ей от ощущения своей слабости и беспомощности, просто хотелось упасть в его большие руки и забыться. Он, опять-таки, неким шестым чувством почувствовал это, а может все прочитал у неё на лице. И сильное мужское кольцо больших рук обхватило её за плечи, и она разрыдалась у него на груди. Мы, в своих неудачах, первое что ощущаем, это чувство вселенского одиночества. А еще тяжелее было от приходящей мысли о том, что как же, как же она теперь будет? Словно почва ушла из-под ног. Ощущение никчемности бьет по голове, заставляя нас оставлять на задворках здравый смысл и нам кажется, что все кончено, и мы не состоялись и нам этого не дано, а что впереди — сплошная темень! Как это жестко!
К ним подскочила Светлана, на услышанные отголоски рыданий в коридоре, она даже перепугалась. За ней последовали в удивлении её гости. Но, Анни их не заметила. Гриша, передав Анни из своих участливых объятий, в объятья Светланы, пошел продолжать начатое собрание в их доме. А Анни, уже в своей комнате, все пересказала подруге. И как всегда, её мудрые, не по годам практичные советы привели женщину в чувства.
— Фи… — сказала ей та. — Так ты же благодарить должна Господа Бога за то, что с тобой приключилось! Кто шишки набивает так быстро и сильно, тот очень быстро и ускоренно растет. Ты, ты должна знать только одно — значит быть тебе очень хорошим врачом, раз так глубоко поранилась! Это только лишь это означает. И это проходят все — чтобы стать мастерами своего дела! А как же научиться то по-другому? Вот, после таких казусов, хороший врач мобилизуется, и на долго все запоминает на всю жизнь!
Еще чуть позже, Анни, испытывая, все-таки чувство глубокого одиночества, не стала сразу ложиться спать, хоть и была просто смертельно уставшей. Напившись чаю, она села, как всегда, на диванчике у камина, с карандашом и белыми листами в руке. Чтобы писать было удобней, она под листы подложила широкую книгу. Ей хотелось, обо всем происшедшем написать именно Игн. Почему-то сразу его она приняла сегодня ближе всех своему сердцу. И медленно, чуть еще прислушиваясь к разговорам, которые велись за столом у Григория с гостями, она передавала досконально все, что с ней произошло в больнице. Зная рвение друга к практическим знаниям и его сердобольную натуру, ей ему интереснее всего было это поведать.
А на следующие выходные, окончательно придя в себя, её мысли о работе, временно стали уступать мыслям о Артуре Войцеховском. Невыразимо притягательная сила её тянула в салон Серафимы Гричич. Отвергая весь здравый смысл, который в данной ситуации совсем не молчал, а тихо ей подсказывал, что ей в ту сторону даже и смотреть не стоит. Но, дьявольское женское любопытство выталкивало её из дома и просто звало навстречу той грязи и бахвальству, которое сеялось в присутствии той красавицы. Ей так любопытно было выяснить, но не понятно и для чего — чем же смогла взять Войцеховского та женщина?! Говорил ли он ей, такие же слова, что говорил и ей, вел ли он себя так с Серафимой, как вел себя с ней? И так ли он был искренен в своих чувствах? Может и с этой стороны она легко лишиться надежды на то, что в этой жизни еще есть место настоящей, не зависящей от преследуемых целей, любви?
Она уехала по адресу, оставленному на визитке и встречи с Серафимой ждала с волнением и с легким чувством неприязни.
ГЛАВА 83
Миррано вошел в темный кабинет и стал медленно передвигаться в нем по памяти. Он искал Игн. Все последнее время его друг и коллега просто с ума сошел от работы. Утром и днём он оперировал, потом оставался в больнице, запирался в лаборатории и на всех кричал из-за двери, чтобы его не беспокоили. От хронического недосыпа он стал нервным и излишне эмоциональным. Без спроса в лабораторию могли зайти только доктор Цобик и Миррано. Миррано часто помогал ему в опытах, причем на очень многие Игн чуть не истратил последние деньги из состояния своего отца, приобретая сыворотку, посуду, грелки, приборы. И… требуется сказать, лаборатория обычной муниципальной больницы уже ничем не уступала Будапешской клинике для людей состоятельных. Игн настолько сумел увлечь своими теориями Миррано, что если бы не скандалы Хелен, по поводу постоянного отсутствия супруга дома, то можно было бы ставить солдатские кровати в лаборатории для обоих. Доктор Цобик не мешал, но в больнице было столько работы, что ему просто физически не хватало времени заниматься изысканиями.
Миррано что-то все-таки задел в темноте и от звона разбитой склянки, в лаборатории послышался тяжелый шорох. Зажглась керосиновая лампа. её свет осветил заспанное и уставшее лицо Игн.
— Анри… — тягуче произнес он.
Миррано подошел близко и взял со стола, на котором прикорнул его друг журнал, причем он лежал раскрытый, только перевернутый вниз. Он стал читать открытое место: «Гематологические исследования психически больных» автора Ян Янского.
— Игн. Надо отдыхать. Так можно мозгами тронуться, — произнес Миррано, не отрываясь от статьи.
— Да, надо — медленно выдохнул Игн и пошел к умывальнику. С наслаждением он подставил ладони под струю воды, потом наклонившись, выпил жадно и ополоснул себе лицо.
Все последнее время он готовился к самой важной вехи в своей жизни, к операции кесарева сечения с осложнением у женщин, с переливанием крови от донора. Такие операции начали делать только в Австрии, и они шли с относительным успехом. Ученые открыли и описали группы крови человека и их совместимость, но люди во время операций умирали с результатом 50х50. Почему 50 % реципиентов продолжали умирать? Игн работал, писал дневники, проводил опыты, делал наблюдения. Что-то во всем мировом сообществе не учитывалось, что-то очень важное, от чего результативность не была равна, хотя бы 80 %. Это был подпольный ученый и он был гениален! О, Господи, господи. Бывает же и так. И никто не знает, что работает бок о бок рядом с гением. Миррано его любил, он считал его блестящим перспективным хирургом. Это признавал и доктор Цобик, но даже они и не подразумевали о том, что в их нищей, ничем не выдающейся больнице тихо, сам себе, себя изживая и не щадя ни в
