— Благодарю вас, герр. Могу ли я просить о новой милости?
— Завтра, Кле. Аудиенции закончены.
Франконец поклонился и ушел, бесшумно ступая по неровным камням дорожки. Сатана вернулся на скамейку и достал сигару. Ухмыльнулся в сильно посиневшее небо, послал облачко дыма сонно потягивавшемуся солнцу.
— Внука хочешь… Хитрый старый торгаш. Посмотрим, что ты выберешь — его и рак молочных желез Анны-Магдалены… или ничего.
Комментарий к Пролог
¹ Das Wirtshaus – корчма, трактир (нем.), иногда постоялый двор, где путники также могли остаться заночевать.
² Сражение, состоявшееся 2 июля 1747 года, в ходе войны за австрийское наследство у деревни Лауфельд в шести километрах к западу от Маастрихта, между французской армией под командованием Морица Саксонского и союзной англо-голландско-австрийской армией под командованием герцога Камберлендского. Победили французы, это открыло им дорогу для вторжения в Голландию.
========== 1. Рейс ==========
Я забыл, как ты выглядишь. Я выбросил из головы вчерашний бред. Ты умерла, дорогая. У меня ничего нет, кроме тупой ослиной решимости покончить с собой. С собой старым, глупым и доверчивым, ведомым, а не ведущим. У меня заложены уши и завязаны глаза, выключен телефон и опечатана квартира. Я продаю её, я шлю всё к чёрту. Я улетаю и проклинаю город, плывущий за стеклом иллюминатора, мерцающий холодными огнями, безразличный и грязный. Я не тоскую, я зарезан и подвешен, как охотничья добыча над костром. Я горю… и поглощён ощущением нестерпимого жара и запахом своей обугленной кожи. Лучше пожар, чем ублюдочные слёзы. Лучше твоя смерть, чем моя скорбь. Я желаю попасть в ад, в котором тебя не будет, отдельный круг и отдельная мука. Я не желаю иметь ничего общего с тобой; воздух, которым ты дышишь, заражен гнилью и зловонием, и я сжигаю себя дотла, ведь ты прикасалась ко мне нечистыми руками, я ненавижу свою плоть и жажду очищения…
— Мистер Ван Дер Грует, вам что-нибудь принести? Стакан воды? — участливая стюардесса протягивала мне маленькую подушку и плед. Молоденькая совсем, симпатичная американка… исковеркала мою фамилию.
— Ван Дер Грот, — поправил я устало и выдавил улыбку. Потом заметил себя, мелькнувшего в чёрном стекле иллюминатора. Мелко дрожащего, зелёного от едва сдерживаемой тошноты… Пожилой сосед в кресле слева смотрит неприязненно и даже брезгливо. Очевидно, что это он нажал на кнопку вызова персонала. — Спасибо, ничего не нужно. Я в порядке. Правда.
Быстрей бы приземлиться. Трансатлантический рейс не оставляет иного выбора, кроме как тихо унывать в положении сидя, зевать, наблюдая бессмысленные картинки, бегающие по широкой плазменной панели, спать и видеть скучные сны и просыпаться от них ещё более зелёным и уставшим. Быстрей бы… упасть в ненасытную глотку нового огромного города, где меня никто не встретит, но я самостоятельно найду себе и цель, и средство для выживания. Солнечный Лос-Анджелес, который переварит меня или выплюнет наполовину прожёванного. Мои желудочные рефлексии закончатся рвотой, я доиграюсь.
Посеял где-то багажную квитанцию, пришлось воспользоваться обольстительной улыбкой, чтоб не остаться без вещей. Таможенники смотрели с подозрением в мой нидерландский паспорт, спрашивали, зачем пожаловал бездельником на целых три месяца, но всё же пропустили.
Зачем я здесь… чтобы не вспоминать. Чтоб не оставить ни единого шанса поймать меня и сжать за горло. Чтоб не принимать таблетки и не терпеть продажную жалость врача. Чтобы только небо во флуоресценте было моим хирургом, зашивающим рот и ампутирующим мышечный мешок, медленно пульсирующий в груди.
— Не надоели ещё поэтические стоны и сопли? Вялые, как жопа сорокалетней девственницы.
Я прикорнул в аэрокафе, слишком ленивый, чтобы набирать такси и ехать в отель. Клевал носом над чашкой супа, целиком погрузившись в свои невесёлые мысли. И человек, подсевший за мой столик с язвительными замечаниями, не смог прервать длительную медитацию, она началась ещё в Амстердаме.
— Таксист? Не заказывал. Иду в город пешком.
— Не угадал, — в мою шею сзади вошло что-то холодное и острое. Игла? Странно… надеюсь, я опять не угадал.
*
Пробуждение было сладким. Мягкая постель, приятные запахи, витавшие в воздухе, пряный вкус на языке, никакого утреннего гадкого послевкусия, даже зубы казались чистыми и не просили щетки и пасты. Полутьма или полусвет в незнакомой комнате… я протер глаза и потянулся. Из одной руки выскользнула тонкая трубка, её конец торчал в моем локте, но сейчас она лежала на одеяле, и только пятнышко крови указывало на то, что она действительно побывала в моем теле. Я посмотрел на неё с любопытством и потянулся снова, но уже аккуратнее. Мне всё равно, где я и что со мной сделают. Мне действительно плевать, я переступил грань, больше никаких забот о материальном благополучии, месте в социуме, чужом бизнесе и чужих прибылях, рисках и безопасности, никакого дурацкого страха за свою собственность или личную жизнь. Ничего нет, вообще. Попасть в лапы к бандитам, сектантам или какому-то современному безумному ученому для экспериментов — тем веселее.
— Таким ты мне нравишься больше, — интересный голос, сильный и красивый. Собеседник скрывается, как и в кафе, стоит за спинкой кровати. Мне лень поворачивать голову. — Винсент Ван Дер Грот, 1985 года рождения, рост сто восемьдесят шесть сантиметров, вес колеблется в пределах семидесяти пяти кило, горный альпинист-любитель, женат, подал на развод, детей нет. Работал разносчиком пиццы, уличным музыкантом, натурщиком, порноактёром, разнорабочим на станции переливания крови, волонтёром в центре реабилитации жертв изнасилования, ассистентом тюремного врача, фотомоделью в рекламе и уборщиком в кинотеатре. Предпочитаемые цвета — темно-зелёный и коричневый, женщины — шатенки и рыжие, болеет за футбольный клуб Аякс (Амстердам). Еда — французская, итальянская и средиземноморская. Напитки — вода и чай. Суровый трезвенник, агностик, противник арабов, абортов и ассимиляции Европы со всяким сбродом. Ты нам полностью подходишь. Но есть нюанс.
Он перегнулся, длинные волосы легли на подушку и на моё плечо. Я покрылся мурашками, неожиданно для самого себя: у него не было дыхания, только холодная кожа и холодные губы. От короткого прикосновения я непроизвольно вжался головой в подушку. Теперь его голос нагонял ужас, неуловимый и беспричинный. Я припомнил старые, очень старые детские страхи, те самые, которые крепко обнимали грудную клетку, заставляя сердце больно сжиматься и колотиться:
— Ты должен будешь забыть свою прошлую жизнь. Никаких воспоминаний, абсолютно. Невинный младенец и чистый лист. Мы научим тебя жить заново. Мы дадим тебе цель. А взамен ты отдашься нам без остатка. Будешь частью особой команды. Это будет твоим новым и единственным смыслом. Твоей семьёй и твоей работой. Твоими мыслями и твоими желаниями. Всем.
— А если я не соглашусь?
— В твоей крови уже плавает наркотик. Один час, и он убьёт тебя. Один час можешь думать о призрачной свободе в самом лицемерном обществе, созданном человекообразными обезьянами, или принять наше осознанное рабство. Через час я вернусь с антидотом. Не вставай с постели, иначе останется полчаса.
— Но почему смерть в случае отказа?! — я резко приподнял голову, оглядываясь, но за спинкой кровати никого. Пустая комната, сладко пахнущая какими-то травами и стерильностью.
Глубоко вздохнул, припоминая, с чего всё началось.
Алехандро, испанец, мой лучший друг. Соблазненный моей женой. Облапошенный ею до последнего цента. Алехандро, севший за долги и хулиганское поведение. Поклявшийся отомстить через два года, когда выйдет. И ей, и мне.
Теперь жена. Фамке, помогавшая мне не спиться в самые трудные времена. Снимавшаяся со мной в порно и собиравшая на улице мусор в большие синие пакеты. Фамке, закидывавшая ноги на стену и смеявшаяся моим попыткам надеть на неё чулки. Работавшая в казино и соблазнявшая особо трудных игроков в покер. Переспавшая однажды с боссом, но я простил её. Потом был Алехандро, и я снова попытался простить. Но потом началась крупная игра. Она украла деньги и сбежала. Но она забыла одну важную вещь. Казино всегда остается в выигрыше.
