— Я думаю… — Медленно вдумчивым голосом молвила Люся. — Наташа более правильно… Точней видит картину. Хотя, конечно… Можно попробовать. На крайняк, «проход» заблокируется и только…
Олег ворвался в разговор так стремительно бурно, как, пожалуй, махновец с коня запрыгивает на паровоз.
— Я, вообще, не догоняю, о чём вы здесь?! Какие проходы? Для чего?! Мы по часовне забились, или как?! Так чего вдруг ради, планы менять… На фига это нужно?!
Вадим, было, открыл рот, но Олегов прорыв был подобен прорыву плотины.
— Давайте, не сбиваться с темы! Николаич, смотри сам… Взяли в проект сходить до алтаря, значит, давайте последовательно, закроем этот пунктик, а если не поможет… Потом будем рассматривать всё остальное! Параллельные, перпендикулярные, это всё не горит…
Вадим остановил его жестом.
— Олег, ша! Угомонись! Ты чего сорвался-то? Никто и не думал планы переиначивать. И Люсю мы не отпустим, тем более что без твоего соизволения. А выслушать стоит! Чтоб все шансы просчитать да и знать бы надо, с чем столкнулись. Вот, Люсенька… Не отпускает тебя муженёк по иным мирам погуляти. Не потому что злой, а потому что любит шибко, и боится, как бы чего и не дай бог… Ты уж прости его горячность!
Ироническая тональность в голосе должна была разжижить стрессовую ситуацию, что, в общем-то, и произошло. Коллектив зашумел, задвигался, послышались смешки…
— Да я его знаю, супостата-тирана… — Якобы надула губки Людмила, но голос не содержал обиду.
— А ты?! Теперь медиум, да?! — Прижал её к себе Олег. — Ты как у Макаревича, да? Научилась летать по ночам? Прости! Накричал…
Он запечатлел звонкий поцелуй на её щеке, тыкнулся в губы. Группа одобрительно подтрунировала.
— Целуй крепче, а то не научит летать!
— Люська! Шелбан ему по носу! Чтоб не расслаблялся…
— Не надо шелбан! Пусть лучше скажет, где у неё кнопка…
Зорин порадовался общему ликованию и как обычно вынес резолюцию.
— Ну, пожалуй, на этой оптимистичной ноте и закончим наши прения! — Он вторично поднял рюкзак. — Продвинемся-ка, братцы, вперёд на полстолька… Где там наш лобняк? А то встали тут в раскорячку. Как говорится на пороге…
С этими словами он тронулся в путь, к их, уже ставшим традиционным, ристалищу. К месту, ставшим, пусть не амфитеатром, в буквальном смысле слова, зато примелькавшимся в плане посещения и мер отдыха. Тут они жгли костёр в первый свой визит. Жгли в последний… Оказавшимся вовсе и не последним, а только предшествующим. Круг замкнулся и сколько ходить по нему, поди-ка, разберись… Вадим тронул носком присыпанную землицей золу. Сгоревшие ещё недавно поленья не успели даже потерять форму, до того были свежи воспоминания огня.
— Ну, что ж, похоже, мы здесь ещё не раз присядем! — Сказал Вадим, опуская багаж на траву. — Типун мне на язык! Сам себя не обругаешь, никто не обругает…
Ребята, может, не расслышали, а может уныло отнеслись к его шутке. Сказывалась усталость. В большей мере моральная. Группа, освободившись от лямок, равнодушно озиралась по сторонам. «Пора озадачить бойцов. — Подумалось Вадиму. — Что-то их клонит в депрессию. Так и сам захиреешь духом…»
— Олег, Ваня! Палатки… Девушки — дрова! Задача яс… — Он запнулся, не договорив. Меж стволов ближайших сосен, махровыми змеями продирался дым от чужого костра. Он тянулся прерывистой линией, уходил выше, забирался к кронам, но куда раньше размывался, растворялся в воздухе, как и положено, в общем-то, дыму. Все повернулись на его взгляд, и кто-то присвистнул. Не иначе, Климов.
— Мать моя… давай рыдать!
— Давай думать и гадать! — Закончил каламбур Олег.
— Ага! — Подтвердил Иван. — Это что же, выходит? Не только мы одни гениально смелые, тупо отважные. Попалась и другая рыбка в сети?!
— Бедолаги! — Протянула Наталья, и было не ясно по голосу, сочувствует она, или торжествует. — Это ведь со стороны часовни, да?!
Головной дежурно осклабился, и походила эта радость на ситуацию с коровьими лепёшками. Наступил сам — материшься, негодуешь… Попал твой приятель — приятна-а-а… Аж до хохота в горле.
— Николаич, а ведь не только мы в блудняк влетели. Кого там ещё в силки затащило! Наташка права! У часовни якорь бросили. Мы как, идём знакомиться?!
Вадим молча, вытянув губы, качал подбородком, выражая своим видом констатацию наличествующих на Холме людей. С ответом он тянул. В этом тянущемся дымке присутствовала странность. Нос не слышал его запаха…
Особенность любых очагов возгорания в том, что в светлое время суток, глаз может и не видеть, где чадит огонёк. Однако, дым всегда известит, сообщит через ноздри, что таковой где-то есть. Обоняние опережает зрение, особенно в лесу, где за плотной завесой деревьев не виден чужой лагерь. Сейчас всё обстояло иначе. Рассеивающийся дымок был явственен в очие, но не ощущался носом. Вадим несколько раз пошмыгал носом, втягивая воздух. Абсолютный ноль. Но костёр определённо кто-то жег, и кто бы это ни был, расположился он там, где они вот только ночевали… У часовни. Ветерок поддувал наискось от них, но не факт… Дым, по своей сути, до носа пробивной. Если рассматривать странность через призму аномалии, то звуки, образы, запахи здесь достаточно условны. Значит? Значит, кого-то определённо занесла нелёгкая в эти края, и кто они, эти братья по несчастью, предстоит выяснить.
— Н-да-а… — наконец разлепил губы Вадим. — Много осторожных людей, но дураков вроде нас, тоже хватает.
Зорин усмехнулся.
— Я хотел сказать, авантюристов! Что одно и то же, впрочем. Знакомиться? Познакомиться надо! А как же… Не мы, так они нас определят. А здесь, в одной беде лучше дружить, чем…
Он поглядел на слушающих.
— Я к чему это… В тайге всякий люд бродит. И не всегда милый сердцу. Поэтому сделаем так! Подойдём к лагерю близко, но незаметно. Понаблюдаем, что они и кто они. Если картинка мне понравится, я выйду на контакт. Один… Олега! Ты, в этом случае, в запасных бойцах! Понял, да?! Приведи ружьё в готовность и сиди, следи чутко за моим поведением. Если всё гладко и добро, я отмахну — выйдите все! Если что вдруг не так пойдёт, хватай на прицел ближних…
Зорин взглянул на Наталью и предвосхитил её тревогу.
— Всё будет хорошо! — членораздельно выговорил и улыбнулся. — Это обычные меры предосторожности. Конфликтных ситуаций случается два из десяти. Обычно всё разруливается мирненько. В крайнем случае, поздороваемся и отвалим. В лучшем случае, объединим свой и чужой опыт. В тайге любая помощь — добрый знак. Ну что, идём?!
Он обратил внимание, как зажглись лица ребят в преддверии нового витка событий. Особенно горел Олег. Губы сжал и глаз сузил, как на войну собрался. Наталья часто помаргивала, но тоже была исполнена энтузиазма. Ваня… Тот был в своей стезе. Чем больше боялся, тем больше шутил. А вот, Люся… Зорин не мог понять, что с этой девушкой стало. Она непроницаемо молчала. И это молчание было слишком двусмысленным.
«Ладно, потом разберёмся! — подумал Вадим, который раз вглядываясь в клубящиеся завитки дыма. — Странный, всё же, дым. Не живой. Не пахнущий».
— Вещи не оставляем! Берём всё с собой, мало ли… Теперь, идём вот как, — Вадим отдавал последние распоряжения. — Я иду первым, за мной — Олег! Нога в ногу, след в след. Остальные копируют его шаги. В сторону ни-ни! На ветки не наступать! Я специально пойду медленно. Наша задача — быть мышами. Ясно, да?! Допускается лёгкий шепот и то, в случае крайней необходимости. Вроде, всё! Готовы?! Пошли…
Сердце неровно тукало в груди. Всегда становятся слышны его удары, когда кровь дурманится адреналином. Вадим медленно и осторожно ступал, задвигаясь в просветы и расщелины леса, выбирая твёрдую под ногами ровь, малотравие, без камней и сучьев. До поляны оставалось неполные сто метров. Он знал, где поудобнее встать, чтоб не спалить себя и группу. Там в укрючине между елями есть местечко, где можно воткнуться по солнцу к лагерю. Их увидеть там будет трудно. И солнце в глаз, и куст хоронит. Только бы добраться и не лажануть шумом. Остальное по ходу пьесы…
Группа осторожно, соблюдая меры высказанные Вадимом, двигалась к месту их прошлого обитания. К часовне.
ГЛАВА 8
Взгляд на себя со стороны — есть придирчивое изучение себя самого во всесторонних углах и ракурсах. Запись документально отображает твою модель поведения, мимику, причёску (о, боже, опять видна проплешина или ж, дьявол, ну куда столько теней намазюкала…). Так или иначе, в видеозаписи всегда есть объект придирок. Вернее, субъект. Поскольку никак нельзя объективно оценивать свой персонаж беспристрастно и сухо. И если твой товарищ Витёк рядом с тобой в записи выглядит безупречно, как всегда… То разгадочка тут простая донельзя и жиждется в последних двух словах. КАК ВСЕГДА. Вот именно, окружающих мы видим всегда и что вне камеры, что под камерой они безукоризненно одинаковы. Красивы ли нет, не всё ли равно. Главное, привычны. Другое дело — твоя личная ипостась. Если верить поговорке: вся жизнь — театр, а люди в ней актеры, каждый подспудно старается играть наилучшую для себя роль. А раз так, напряжение ума, талант, юмор и твоя, в конечном счете, игра должна, бесспорно, влиять на внешнюю картинку: делать благородный профиль и придавать осанистую стать. Каково же удивление плюс разочарование, когда вместо благородных донов мы видим на видео сутулых, носатых либо увальней, либо недомерков, пытающихся на камеру пыжить грудь, ставить голос и производить масштабное впечатление. Смешно. Обидно. Но как, ни плюйся, это ты и ничего не попишешь. Утешь себя, справедливости ради, что другие тоже привыкли тебя видеть ТАКИМ. Возможно, самолюбию не импонирует картинка на экране, а сказать проще, так это просто лишь отголосок юношеских комплексов, когда в бытность ещё шестнадцатилетним тебя не устраивали твои уши и нос с горбинкой. Люди искушенной профессии: актёры, репортёры, политики и прочий публичный винегрет не забивают мозги своей внешней фактурой. В конце концов, существует грим, работает монтаж, да и потом дело это привычное — светить рыло и не в хом-видео, а на всю страну. Но что бы сказал политик, актер, шоумен, если бы увидел себя со стороны не на плоском экране, а воочию, метров так через сто, не в записи, а в живую. Во явь. Во плоть. Без хитроумных спаренных линз. Чтобы он сказал…
