– Десять рублей, - голосом скопца сказал Тит.
Коля переглянулся с Анисимом. Тот отрицательно покачал головой, и Коля понял, что цена не окончательная, будет торг.
Предводитель прельских, немногословный, похожий на медведя Силантий буркнул:
– Двадцать.
– За прельскнх мы нынче, - подытожил Коля.
– А совесть у тя есть? - обиделся Тит. - Ты где родился-крестился, ирод, ежели за лишнюю десятку родные Палестины продаешь?
– Сам не будь жидом, - солидно возразил Анисим. - Дай нам тридцать сребреников - мы прельских сей же секунд, как Иуда Христа, продадим… - Анисим захохотал.
– Тьфу! - в сердцах плюнул Тит. - Накажет вас бог.
– Встали, - Коля занял место в стенке прельских. Анисим - рядом с ним.
– Прельские грельским всегда юшку пускали! - начал кто-то.
– У прельских бабы квелые, ж… прелые! - с достоинством ответили грельские.
– Ах ты, срамник, - Коля играючи ткнул говорука, и тот повалился, хватая ртом воздух.
– Бей! - завопил Анисим и начал молотить направо и налево.
Все смешалось, над толпой повисла густая брань. Кто-то поминал бога, кто-то призывал чертей, а кое-кто уже лежал, корчась от боли, сплевывая кровавую слюну.
Навстречу Коле метнулся мужичок - тот, что последним пил из четверти, в руке - подкова.
"Ах ты… - почти с нежностью подумал Коля. - Обычаи нарушать… Ну, не обессудь!"
Шагнул и, перенося вес всего тела с левой ноги на правую, ударил.
Мужичок ойкнул и захрипел. Вылезли из орбит бесцветные глазки, зрачки внезапно расширились - во весь глаз.
Коля еще успел подумать: "больно ему", а мужичок уже повалился и замер.
Коля перешагнул через него и услышал вопль: заголосила-завыла женщина. "Должно, жена", - снова подумал Коля, нанося очередной удар. "Ничто… кабы я с сердцем - грех… А это - забава… Я без злобы к ним, а они ко мне… Забава - и все!"
И другой упал мужик. Коля посмотрел на него и вдруг наткнулся на горящие ненавистью глаза. Это было так неожиданно, что Коля замер на мгновение, и тут же кто-то ударил его под "дых". Свет в глазах сразу померк, и высокие купола церкви с сияющими крестами провалились куда-то во тьму…
Коля очнулся в чьей-то горнице. На окнах белели чистые занавески, отделанные на манер подзоров, поверх занавесок колыхалась диковинная материя-сеточка: прозрачная, в больших тканых цветах.
– …Полезно, батюшка, очень даже полезно, - услышал Коля обрывок фразы. - Отчего революция? Оттого, что народец наш ожирел от безделья и зажрался! Вот и пусть морды друг другу бьют, дурную кровь сгоняют… Я вам так скажу: если бы в каждой деревне, на каждой фабрике по воскресеньям стенка на стенку ходила, не было бы никакой революции! Силы народа ушли бы на полезную забаву, понимаете?
"Батюшка! - сквозь вязкий туман пробилась мысль. - Я, должно, у священника, отца Серафима. Больной я, что ли". И сразу же вспыхнуло острое любопытство: "С кем же батюшка говорит?"
Коля повернулся, застонал:
– Ну, кажется, слава богу, - отец Серафим перекрестился и подошел к кровати, на которой лежал Коля. - Как мы? Больно?
– Ничего, - Коля покосился на гостя.
Тот стоял у окна и внимательно смотрел на Колю.
Был он маленький, пухленький, с короткими руками и круглой головой без шеи, в темно-синем вицмундире с золотыми пуговицами. Встретив Колин взгляд, он улыбнулся, отчего на румяных щеках обозначились два спелых яблока, сказал:
– Крепкий у вас организм, молодой человек, это прекрасно! Вы даже не подозреваете, насколько это важно для вас и… для меня! - он потер пухлые ладошки, посмотрел на отца Серафима и весело засмеялся.
– Не понимаю я чего-то, - хмуро сказал Коля. - Домой пойду…
– Какой там! - всплеснул руками Серафим. - Лежи и не вздумай! - Священник бросил укоризненный взгляд на гостя. - Вы, Арсений Александрович, напрасно. Озорство в серьезном деле - только помеха, голубчик. Однако мне в храм пора. Вы уж тут без меня. Не торопясь, с осторожностью.
Серафим ушел. Арсений щелкнул массивным золотым портсигаром, чиркнул спичкой, задымил.
– Нехорошо здесь курить, - буркнул Коля. - Образа здесь…
– Ишь ты, - задумчиво сказал Арсений. - Бога боишься. Это славно. Да ведь я - гость. Гость в дом - бог в дом, слыхал?
– Знаем, - солидно отозвался Коля. - Однако обхожденье и гостю положено.
– Верно, - кивнул Арсений. - Давно в стенки ходишь?
– Как в силу вошел. Два года.
– А лет тебе? - удивился Арсений.
– Семнадцать, - Коля засмущался, опустил глаза.
– Семнадцать?! - опешил Арсений. - Ай да ну! А с одного удара положишь человека?
– Любого. Передо мной еще никто не устоял.
– Ну, приемчики разучить, - как бы про себя сказал Арсений. - Дзю-до, карате… Экстра-класс!
Коля не понял ни слова и только моргал. Арсений заметил это, рассмеялся:
– Потом, все потом. Главное, не обманул меня батюшка, все сходится. Жаль только, в деле я тебя не увидел. Поздно приехал. А почему? Дороги, брат - жижа одна.
– Не повезло мне на этот раз, - горько сказал Коля.
– Жизнь - как зебра, - заметил Арсений. - Черная полоска, потом - белая. Лошадь это такая, полосатая, - объяснил он. - Водится в теплых странах.
– А кто… вы кто будете? - мучительно краснея, спросил Коля. Не в его обычае было вот так, по-бабьи, расспрашивать.
– Я-то? - добродушно переспросил Арсений. - Чиновник. Занимаюсь… особыми делами, а какими - узнаешь, когда подружимся. Вот как мы с отцом Серафимом лет пять назад.
– Все же мне идти надо, - Коля приподнялся, опустил ноги на матерчатую дорожку. - Родители, поди, беспокоятся.
– Родители? - Арсений странно посмотрел на Колю и подошел к нему вплотную: - Вот что… Мне отец Серафим не велел говорить, да ты парень крепкий, мужчина. Нет больше твоих родителей. И дома твоего нет. Крепись, Коля. Горе большое, а ты - молись. Все ходим под богом, и пути его - неисповедимы. - Он перекрестился.
Сказанное с трудом проникало в мозг. Коля никак не мог осмыслить слов Арсения. Все казалось - о ком-то другом он сказал, сейчас все разъяснится, и все будет, как всегда. "Родителей… нет, - про себя повторил Коля. - Наверное, дома нет?"
– А где же они? - дрогнувшим голосом спросил он.
– Пока стенка на стенку шла, загорелся ваш дом, - сказал Арсений. - Когда тебя сбили, он в этот самый миг и загорелся. Тушили, да там, говорят, пламя в полнеба взвилось. И собака погибла. Так и осталась на цепи, бедняга. Ты крепись, Коля…
Родителей хоронили, как исстари хоронят на Руси: с воем, кутьей и беспробудным пьянством.
Пока выносили из церкви гробы и старухи крестились, Коля стоял в стороне, словно все происходившее не имело к нему никакого отношения. Он еще не осознал до конца, что же произошло, но даже те обрывочные мысли, которые мелькали теперь в его мозгу, неумолимо подводили его к одному: родители ушли навсегда и ему, Коле, теперь будет совсем плохо. Он думал о том, что отец, в сущности, был мужик добрый, безвредный, а что пил… Кто из русских людей не пьет? Все пьют, потому что жизнь до сих пор была глухая и беспросветная. Жалко было отца: от роду - сорок, на вид - семьдесят: седой, грязный, всклокоченный, как больной петух. И мать в свои тридцать шесть - морщинистая, с большим животом и потухшими глазами… Не повезло и ей: двух сыновей отняла глотошная, третий, Коля, вырос сам по себе, чужим.
И вот все кончилось. Навсегда. Гробы один за другим отнесли к могиле, и вслед за отцом Серафимом провожающие запели "Снятый боже". Потом отец Серафим бросил землю на оба гроба и проговорил негромко и печально:
– Господня земля, и исполнение ея, вселенная и все живущие на ней…
Он пролил на гробы елей из кадила, проговорил "Со духи праведных", и четверо мужиков, Анисим Оглобля среди них, подвели связанные полотенца под гробы и опустили в могилы.
После поминок, устройство которых отец Серафим по своей щедрости взял на себя, состоялся разговор.
Батюшка притянул Колю к себе, погладил по-отцовски:
– Садись, обсудим, как тебе дальше жизнь ломать. Скажи, как мыслишь: здесь остаться или уехать хочешь?
– Чего же здесь, - грустно сказал Коля. - Хлеб не сеял, скотину не пас. А драться больше не могу. Не крестьянское это дело, - он повторил слова покойной матери.
– Оно верно, - кивнул Серафим. - Мне помогать станешь. По дому, по хозяйству.
– Тошно мне здесь, батюшка. Вина на мне за родителей.
– Нет, - вздохнул Серафим. - Ибо сказано: и волос с головы человеческой не упадет без воли моей… Так бог решил, Коля, и грешно тебе, человеку, быть больше бога.
В горницу вошел Арсений, прислушался, теребя пуговицу на сюртуке, вмешался в разговор:
– Уехать тебе надо, вот что я скажу.
– Куда? - спросил Серафим.
– В Петербург, - сказал Арсений.
Коля вопросительно посмотрел на него, недоверчиво улыбнулся:
– В Петербург? Мне? Не-е…
– Почему "не-е"? - весело передразнил Арсений. - Ты мне нравишься, товарищами будем!
– Гусь свинье не товарищ, - вспомнил Коля поговорку.
– Кто же из нас кто? - усмехнулся Арсений.
