Желание вырваться «из круга» лирический герой выскажет и в «Двух судьбах» (1977): «Взвыл я, ворот разрывая: / “Вывози меня, Кривая! / Я — на привязи!”», — но из этого ничего не вышло, так как «Кривая шла по кругу — / ноги разные». Еще раньше мотив замкнутого круга встречался в «Марше космических негодяев» (1966): «Испытанья мы прошли на мощных центрифугах — / Нас вертела жизнь, таща ко дну», — и в стихотворении «Первый космонавт» (1972): «Я затаился и затих, и замер: / Мне показалось — я вернулся вдруг / В бездушье безвоздушных барокамер /Ив замкнутые петли центрифуг».
Ну а теперь — самое интересное.
В ранней редакции «Разговора в трамвае» (1968) лирический герой обращается к своему оппоненту: «Бросьте вы, тут не стойка вам!.. / Да очнитесь вы, ведь это мой карман! / Деньги на билет? Вот, возьмите, / Только я прошу, не хамите!» /5; 498/.
Думается, что истинной причиной, по которой этот человек лезет в карман к лирическому герою, является стремление обнаружить у него «фигу в кармане».
Перед тем, как рассмотреть данный мотив, приведем несколько цитат, относящихся к началу 1970-х:
«Неизвестно одной моей бедной мамане, / Что я с самого дет
ства сижу, / Что держу я какую-то фигу в кармане / И вряд ли ее покажу» (1971; АР-9-
36), «Я загадочный, как марсианин, / Я пугливый, чуть что — задрожу. / Но фигу, что ношу в кармане, / Не покажу» (1972; АР-2-103), «Теперь я к основному перейду. / Один, стоявший скромно в уголочке, / Спросил: “А что имели вы в виду / В такой-то песне и в такой-то строчке?”. / Ответ: во мне Эзоп не воскресал, / В кармане фиги нет — не суетитесь. / А что имел в виду — то написал: / Вот вывернул карманы — убедитесь!» («Я все вопросы освещу сполна…», 1971; АР-10-36).
Так есть у него «фига в кармане» или нет? Я полагаю, что все-таки есть.
«Фига в кармане» — это отношение поэта к советскому строю, которое он всегда выражал метафорически, избегая прямых высказываний. Но именно этого от него ждали агенты КГБ: «Только, кажется, не отойдут, / Сколько ни напрягайся, не пыжься. / Подступают, надеются, ждут, / Что оступишься — проговоришься» (АР-2-204).
В середине 70-х, защищая перед Вадимом Тумановым Евгения Евтушенко, Высоцкий сказал ему: «Понимаешь, Вадим, когда советские войска в августе шестьдесят восьмого вторглись в Чехословакию, не кто-то другой, а Евтушенко написал “Танки идут по Праге…”. Когда государство навалилось на Солженицына, снова он послал Брежневу телеграмму протеста. Никто из тех, кто держит фигу в кармане, не смеет осуждать Евтушенко»!3'.
Но и властям известно, что поэт держит «фигу в кармане»: «И какой-то зеленый сквалыга / Под дождем в худосочном пальто / Нагло лезет в карман, торопыга, — / В тот карман, где запрятана фига, / О которой не знает никто» («Копошатся — а мне невдомек…», 1975; АР-2-204).
Начинается же это стихотворение так: «Копошатся — а мне невдомек: / Кто, зачем, по какому указу? / То друзей моих пробуют на зуб, / То цепляют меня на крючок». И через некоторое время говорится: «За друзьями крадется сквалыга / Просто так — ни за что, ни про что». Так вот, этот сквалыга и «пробует на зуб» друзей лирического героя, стремясь узнать о наличии у него фиги в кармане. Однако герой говорит: «Бродит в сером тумане сквалыга, / Счеты сводит, неясно за что. / В мой карман, где упрятана фига, / Из знакомых ни лазил никто». Поэтому сквалыга «нагло» лезет в карман уже к самому герою. В реальности это означало плотную слежку за Высоцким со стороны КГБ в надежде на то, что он когда-нибудь не сдержится и выскажется откровенно по поводу существующего режима в стране.
Поэтому на своих концертах Высоцкий вел себя крайне осторожно: «Он написал “Вдоль обрыва…”. Когда мы однажды с ним работали, создавали эти пластинки, и он говорит: “Мишка, у каждого из нас свой обрыв. У тебя твой обрыв — это когда тебя, арестованного, вели по этому нескончаемому коридору коммунальной квартиры. А мой обрыв — это край моей сцены. Я сказал не то слово или слишком погорячился, или слишком громко крикнул то, что меня мучает, — это и будет моим концом”»[1327] [1328].
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Позднее мотив цепляния на крючок встретится в посвященной М. Шемякину песне «Французские бесы» (1978), причем без всяких изменений по сравнению со стихотворением «Копошатся — а мне невдомек…»: «Друзья мои на вкус горьки <…> Ну а во мне цеплять-то нечего» = «А друг мой — гений всех времен <.. > Его снутри не провернешь / Ни острым, ни тяжелым» («друзья мои» = «друг мой»; «во мне» = «его снутри»; «цеплять-то нечего» = «не провернешь… острым»); «Друзья мои на вкус горьки, / На зуб — крепки и велики» = «Он крупного помола был, / Крутого был замеса»; «За друзьями крадется сквалыга» = «Хотя он огорожен сплошь / Враждебным частоколом».
А одним из предшественников сквалыги является фоторепортер во «Вратаре» (1971), поскольку оба эти персонажа следят за лирическим героем и ждут его ошибки: «За моей спиной — ватага репортеров» (АР-17-68) = «Копошатся — а мне невдомек»; «Только зря — им будет нечего снимать» (АР-17-68) = «Так что зря меня пробуют на зуб»; «Репортер сидит за мной» /3; 62/ = «За друзьями крадется сквалыга»; «Лишь один упрямо за моей спиной скучает» = «Подступают, надеются, ждут»; «Но культурно вас прошу: пойдите прочь» = «Только, кажется, не отойдут»; «Но, поверьте, я не в силах вам помочь» = «А мне, ей-богу, прятать нечего»; «Я сказал ему: “Товарищ, прекратите!”» (АР-17-66) = «Послушай, брось, — куда, мол, лезешь-то?»; «Сколько ж мной испорчено красивых фотографий / Ради этой славы-мишуры!» (АР-17-66) = «[Славой щупан, успехом] Но от славы избавился сразу б» (АР-2-204).
Другим предшественником сквалыги является ханыга из стихотворения «Прошу прощения заране…» (1971): «Неясно, глухо в гулкой бане / Прошла молва, и в той молве / Звучала фраза ярче брани, / Что фигу я ношу в кармане, / И даже две, и даже две. <…> И в той толпе один ханыга /Вскричал…» (АР-9-38). Дальше в рукописи следует пробел, однако сохранившийся текст говорит о том, что этот «ханыга» призвал толпу расправиться с лирическим героем за то, что он не показывает «фигу в кармане», как уже было в «Песне о вещей Кассандре»: «Над избиваемой безумною толпою /Кто-то крикнул: “Это ведьма виновата!” <…> Толпа нашла бы подходящую минуту, / Чтоб учинить свою привычную расправу»[1329]. А вот как эта тема реализована в «Прошу прощения заране…»: «Чиста, отмыта, как из рая, / Ко мне толпа валила злая, / На всех парах, на всех парах. <…> И, веники в руках сжимая, / Вздымали грозно, как мечи» (ср. также в стихотворении Маяковского «Вот так я сделался собакой», 1915: «…толпа навалилась, / огромная, злая…»).
И здесь — самое время процитировать воспоминания Николая Губернаторова, в 1970-е годы занимавшего пост главы приемной КГБ, а затем заместителя начальника Управления делами КГБ: «Одной из постоянных забот Андропова был контроль над выездом в командировку за рубеж советских граждан, главным образом — деятелей науки, культуры, руководителей предприятий, министерств и ведомств. Последней и главной инстанцией, дававшей разрешение на выезд или запрещавшей его, была комиссия ЦК КПСС по выездам за границу, заместителем председателя которой от КГБ был А.Н. Малыгин. Андропов неоднократно предостерегал его от необоснованных отказов, призывая быть демократичным и, как он выражался, “не свирепствовать”. Помню, как-то в очередной четверг к нам поступил протокол комиссии, где в числе отказников значился популярный артист, бард и поэт В.С. Высоцкий. Ему отказывали в возможности поездки в Париж к его жене Марине Влади. Обоснования причин отказа в протоколе не было. Была лишь краткая заметка: “УКГБ по г. Москве и области считает выезд нецелесообразным”. Малыгин позвонил мне по домофону и велел принести из архива “выездное дело” В.С. Высоцкого. Взяв из архива дело, я изучил его и понес Малыгину. Я доложил, что отказ ничем не обоснован, сказал, что считаю Высоцкого патриотом и уверен, что он за границей не останется.
