class="p1">– Я думала, это я задаю вопросы.
Хаут пренебрежительно махнул рукой:
– Если подобная мысль тебя утешит – пусть будет так. Моей решимости это все равно не изменит. А теперь объясни, почему я не люблю рассказывать истории?
– Потому что они подразумевают единство, которого нет. В жизни редко есть главный мотив, и даже тогда он полон неясности и неопределенности, а описать его могут лишь другие, когда эта жизнь подойдет к концу. Рассказываемая история связывает мотивы с прошлым, поскольку ни одну историю невозможно поведать в тот момент, когда она происходит.
– Именно так, – кивнул Хаут. – Но то, что я хотел бы сегодня тебе рассказать, – лишь начало истории. У нее нет границ, участники ее вовсе не мертвы, а сама она еще далеко не закончена. Хуже того, я слово за слово сплетаю правду и ложь. Я предполагаю, что всякие события преследуют некую цель, хотя в свое время этих целей никто не понимал и даже о них не задумывался. От меня ожидают некой развязки, чтобы успокоить совесть слушателя или дать ему пару мгновений ложного утешения, позволив поверить, что в жизни и впрямь есть настоящий смысл. Так же, как и в рассказанной истории.
Кория пожала плечами:
– Намекаете на то, что вы плохой рассказчик? Прекрасно, я услышала вас, хозяин. А теперь продолжайте, пожалуйста.
– Возможно, ты удивишься, заложница, но твоя дерзость мне нравится. До определенной степени. Юность ищет быстрых наслаждений, готовая порхать, подобно колибри, с цветка на цветок, и считает подобную жизнь в пылу страстей вполне достойной. Молодежь жаждет приключений, не так ли? Но я видел, как с такой же страстью стекают по оконному стеклу капли дождя, и считаю их приключения не менее достойными подражания.
– Да, – кивнула Кория, – молодежь жаждет нового опыта и ищет его в неразумных выходках. Понимаю, о чем вы говорите. Лишь глупец не стал бы вымаливать аудиенцию у того, кого называют Повелителем Ненависти, пусть даже затем лишь, чтобы отважно выдержать соблазн его взгляда.
– Мне жаль всех тех, кто станет жертвой на твоем пути, заложница. А теперь – моя история, которую я постараюсь изложить как можно более кратко. Кто такие азатанаи? Ответ прост: этого никто не знает. Откуда они явились? Даже сами азатанаи не могут ответить. Какова их цель? А разве она непременно должна у них быть? В конце концов, есть ли цель у нас самих? Видишь, как искушение историей ведет к столь простым ответам? Цель – ха! Не важно. Вот что тебе следует знать: азатанаи могущественны во многих отношениях, что непонятно даже яггутам. Они своевольны и не любят общества. Слова их коварны, и то, что азатанаи заявляют, часто оказывается противоположностью сказанному. Во всяком случае, такое создается впечатление. А может, и нет.
Кория потерла лицо:
– Погодите, хозяин. Это и есть ваша история?
– Именно, несчастная ты девчонка. Я пытаюсь передать тебе знания.
– Полезные знания?
– Зависит от обстоятельств.
– Гм…
– Итак, азатанаи. Даже само их название ошибочно, поскольку оно подразумевает некую культуру, единство формы, если не цели. Но азатанаи не имеют плотского облика, как мы, заключенные в ловушке того, что нам дано и доступно. Нет, они могут выбирать любую форму, какую пожелают.
– Хозяин, вы описываете богов, демонов или духов.
Хаут кивнул:
– Все вышеперечисленное вполне к ним подходит.
– Азатанаев можно убить?
– Не знаю. Известно, что некоторые из них бесследно исчезли, но это все, что можно о них сказать.
– Продолжайте, хозяин. Вы невольно меня заинтриговали.
– Да, намек на могущество всегда соблазнителен. Итак… Среди азатанаев был тот, кто теперь называет себя К’рулом.
– Теперь? А под каким именем его знали раньше?
– Керулий. Именно это превращение составляет суть моей истории. Среди песьегонов имя Керулий трактуется как «живущий в настоящем». Но, уходя в прошлое, Керулий должен стать К’рулом.
– Керулий умер и потому стал К’рулом? Значит, азатанаи все-таки могут умирать?
– Нет. Вернее, да. Тут и без твоих вопросов все слишком сложно! Я бы предпочел, чтобы ты подбросила в костер еще дров.
– Зачем? Он ведь все равно не горит.
– Да, я знаю. Но огонь отмечает ход времени, наглядно показывая нам, как одно превращается в другое. Это как музыка, сопровождающая пение барда. Боюсь, без этого клятого пламени между нами история завязнет, будто лишь наполовину произнесенное слово или наполовину сделанный вдох.
– Вы говорили про азатаная по имени К’рул.
– Даже его соплеменники-азатанаи не поняли, что он совершил и, главное, зачем. Вполне вероятно, что он лишь испытывал собственное бессмертие. Или, возможно, его подвигла на это скука. Намерений могла быть бездна, и мы не будем в нее заглядывать. К’рул не дает нам ответа.
– Что же такое он сделал?
– К’рул истек кровью от ран, которые нанес себе сам, и кровь его дала начало таинственной силе. Колдовству. Магии в виде многих течений и оттенков. Они еще юны, смутны и едва ощутимы. Те, кто их чувствуют, могут выбрать: убежать или рискнуть приблизиться. И по мере того как упомянутые течения исследуют, они обретают определенность.
– Говорят, – заметила Кория, – что у яггутов есть своя собственная магия. Как и у песьегонов, и у телакаев, и даже у форулканов.
– А у тисте она тоже есть? – спросил Хаут.
Девушка пожала плечами:
– Варандас говорил, что да, но я никогда ничего подобного не видела.
– Ты была слишком маленькой, когда покинула Куральд Галейн.
– Согласна. Если честно, хозяин, я скептически отношусь к магии тисте.
– А что насчет Матери-Тьмы?
– Не знаю, хозяин. Можно поклоняться чему угодно, сделав это богом или богиней. Достаточно лишь всеобщего страха – отчаянного и беспомощного, рожденного отсутствием каких-либо ответов на что бы то ни было.
– То есть отсутствие веры равнозначно невежеству?
– Да, хотя сама по себе вера еще вовсе не избавляет от невежества.
Хаут что-то проворчал себе под нос, а затем кивнул.
– Так вот, возвращаясь к моей истории про удивительного азатаная. Кровь течет из него тонкими ручейками и тяжелыми каплями, и его могущество уходит в мир, оставляя позади того, от кого исходит. Так Керулий стал известен как К’рул.
– Песьегоны ожидали, что он умрет?
– Конечно. Кто бы не умер, безостановочно истекая кровью?
– Но он продолжает жить?
– Да, и, подозреваю, другие азатанаи наконец начали понимать последствия дара К’рула, что внушает им тревогу.
– Потому что К’рул предлагает любому частичку могущества, которое раньше принадлежало только им самим?
– Совершенно верно. Велика ли ценность божественности, если каждый из нас может стать богом?
Кория нахмурилась:
– Какова ценность божественности, хозяин, если бог запугивает всех тех, кто не столь могуществен, как он сам? Какое
