос: — Он говорил, а сам плакал…
Кеннит попытался проследить ее мысль:
— И из-за этого ты исполнилась презрения, посчитав его за полумужчину…
— Нет. Мне просто стало очень жалко его, хоть и до смерти хотелось заставить его встряхнуться и выкинуть из головы дурь. Бедный мальчик просто пополам разрывается: собственное мягкосердечие и кротость нрава его в одну сторону тянут, а необходимость следовать за тобой — в другую. Он сам это понимает. Он об этом тоже сегодня мне говорил. Знаешь, давным-давно, когда мы с ним только познакомились — вынуждены были познакомиться, — я сказала ему кое-что. Из соображений здравого смысла, не более. О том, что надо ему жить свою жизнь, какой она получилась, а не мечтать втуне о том, какой бы она могла быть, если бы да кабы. И ты знаешь, он так близко к сердцу принял те мои слова, Кеннит… — Этта снова понизила голос. — Теперь он уверовал, что оказался рядом с тобой не иначе как промыслом Са. Он говорит, дескать, все, что происходило с ним с момента отбытия из монастыря, неизменно направляло его к тебе. Он полагает, что и в рабстве побывал по воле Са, для того чтобы лучше понять, отчего ты так ненавидишь рабство. Еще он говорит, что долго сопротивлялся подобным мыслям, а все оттого, что приревновал свой корабль, так быстро переметнувшийся на твою сторону. Та ревность ослепила его и заставила выискивать у тебя недостатки. Но в течение нескольких последних недель он, по его словам, постиг истинную волю Са. И теперь верует, что должен быть с тобой, должен поднимать за тебя свой голос, а если потребуется — и оружие… Что касается оружия, то тут он, правду сказать, ужасается. И это мучит его…
— Бедный мальчик, — вслух выговорил Кеннит. Непросто изображать сочувствие, когда плясать хочется от чувства ослепительного торжества, но все же он попытался. Все получилось почти так же здорово, как если бы Этта переспала с Уинтроу…
Ее руки ласково опустились ему на плечи, она принялась осторожно разминать мышцы. Прикосновение ее прохладных ладоней было приятно.
— Я пыталась утешить его, — сказала она. — Я говорила, что, быть может, его привело сюда не провидение, а простая случайность. И знаешь, что он на это мне ответил?
— Что нет никакой случайности, а есть лишь промысел Са.
Она даже перестала тереть:
— Как ты догадался?
— Это один из краеугольных камней учения Са. Согласно ему, не только немногие избранные удостаиваются особой судьбы. Предназначение есть у каждого. Так что цель любой жизни — определить свое предназначение и исполнить его.
— Довольно обременительное учение, как я посмотрю…
Кеннит покачал головой, не отрывая ее от подушки.
— Человек, верящий в это, тем самым подводится к мысли, что он не менее значителен, нежели кто-то другой. И наоборот: что он не должен мнить себя значительнее кого-либо из ближних. Тем самым достигается изначальное равенство устремлений.
— Но тогда как же быть с человеком, которого он сегодня убил? — спросила Этта.
— Вот на этом-то Уинтроу и споткнулся, так? — негромко фыркнул Кеннит. — Не может принять простой вещи: чье-то предназначение в том, чтобы пасть от его руки, а его собственное — в том, чтобы в нужный момент взмахнуть ножом. Ничего… Со временем он поймет, что не его деяние убило того человека. Это Са свел их вместе, чтобы оба они исполнили должное.
Этта неуверенно проговорила:
— Так ты что… тоже веруешь в Са… и придерживаешься этого учения?
— Когда это сообразно моему предназначению, — высокомерно поведал ей Кеннит. Но тут же рассмеялся, необъяснимым образом чувствуя себя удивительно хорошо. — Значит, вот что мы сделаем для паренька… Дождемся, чтобы восстановление Делипая пошло своим чередом, и тогда отвезем Уинтроу на остров Других. Там я дам ему пройтись по берегу, и пусть Другой предскажет ему его будущее… — И Кеннит усмехнулся в темноте. — А я ему объясню, что означает предсказание.
И, довольный, он перекатился прямо в распахнутые объятия Этты.
…Было ясно: по крайней мере одна из бочек с солониной протухла. Кадушкам с кусками жирной свинины, залитыми рассолом, полагалось стоять плотно закрытыми. А теперь от одной из них пахло, и это значило, что крышка оказалась потревожена. То ли при погрузке, то ли от соприкосновений с другим грузом уже внизу. Теперь протекший рассол и испортившееся мясо не только воняли. Они грозили испортить и другие съестные припасы.
Запах шел из носового трюма, из самого маленького и низкого. Он был емко и плотно заполнен провизией в бочках, ящиках и кадушках. Теперь все придется вытаскивать, протухшую бочку — выбрасывать, а все, замаранное протечкой, — либо тоже выбрасывать, либо тщательно чистить. Запах обнаружил, обходя корабль, Брэшен. Он велел разобраться Лавою, а уж тот передал приказ по инстанции — Альтии. Она в самом начале своей вахты приставила к делу двоих матросов. Теперь над морем уже занимался рассвет, и она решила спуститься вниз — посмотреть, как продвинулось у них дело.
Зрелище, представшее ее глазам, привело ее в ярость. Ее подчиненные переместили лишь половину груза. Запах ничуть не уменьшился, и не было похоже, чтобы обнаружили протекшую бочку или хоть что-нибудь вычистили. Ручные крючья, которыми обычно пользуются грузчики, висели всаженные в брус над головами. Лоп сидел на бочонке, нависнув тощим телом над стоявшим перед ним ящиком. Бледно-голубые глаза матроса пристально следили за перемещением трех ореховых скорлупок. Напротив него сидел Арту и движением грязных пальцев ловко и стремительно менял скорлупки местами.
— Угадай, угадай… — мурлыкал он традиционный зазыв уличных игроков-обманщиков. Неверный свет фонаря играл на лоснящемся шраме старого клейма поперек щеки. Это и был тот самый насильник, о котором говорил Брэшен. А он был просто глупец, к тому же склонный лентяйничать, Арту же Альтия попросту ненавидела. Она никогда не работала подле него, если могла этого избежать. У мужика были блестящие маленькие крысиные глазки и сморщенные, «куриной жопкой», вечно мокрые губы. В настоящий момент Арту до того увлекся облапошиванием Лопа, что до последнего не замечал ее приближения. Вот он произвел руками последние пассы, остановил свои скорлупки и быстренько облизнул губы.
