Она представила, как ступеньки переливаются через край эскалатора и затапливают все вокруг.
Милли встречалась взглядом с каждым, кто проходил мимо, и всё будто замирало, как в кино. Затем играла в прятки с мальчиком, который об этом даже не догадывался.
– Я тебя нашла, – сообщила она ему.
– А почему у тебя такие волосы? – в ответ спросил он и пальцем нарисовал в воздухе спираль.
– Они балерины, – заявила Милли. – Ночью спрыгивают с моей головы и устраивают для меня представления.
– Пф! – фыркнул мальчик и с громким «бам!» столкнул головами Барби и трансформера. – Не может такого быть.
Милли уселась на пол женской примерочной.
– Хотите, скажу, где найти трусы? – спросила она у тетеньки, которая крутилась перед зеркалом так, будто пыталась просверлить пол.
– Извините, вы кто? – ответила тетенька.
Милли пожала плечами.
За дверями соседней кабинки разговаривали еще две тетеньки. Милли видела их ноги под перегородкой. Одни – босые, а другие в блестящих уггах.
– Не хочу тебя обидеть, – говорили угги, – но коралловый – не твой цвет.
Пальцы на босых ногах поджались.
– Мне показалось, это розовый, – ответили они.
Милли сидела среди дяденек. Они дожидались своих тетенек и, как испуганные зверьки, выглядывали из-за гор пакетов и сумок. Стены здесь были оклеены огромными картинками с веселыми обнимающимися девушками в нижнем белье. Дяденьки украдкой на них поглядывали. Милли на секунду показалось, что именно для этих девушек продают огромные трусищи.
Она села на стул рядом с лысым дяденькой, который усердно грыз ногти.
– Вы когда-нибудь видели жареную курицу в ведре? – поинтересовалась Милли.
Он положил руки на колени и скосил на нее взгляд.
– Я просто жду свою жену, девочка, – вздохнул он.
Милли стояла под сушилкой для рук в туалете, потому что любила, когда теплый воздух продувает волосы. Она представляла, будто мчится в машине с опущенными окнами или, как Супермен, кружит над Землей.
«Вот это да! Откуда сушилка узнает, что ты подставляешь руки?» – мысленно восхищалась Милли.
Но тетеньки в туалете не разделяли ее радости, а только встревоженно глядели в зеркало, пытаясь понять, что с ними не так, пока этого не понял кто-нибудь другой.
Сидя в кафе возле цветочных горшков, Милли наблюдала, как от кружек с кофе поднимается пар. Дяденька, похожий на Санта-Клауса, и тетенька с очень-очень красными щеками придвинулись ближе друг к другу. Они ничего не говорили, а пар от кофе целовал и гладил их лица.
Другой дяденька ел, не глядя на жену, а пар от его кофе рисовал в воздухе красивые силуэты. Милли никогда не видела так много разных фигур. Интересно, а можно придумать какие-нибудь еще?..
У тетеньки с крикливыми детьми кофе устало вздыхал. Вдох – выдох, вдох – выдох. В углу сидел старик с морщинистой, как кора, кожей. У него были красные подтяжки и фиолетовый костюм. Старик крепко держал кружку двумя руками, словно боялся, что она улетит.
На цветок в горшке села муха.
– А что было бы, если бы все умели летать? – поинтересовалась Милли у своих резиновых сапожек, глядя, как муха перепрыгивает с листа на листок.
Ужин сам залетал бы в рот, в небе парили бы деревья, а улицы менялись бы местами. Плохо только, что самолеты больше никому не будут нужны и что от такой головокружительной жизни многих начнет укачивать.
Морщинистый старик подул на свой кофе так сильно, что тот перелился через край и брызнул в разные стороны. Старик еще несколько секунд смотрел в кружку, а затем снова на нее подул.
Он встал, оперся обеими руками на стол и поднялся. Прошел мимо Милли, и она посмотрела ему в глаза. Старик ее не заметил. Муха с жужжанием полетела за ним. Он вытянул руку и прихлопнул ее у себя на ноге. Муха упала на пол.
Милли подползла к ней на четвереньках, положила к себе на ладонь и поднесла к лицу. Потом, зажав насекомое в кулаке, встала и посмотрела в спину морщинистому старику. Он вышел из кафе, а затем из универмага.
Милли нашла свой рюкзак под Трусищами для Огромных Тетенек, вынула свою Всякуюпожарную банку, зажала ее между колен, сняла крышку и положила муху внутрь. Снова закрыв банку, Милли достала «Книгу Мертвых», фломастеры и записала: «Номер двадцать девять. Муха из универмага». Через левую страницу просвечивало огромное слово «ПАПА», написанное задом наперед.
Милли постучала фломастером по своему сапогу, подняла банку и поднесла ее к лицу. В просвете между бельем виднелся манекен, который наблюдал за ней через весь зал. Манекен этот был одет в ярко-синюю рубашку с желтыми пальмами. Через стекло банки его глаза казались громадными, будто находились совсем близко. Милли передвинула вешалки так, чтобы не видеть его лица.
Она сжала банку и весь день ждала золотистые туфли. Но день превратился в вечер: двери с щелчком захлопнулись, и все вокруг потемнело: воздух, звук, пол – будто вместе с универмагом и весь мир закрывался на ночь.
Милли прижалась лицом к окну, сложила ладошки биноклем, чтобы лучше видеть, и смотрела, как люди идут к своим машинам. Мужья и жены, парни и девушки, старики и дети, отцы и матери. Все они – все до единого – уезжали.
Милли с грустью глядела, как стоянка пустеет. Потом вернулась под Трусищи для Огромных Тетенек и достала из сумки сандвич. Поедая его, смотрела на манекен. Тот глядел на нее в ответ.
– Привет, – прошептала она.
Но в тишине было слышно лишь, как жужжат витрины.
Второй день ожидания
Милли когда-то думала: где ни усни – проснешься обязательно в своей кровати. Она засыпала за столом, на полу у соседей, по дороге на концерт, а просыпалась всегда под собственным одеялом и в своей спальне.
Но однажды Милли очнулась, пока ее несли из машины в дом. Она посмотрела на папу сквозь приоткрытые веки и прошептала, уткнувшись ему в плечо:
– Значит, это ты?..
* * *
На Второй день ожидания Милли проснулась от стука каблуков. Ночью она много ворочалась, поэтому теперь ее ноги торчали из-под стойки с нижним бельем.
Милли притянула колени к груди, обняла их, задержала дыхание и уставилась на высокие каблуки, проходящие мимо. Цок-цок, цок-цок, цок-цок. Они были черными и блестящими, и из них выглядывали красные ноготки. Казалось, будто в туфельки пытаются заползти божьи коровки.
Почему мама оставила ее под трусищами на всю ночь?
Милли обхватила руками живот, глядя через просвет в белье. Она догадывалась, почему, но не хотела об этом думать, а потому и не думала.
Манекен по-прежнему не сводил с нее глаз. Милли осторожно помахала ему, складывая пальчики один за другим, а затем сжала их в кулак. Она еще не решила, хочет ли дружить с этим манекеном.
Девочка надела сапожки, выползла из-под трусищ и посмотрела вверх, на записку, которой вчера обозначила свое укрытие: «Я ЗДЕСЬ МАМ». Затем сорвала ее, сложила и сунула в рюкзак.
Мимо прошел вчерашний старик с похожей на кору кожей. Он прошаркал по коридору в кафе. Милли двинулась следом, поглядывая на него из-за растений в горшках. Сев с таким видом, будто ему больно, он вновь уставился в свой кофе.
Милли подошла к столику и положила ладошку на его морщинистую руку.
– Вы когда-нибудь видели жареную курицу в ведре?
Старик посмотрел сначала на ладонь Милли, а затем на нее саму.
– Да. – Он высвободил свою руку и забарабанил по столу пальцами.
– Ну? – Милли присела напротив. – И как?
– Точно так, как звучит, – произнес старик.
Милли закусила нижнюю губу.
– А вы много знаете Мертвых?
– Только их и знаю, – пробормотал старик, рассматривая кофе.
– Только их?
– Да. А ты? – спросил он, продолжая стучать пальцами по столу.
– Двадцать девять, – ответила девочка.
– Это много.
– Ага.
– Сколько тебе лет? – Старик чуть наклонился вперед.
– А вам? – Милли скрестила руки на груди.
– Я спросил первым.
– Давайте скажем вместе.
– Восемьдесят семь.
– Семь.
– Семь? – Он выпрямился.
Милли кивнула.
– С половиной. Это почти что восемь.
– Ты маленькая.
– А вы старый.
На щеках у него появились ямочки.
– У тебя сапоги под цвет моих подтяжек, – заметил он, стуча пальцами по этим самым подтяжкам.
– Не-а, это у вас подтяжки под цвет моих сапог, – заметила Милли и посмотрела на его руки. – А почему вы стучите пальцами, когда говорите?
– Я не стучу, – ответил он. – Я печатаю.
– Что печатаете?
– Все, что говорю.
– Все, что говорите?
– Все, что говорю.
– А то, что я говорю?
– Нет.
– А вы это будете? – Милли указала на кекс.
Старик подвинул к ней тарелку. Милли запихнула кекс в рот.