class="p1">– И только? Что ж, ты еще молод. Да, ненависть ослепляет. И у нее не существует уровней. Ты говорил о чистоте, а теперь мы обсудим вопрос уникальности. Что насчет окон? Какую дверь нужно прорубить в этом чистом, единственном в своем роде сооружении?
– Окна не нужны, поскольку все, что лежит за пределами ненависти, не имеет значения для того, кто находится внутри.
– А дверь?
Аратан пристально посмотрел на яггута и вздохнул:
– Башня из сплошного камня? Но это неправильно. Должен ведь быть какой-то вход.
– Но не выход.
– Если что-то ее не разрушит… допустим, пожар. Но если башня сплошная, то никто не сможет в ней жить.
– Никто там и не живет. По крайней мере, никто в здравом уме не назвал бы это жизнью.
На пороге появился Драконус.
– Ты сжег всю мебель в окрестных домах, – сказал он яггуту, входя в комнату.
– Зимы здесь холодны, Властитель Ночи. Мы с твоим сыном только что обсуждали «Блажь Готоса». Видишь сундук у входа? Там ты найдешь вполне приличное вино. И телакайский эль, если хочешь напиться до бесчувствия.
– Я бы хотел поговорить с Худом, – произнес Драконус, подходя к сундуку. Подняв заскрипевшую крышку, он заглянул внутрь и достал глиняный кувшин.
– Отличный выбор, Властитель Ночи, – одобрил яггут.
– Иначе и быть не может, поскольку я сам тебе его подарил, когда мы встречались в последний раз.
– Специально приберег к твоему возвращению. Все-таки тисте представляют собой некоторую ценность для мира, учитывая их таланты в виноделии.
Драконус извлек пару алебастровых кубков и внимательно их осмотрел.
– У Каладана Бруда умелые руки.
– Умелые, когда он сам того захочет. Любопытно. После моего заявления – и посреди всего того хаоса, который затем последовал, – меня осыпали дарами. Кто в состоянии понять, что на уме у азатанаев?
– Худ по-прежнему остается внизу? – спросил Драконус, разливая вино в два кубка.
– Мне никак от него не избавиться, что верно, то верно.
Отец протянул один из кубков Аратану. Тот удивленно его принял. Затем Драконус подошел к столу, взял стоявший там кубок и понюхал вино. Выплеснув содержимое на стену, он заново наполнил кубок из глиняного кувшина и подал его яггуту.
– Твой сын желает остаться под опекой Повелителя Ненависти, – сообщил тот.
Драконус кивнул:
– Он готов принести тебе в дар самого себя.
– В качестве подарка на память? Украшения? Для чего он мог бы мне пригодиться?
– Мой сын вполне прилично обучен письму, – задумчиво проговорил Драконус, потягивая вино. – Сколько томов ты уже составил, Готос?
– Ровно дюжину таких стопок, как эта на столе. Написанных отвратительным почерком, каждое слово и каждая строка.
Драконус, нахмурившись, взглянул на него:
– Надеюсь, не на древнеяггутском?
– Нет, конечно! Это было бы… смешно. Язык для составителей списков, язык для сборщиков налогов с близко посаженными глазками и покатым лбом, язык для мелочных и лишенных воображения личностей, язык для глупых и своевольных типов – как часто две эти черты идут рука об руку! Древнеяггутский?! Ха! Да я бы покончил с собой после первых трех слов! – Он помедлил, а затем проворчал: – Вот только этого не случилось. Признаюсь, Властитель Ночи: я и в самом деле писал на древнеяггутском.
– Ничего, эту письменность легко освоить.
– И ты хочешь, чтобы я подверг твоего единственного сына подобным мучениям? С какой целью?
– Чтобы он смог перевести твои писания на более подходящий язык.
– На язык тисте?
Драконус кивнул.
– Бедняга ослепнет. Рука его отсохнет и свалится на пол, будто мертвая птица. Мне не хватит оков, чтобы его тут удержать. Даже у Повелителя Ненависти есть свои пределы, Властитель Ночи.
– Лишь до тех пор, пока мой сын окончательно не пробудится. Здесь вполне безопасно, Готос, и я верю, что ты станешь для него справедливым хозяином.
– Я должен стать хранилищем для твоего сокровища? Дорогой мой Драконус, но я предвижу тяжелые времена.
– Это была его идея, не моя. – Драконус повернулся к Аратану. – Если, конечно, ты все еще хочешь остаться.
– Хочу, отец.
– Зачем? – рявкнул Готос. – Говори, дитя-тисте!
– Потому что нескончаемая записка самоубийцы не может быть ничем иным, кроме как утверждением о ценности жизни.
– В самом деле? Я буду с тобой спорить, дитя-тисте. Ночь за ночью, страница за страницей, я буду испытывать твои убеждения, твою веру, твою уверенность в себе. Я не дам тебе ни мгновения передышки, пытаясь сокрушить тебя под своей пятой тяжким трудом завоеванной мудрости. Что дает тебе право заявлять, будто у тебя есть силы, чтобы противостоять мне?
– Повелитель, – сказал Аратан, – у меня есть молодость.
Готос медленно наклонился вперед, и глаза его блеснули.
– Ты ее потеряешь.
– В конечном счете – да.
Повелитель Ненависти медленно откинулся назад:
– Драконус, у тебя есть повод гордиться сыном.
– Да, – прошептал отец Аратана.
Готос достал большой, богато украшенный ключ:
– Тебе он понадобится, Властитель Ночи.
Кивнув, Драконус поставил пустой кубок и, взяв ключ, спустился вниз.
Повелитель Ненависти не сводил взгляда с Аратана.
– Никогда не сомневайся в смелости своего отца.
– Я никогда в ней и не сомневался, господин.
– Как он тебя назвал?
– Аратан.
Готос что-то проворчал себе под нос.
– И что, это в самом деле так?
– О чем вы говорите? – не понял юноша.
– Ты и впрямь ходишь по воде, поскольку именно это означает твое имя на языке азатанаев?
– Нет, господин. Даже по льду не получается. Я однажды провалился и едва не утонул.
– И теперь ты боишься?
– Чего, господин?
– Воды? Льда?
Аратан покачал головой:
– Нет, не боюсь.
– Твой отец намерен освободить Худа. Чего, по-твоему, он желает добиться столь опасным поступком?
– Думаю, он хочет отдать некий долг, господин.
– Значит, это действительно Эррастас убил Кариш. И ведь он на этом не остановится. Увы, твой отец не понимает яггутов. Он считает, будто Худ сделает все, чтобы выследить азатаная, вставшего на преступный путь, и с радостью увидит, как этот выскочка, обагривший руки кровью, падет жертвой легендарного гнева моего народа. Но этого не случится.
– Тогда что же станет делать Худ?
– Он охвачен горем из-за того, что Кариш умолкла навеки, Аратан. Если честно, я боюсь, что Худ объявит войну этому молчанию. Он готов на все, чтобы снова услышать жену, хотя бы еще раз, один последний раз. Будь у него такая возможность, он бы разнес вдребезги тот покой, что окружает мертвых.
– А такое вообще возможно?
Готос покачал головой:
– Поскольку я неустанно избегаю смерти, спрашивать об этом следует не у меня. – Повелитель Ненависти махнул измазанной в чернилах рукой. – Мы оба, Худ и я, ведем войну с собственным безумием, и это отталкивает нас
