— Дядька Остап! К нам пойдем. Мамка борщ сварила! — крикнул с порога Микола.
Долго уговаривать не пришлось, сватья Оксана на ужин приглашает. Борщ! Всколыхнулась душа. Слюнки потекли. «А какие борщи Матрена варила! Наваристые, аж ложка стоит. А я еще, дурак, упрекал ее, сватью Оксану в пример ставил. Ты, говорил, Матрена, простодырая, продукты не бережешь, транжира. Скупость — не глупость. Поесть бы сейчас того борща от Матрены. У Оксаны борщи пожиже, экономная баба, прижимистая»
— Здоровеньки булы, сваты! — говорит Остап, входя в хату Головнюков.
Назар, с детства Остапу друг, и живут они по соседству, и сыновья их Сила и Микола дружны.
— Здоров був, Остап. Проходь, сядай на лавку.
Сватья Оксана суетилась у печи, ей помогала дочь Ганна. На большой широкий стол, укрытый белой скатертью, поставили пышный хлеб, сало, миски с борщом. Хозяин графин с горилкой достал. Пришли сыновья русоволосый и крупный Силантий и чернявый низкорослый Микола, сели за стол.
— Пашню засеяв, пора и горилки испить…
Выпили, крякнули, обсудили погоду и новости. Молодежь на вечёрки ушли, а старики остались, продолжая разговоры.
— Хорошечно у вас… А у нас с Силой, пусто в хате, — пожаловался Остап.
— Без жены и хата ваша осиротела. Раньше-то, бывало, только солнце весеннее пригреет, Матрена выходит стены умазывать да подбеливать, и так каждый месяц. Чем хата белее, тем хозяйка милее. А сейчас посерела, потемнела хата без хозяйки-то — сказала Оксана.
Остап нахмурился, про беленые стены он как-то не задумывался, не замечал. «А ведь и правда, облупилась местами известка, нету прежней белизны. Надо бы Силантия поднапрячь, или Феклу нанять, пусть подмажет и побелит»
— Жениться тебе надо, Остап, вот и все дела — посоветовал Назар.
— Само собой, надо, — вмешалась Оксана — без женщины, что за жизнь? Вдова Русакова, чем не жена? Работящая, чистоплотная…
— Вот, глупая баба! За каким лешим Остапу старая корова, когда он может и телушку огулять! — заржал во весь голос Назар.
— Фу, ты! Охальник! — фыркнула Оксана, свела свои широкие черные брови в одну линию.
— Это ваш, бабий век короткий, а мужик, в любом возрасте жених… Давай выпьем, сват!
Горилка разгорячила кровь, Остап глянул на сватью. Оксана — круглолица, черноброва, над верхней губой усики пробиваются, бока расплылись, лоб низкий, волосы черные редкие. К тому же частенько сватья на мужа голос повышает. Как Назар это терпит? Давно бы плетью отхлестал, была бы как шелковая. Но не в этом дело, пусть живут, как хотят. А вот дочь их Ганна, в мать пошла, значит, такая же будет, и на вид неприглядна и нрава строптивого… Давненько дело было, когда у Оксаны дочь родилась, Остап с Назаром сговорились, что поженят детей: Силу и Ганну, с тех пор и стали они сватами друг друга называть. Быстро время летит, и теперь, Ганна в пору входит — невеста, а ведь Силантий — хлопец видный, за него любая красавица с радостью пойдет. А ему придется на Ганне жениться. И Остап даже пожалел сына. Отказаться нельзя — друг Назар обидится, да и приданное за Ганной хорошее, это важно. А то, что нрав строптивый, так пусть Силантий ее воспитывает, для этого плетка в их доме на почетном месте и висит…
Напившись горилки, Остап к себе ушел, в свою хату, плюхнулся на кровать, и опять пожалел, что нет у него жены, даже сапоги с него стянуть некому, пришлось самому утруждаться…
Прежде чем уснуть, вспомнил про вдову Русакову, хороша была Фекла в молодости, вышла замуж за Никиту Русакова, нарожала девок, в живых трое остались, все девахи ничего такие, справные и работящие. А четыре года назад муж на войне погиб и стала Фекла солдатской вдовой. Тяжело без мужского плеча, Фекла с дочерями за всякую работу берется — и у Назара батрачат на сезонных работах, и Остапу помогают с домашними делами. Да что проку, на жизнь хватает, а вот приданное у девок скромное. Кто их возьмет? Старшие дочери Акулина и Любава в пору вошли, а женихов нет, младшая Настя мала еще… А сама Фекла, хоть в самом соку, баба, но и правда, для замужества старовата.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
3. Вечёрки
Закадычные друзья Силантий и Микола, а за ними Ганна, пришли на вечерние посиделки, и сразу вся молодежная компания оживилась, девушки заулыбались, песню затянули звонкую, гармонист Лешка мелодию заиграл веселую, а озорная Ганна сразу в пляс пустилась, с нею на круг Акулина вышла, старшая дочь вдовы Русаковой. Коса у Акулины русая, глаза синие, фигура красивая, стройная, крепкая, движения плавные. Силантий залюбовался, эх, хороша Акулина, а вот, жениться придется на Ганне, родичи сговорились, а его не спросили. Раньше он не волновался по этому поводу, ну невеста и невеста. Сколько себя помнил Сила, семьи Маркеров и Головнюков дружили, и породниться хотели. Но когда Силантий повзрослел, то он на других девушек стал посматривать. Вот на лавочке сидят сестры Акулины — Любава и Настя, семечки щелкают и хихикают, на парней поглядывая. Тоже миловидные девчонки.
Лешка устал, поставил гармошку на лавку. Девушки зашумели.
— Ну, Леш, чего ты?! Поиграй еще!
— Цыц! Сороки! Отдохнуть надо.
Перешли на разговоры, лениво перебрасываясь шуточками, обсуждали новости села.
— Слыхали, новый доктор приехал?
— Не только слыхали, та и бачили! — сказал Микола, и подтолкнул локтем друга — верно, Сила?!
— Угу…
— Шо, угу?! Расскажи обществу, как жинку докторскую спас… Как доктор тибе руку тряс.
— Ну, так Сила, как всегда, прославился и даже жинке той понравился — хихикнула бойкая Любава, а Ганна подозрительно на нее глянула.
— Шо ты брешешь, Любка?
— Что сразу брешешь? Что люди говорят, то и повторила. Жена у доктора дюже молодая, только дикая, пугливая, молчит, зашуганная какая-то, — заявила Любава — так про нее Галина Поликарпова сказывала у колодца.
— Роксана ее зовут, она уже тяжелая, бабы заметили — сообщила Акулина.
Услышав это, Силантию почему-то нехорошо стало, большие зеленые глаза — испуганные и жалобные, не выходили из ума. Красивая, тоненькая, хрупкая, как тростиночка. Девчонка совсем, а рядом этот старый холеный мужик, обнимает ее, и Силе это неприятно, хотя какое ему дело? Она — чужая жена, чего на нее заглядываться. Да еще и беременная, старый козел ей ребенка заделал. «И чего я на него взъелся? Он муж — вот и заделал, но почему так обидно и жалко ее?»
— А откель доктор приехал? — поинтересовался Лешка — гармонист.
— Доктор этот, Герман Иванович, на Тибете был, там врачевать учился у монахов — рассказала Любава.
— Доктор старый или как?
— Не молодой, но мужчина интересный, сразу видно, ученый, городской. А глаза такие, прямо всех насквозь видит — говорила Любава, а все слушали ее, рты раскрывши…
Лешка, тем временем, отдохнул и заиграл плясовую. Микола, желая поразмяться, вышел станцевать вприсядку возле Любавы. А Силантий покинул компанию, решил поразмыслить в одиночестве о своем непонятном состоянии, почему тоскливые мысли тревожат его душу?
Полная луна освещала окрестности, Силантий, прислонившись к тыну, задумчиво всматривался в сторону реки, что протекала неподалеку. На том берегу начиналась китайская сторона…
— Сила, а ты чего ушел? Скучно стало? — голос Акулины отвлек от мыслей, девушка приблизилась к нему. Слишком близко. Глаза в ночи сверкали, дыхание ее слегка участилось. Ее близость Силу взволновала, он догадывался, что Акулина давно по нему сохнет.
— Потанцевал бы со мной… Али невеста не велит, Ганна, приревнует? — спросила она насмешливо.
— Кто она такая, шоб ревновать… — ответил он хрипло, кажется, дышать трудно стало. А руки сами потянулись к Акулине, когда ее талия оказалась в его объятиях, она сказала игривым тоном:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ты что делаешь, Сила?
Но он не ответил, прижал девичье тело к себе, и она сама потянулась за поцелуем. Жадно и страстно сминал он ее губы, а руками сжимал стан, так что чуть косточки не затрещали.
— Подожди, раздавишь. Сила есть, ума не надо — пошутила она, пытаясь отстраниться, когда их губы разомкнулись. Но не тут-то было, вырваться из плена его рук непросто.
