— Стало быть, не удалось тебе, Феня, грошей подзаробить, — усмехнулся Остап.
— Не вышло — вздохнула Фекла.
— Скоро мне твоя помощь понадобится — заявила вдруг Акулина.
— А тебе-то зачем, у вас Ганна есть, что вдвоем не справляетесь? — хмыкнула Фекла.
— Пользы от Ганны маловато, а я… ребенка жду.
— Что?! Вот радость-то доченька!
— Шо?! Понесла… и молчала — оживился Остап.
— Я сегодня только поняла, не успела сказать — Акулина засмущалась.
Силантий удивленно взглянул, что-то защемило внутри. «Чей ребенок?»
Ночью перед сном, Акулина распустила свои косы, и сидела расчесывала роскошные волосы гребнем. Остап смотрел на нее, любовался. Новость про беременность обрадовала, он снова станет отцом.
— Тяжелое не подымай, по воду не ходи. Пусть Ганна работает…
— Ох уж эта Ганна. Сегодня Зорьку подоила кое-как, я проверила, вымя не выдоено, силенок что ли не хватает? Пришлось передаивать. А Ганка еще и огрызается: не глянется, вот и дои сама.
— Осторожнее, Зорька — строптивая корова, как бы не лягнула тебя. Ты береги себя, женушка…
А Силантий снова выслушивал жалобы Ганны, она шептала ему, что Акулина придирается.
— Сила, почему ты не любишь меня? — обиженно шипела она — Акулька со свету меня сживает, а тибе и дела нету.
— Не выдумывай, никто тебя не сживает. Акулина в тяжести. Не лезь к ней…
— Шо? Акулька тяжелая?
Ганна прикусила губу. Вот еще неприятность. «Если Акулина беременна, то всю работу она теперь точно на меня скинет». Сила отвернулся к стенке. Нытье жены раздражало его. «Придумала, любовь какую-то. Що це таки, эта любовь? Человеку это не нужно. Такие разговоры неинтересны мужикам. Это бабы рассказывают про любовь сказки, песни про нее поют, дуры, потому что». Только почему Сила не может забыть Роксану, он и видел-то ее два раза. Потом доктор жену в доме запер, и она даже на улице не появлялась. Зато Сила внимательно слушал разговоры про Роксану, душа рвалась к ней. А тело тянулось к Акулине, а жить приходится с Ганной. Как несправедлива жизнь…
***
Роксана кормила грудью своего младенца, смуглый мальчик, хорошенький. Доктор назвал его Стефаном.
— Мой сынок, какой же ты родной — говорила молодая мать, целуя малыша в макушку.
Двери отворились. Вернулся с «того берега» Герман. За ним в дом проникла миниатюрная девушка — китаянка. В руках узелок с вещами, на голове платок, бедное пальтишко. Раболепно поклонилась хозяйке.
— Кто это, Герман? — спросила Роксана, рассматривая девчушку.
— Ее зовут Айлинь, она твоя служанка — пояснил доктор — господин Вэйдун заплатил за лечение, и в знак благодарности подарил ее.
— Подарил… — повторила Роксана тихо и подумала: «Хозяин получил новую игрушку. Возможно, и я теперь буду не нужна».
— Не волнуйся, Сана. Девушка здорова, я проверил. Послушная, все умеет, будет тебе прислуживать — сказал Герман — ты понимаешь, как я забочусь о тебе?
— Да, я понимаю — ответила Роксана.
Доктор тщательно вымыл руки с мылом, и принял на руки ребенка.
— Иди ко мне, Стефан. Наследник. Вырастешь, в университет отправлю, выучишься на врача…
15. Бандиты
Зимой Остап отправил Силантия в город, продать зерно и мясо, купить кое-какой инвентарь для предстоящей посевной, на базаре.
— Пора тебе, сын, самому на базар ездить. Назар с тобой будет, да и другие наши мужики поедут. У Потапа ружье есть, от лихих людей — защита. Смотри там у меня, рот не разевай.
Раньше Силантий с отцом на ярмарках бывал, а нынче один поехал. Поехал довольный, надоели домашние перебранки Ганны с Акулиной. А в городе совсем другая жизнь, можно на людей посмотреть и себя показать. А еще с другом Тимохой встретиться. Тимофей раньше в их деревне жил, а потом он в город подался, и не жалеет, на фабрике работает.
***
Живот у Акулины уже округлился слегка, на Ганне вся работа была. Вот и в субботний день Ганна мыла пол, а Акулина наблюдала.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Слушай, белоручка, кто так моет, в углах-то не промочила и под порогом. Не выставляй «свекровкины зубы». Перемывай давай.
Ганна зло сверкнула глазами, швырнула тряпку в ведро, кое-как прополоскала и бросила на пол, создав лужу.
— Эй! Тряпку отжимать надо! Пол сгноишь!
Ценные указания свекрови вконец разозлили Ганну.
— Отцепись от меня, мерзавка! Шо прилипла, как банный лист к ж…
— Ты совсем с ума сошла, дурочка?
— Сама ты дура, Акулька!
И в Акулину полетела тряпка, но свекровь увернулась, тряпка пролетела мимо. Шмякнулась прямо на стол, на скатерть белую с вышивкой причудливой. Половая тряпка на столе — это было святотатство какое-то, что обе женщины на миг застыли, первой отошла от потрясения Акулина.
— Ах ты ж гадюка полоумная! Все Остапу расскажу!
Акулина хотела пройти к дверям, но поскользнулась в луже, взмахнув руками, упала на пол, взвизгнула громко.
В это время вошел в дом Остап, дрова принес. С грохотом поленья повалились на пол у печи.
— Что за шум, бабы?
Ганна затараторила:
— Я не виновата, она сама упала.
Акулина стонала, пытаясь подняться.
— Ах, ты, етить колотить! Акулина, вставай!
Остап принялся поднимать ее с пола. Неловко подхватив, помог сесть на кровать, Акулина ойкала и держалась за живот.
— Она меня толкнула…
— Ах ты ж, мерзавка Ганна! — Остап схватился за плетку.
— Я не толкала — попробовала оправдаться Ганна, но тут же получила плетью по спине. Она, разревевшись убежала, благо, родительский дом по соседству.
На разборки явилась сватья Оксана, брови грозно сдвинула, руки в боки уперла.
— Остап! Ты што же творишь? Мы вам зачем дочку отдали, изгаляться? Плетями бить?!
— Не лезь, Оксана, это наши дела семейные! — гаркнул Остап.
— Вот вернется Назар, тогда и погутарим по-семейному. Это ты Матрену, царство небесное, поколачивал, кто за нее заступится? А у Ганночки родители есть!
Акулина вдруг застонала, закричала:
— Остап! Живот… ой, не могу… больно!
Муж кинулся к ней.
— Шо, где болит?
— Да притворяется она, змея подколодная, — заметила Оксана — а ты и веришь ей, Остап. Лучше ее плеткой отстегай, сразу полегчает.
Акулина, побледнев, сползла на пол…
***
Силантий вернулся в деревню ни с чем. Уже на подъезде к городу напали на них бандиты, Потап, который с ружьем, попытался отстреливаться, да где там, его окружили, ружье отняли, по голове ударили, он в снег упал. Назар сказал Миколе и Силе:
— Хлопцы, не дергайтесь. Жизнь дороже…
Бандиты забрали их коней, сани с товаром, и уехали. Потап с трудом очухался от удара, ему помогли подняться…
В город пострадавшие крестьяне явились пешком, остановились у Тимохи, комната у него была в бараке для рабочих.
— Эх, вы, деревня, кой черт вас понесло в город в такое время? Это, наверно, анархисты на вас напали, а если бы беляки, так они бы вас не отпустили, забрали бы в свою армию.
— Кто же знал, што так выйдет… — кряхтел Назар.
— А хуже всего, японцы, те лютуют, мама не горюй, могли бы убить, — объяснял обстановку Тимофей, разливая в кружки чай, чтобы дрожащие и замерзшие крестьяне отогрелись — но ничего, живы остались и то хорошо.
— Что же за жизнь така пошла?
— А вот такая теперь жизнь, дядька Назар. Я вам так скажу, в партизаны нужно вам идти, бороться надо. Собирается у нас отряд из рабочих и крестьян…
— Да ты шо, Тимоха, не можно нам в партизаны, у нас же хозяйство, семьи. Не-е.
— Ну, не можно, так не можно. Только когда к вам в деревню беляки или япошки пожалуют, не обижайтесь, земляки… — усмехнулся Тимофей.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Та не дай Боже — крякнул Назар — помоги нам подводу какую найти, до дому доехать.
Так и вернулись они в село пустые…
***
