Она дождалась своего маршала, который без колебаний построил корпус, равно как и дивизию Рикара, атакующими колоннами, чтобы обрушиться на неприятельскую линию и прорвать ее.
В одно мгновение войска перестроились. Вставший на крайнем правом фланге 48-й полк должен был перейти через овраг, ринуться на русских в штыковую атаку и постараться оттеснить их влево от дороги. Остальная часть корпуса должна был следовать его примеру и, поворачивая влево, отбрасывать русских в сторону, чтобы затем прорваться в Красное.
Колонны, едва появившись на краю оврага, были встречены картечью. Они спустились в овраг и поднялись на другую сторону под непрекращавшимся градом картечи, которая не смогла остановить натиска. Французам удалось даже захватить несколько неприятельских пушек. Но, поражаемые из ста орудий, атакованные штыками, они были отброшены на дно оврага и отведены туда, откуда пришли. Вид теснившихся друг за другом русских колонн, ибо вся армия Кутузова была здесь, не оставлял никакой надежды. Семь тысяч солдат, за один час сократившиеся до четырех тысяч, безусловно, не могли прорвать боевые порядки пятидесяти тысяч человек. Поэтому Ней отказался от прорыва, но и не думал сдаваться и вручать свой меч русским. Принятое им решение должно было спасти меньше людей, чем спасла бы капитуляция; оно даже обрекало на гибель почти всех, но спасало честь оружия и его собственную! Он не колебался: следовало дождаться конца дня вне досягаемости огня неприятеля, а затем воспользоваться ночной темнотой, чтобы перейти через Днепр и ускользнуть по правому берегу (что Ней мог сделать еще в Смоленске, если бы был вовремя предупрежден).
Русские, не подозревавшие о его замысле, видя, что он ушел из-под обстрела, обрели уверенность, что завтра маршал сдастся в плен, и захотели предоставить ему время на обдумывание такого решения, дабы избавить его и себя от бессмысленного кровопролития. Вечером они отправили к Нею парламентера, чтобы объявить о его отчаянном положении; сказать, что ему преграждают путь 80 тысяч человек (их было 50 тысяч, но и этого было достаточно); что у него нет выхода и он должен подумать о капитуляции; что его доблестным солдатам и его общеизвестной славе предоставят условия, которых они заслуживают. Маршал даже не соблаговолил ответить парламентеру и, боясь, как бы его возвращение не приоткрыло неприятелю истину, удержал несчастного в плену, сказав, что хочет сделать его свидетелем ответа, который готовит князю Кутузову. Вечером, с наступлением темноты, Ней собрал всех, кто еще был способен держаться на ногах и сохранил хоть немного моральных и физических сил, оставив, к сожалению, всех убитых и раненых и тех, чьи силы были на исходе. В молчании он направился к Днепру. Днепр замерз не прочно, но достаточно, чтобы перейти через него с осторожностью, удостоверяясь на каждом шагу в прочности льда. В нескольких местах обнаружились трещины. Через них перебросили доски и так добрались до другого берега.
За Днепром взяли влево и двинулись вдоль реки в направлении Орши. Предстояло пройти 15–16 лье через неизвестную местность, и, следовательно, нельзя было терять ни минуты. Прошли через первую деревню, полную казаков, но спящих. Их перебили и пошли дальше. На рассвете 19-го, продолжая двигаться что есть сил, снова увидели казаков на флангах, но еще немногочисленных, и не стали придавать им значения. В середине дня зашли в деревню, чьи застигнутые врасплох обитатели уступили уставшим солдатам немного пищи, которую те поспешили проглотить. Едва они успели поесть, как появились казаки, на этот раз во множестве и под предводительством самого Платова, привезшие, как и в прошлые дни, свою артиллерию на санях. Они не могли прорвать каре бесстрашных французских пехотинцев, но отнимали время и людей, ибо приходилось останавливаться, вставать в каре, теснить неприятельских всадников, затем снова пускаться путь, и при всех маневрах на дороге постоянно оставлять раненых или изнуренных ходоков.
К вечеру наши солдаты были осаждены такой массой врагов и окружены так плотно, что дорога казалась перекрытой. Тогда бросились в лес, окаймлявший Днепр, и оборонялись за каким-то оврагом до самой темноты. Ночью пошли через лес наудачу, часто рассеивались и продвигались вперед в ужасных сомнениях. К полуночи, найдя друг друга по кострам, собрались вокруг деревни, где нашлось кое-какое продовольствие. В два часа утра отправились дальше, чтобы пройти за день несколько оставшихся до Орши лье.
В середине дня пришлось, к несчастью, пересекать широкую равнину, на которой отряды Платова, еще более крупные, чем накануне, ринулись на французских пехотинцев с множеством артиллерии. Ней тотчас поставил свое маленькое войско в два каре, которые выдержали все атаки казаков. В очередной раз оттеснив казаков, добрались до деревни, в которой нашли кров и кое-какую пищу. Ней отправил в город одного из поляков с известием о чудесном отступлении и призывом о помощи. Во второй половине дня двинулись в Оршу и к полуночи подошли к ней. Не доходя до города одного лье, заметили, с невыразимым чувством, колонны войск. Были то французы или русские? Ней, не теряя уверенности и рассчитывая на уведомление, отправленное в Оршу, без колебаний двинулся вперед и услышал французскую речь: то были Евгений и Мортье, вышедшие с тремя тысячами человек на помощь своему товарищу, с которым расстались с такой скорбью и угрызениями совести. Бросились друг к другу, сердечно обнялись, и вся армия восхитилась героизмом Нея.
Из 6–7 тысяч человек он привел не более 1200, умиравших от усталости и неспособных сражаться, пока не оправятся морально и физически; но он привел честь, свое имя, самого себя и заставил неприятеля заплатить за жестокие преимущества последних дней подлинным замешательством. Наполеон, покинувший Оршу днем 20 ноября, узнав в усадьбе Барань об этом нежданном возвращении, затрепетал от радости, ибо его избавили от жестокого унижения – необходимости объявлять Европе, что Ней стал пленником русских! Наполеон имел слабость взвалить вину за оставление Нея на Даву. Ошибкой этих несчастливых дней стал уход из Смоленска тремя разрозненными подразделениями с суточным интервалом меж ними и в предоставлении тем самым неприятелю средства захватывать каждый день по части французской армии.
И если в последний из этих роковых дней кто и был виноват в оставлении Нея, то сам Наполеон, который удалился из Красного, оставив там Даву с 5 тысячами человек без пушек, почти без патронов и к тому же с приказом не отставать от Мортье, вместо того чтобы еще день подождать арьергард и спастись всем вместе. И по окончании этого ужасного отхода стали говорить, что Даву бросил Нея и что тот спасся чудом. Только второе из этих утверждений верно. Наполеон бросал по дороге своих маршалов и генералов как жертвы
