– Нет.
– А вы это будете? – Милли указала на кекс.
Старик подвинул к ней тарелку. Милли запихнула кекс в рот.
– А почему вы свой кофе не пьете? – спросила она с набитым ртом и подвинула к нему чашку.
– Не хочу, – он отодвинул чашку.
Милли обхватила ее ладошками и потянула носом, чувствуя, как кофе дышит паром ей в подбородок.
– Тогда зачем купили?
– Мне нравится держать что-нибудь теплое в руках.
– А-а… – улыбнулась Милли.
Она залезла на стул с ногами и уткнулась подбородком в колени. На столе в ряд лежали маленькие пластмассовые квадратики, каждый размером с кончик ее пальца.
– А это что?
Старик пожал плечами.
– Вы не знаете?
Он снова пожал плечами. Милли склонилась над столом.
– Это клавиши от компьютера, – сообщила она. – У нас в школе такие есть. На клавиатурах. Но эти кто-то оторвал.
– Да, – согласился старик.
– Значит, вы знаете, что это.
– Это клавиши с дефисами. От разных клавиатур. – Он подался вперед. – Ты знаешь, что такое дефис?
– Наверное.
– Его ставят между словами, чтобы объединить их в одно.
– Это как?
– Ну… – он задумался.
– Грустный-веселый? – спросила Милли.
– Не совсем.
– Голодный-сонный?
– Нет, – ответил старик. – Как «черно-белый» или «северо-запад».
– Но не грустный-веселый.
– Нет.
– И не голодный-сонный.
– Нет.
Клавиши выстроились на столе в длиннющую очередь.
– А зачем их вам так много?
– Я их собираю.
– Зачем?
– Нужно же что-то собирать.
Милли вспомнила про свою «Книгу Мертвых».
– А я собираю Мертвых, – заметила она.
Старик кивнул. Глядя ему в глаза, Милли выставила вперед указательный палец и перевернула одну клавишу уголком вниз. Та нависла над остальными, будто кувыркалась. Морщинистый, как кора, старик не шевелился.
– Их между числами тоже ставят, – заметила Милли. – А не только между словами.
Она щелкнула пальцами по еще одной клавише. Та заскользила по столешнице и остановилась на самом ее краю. Затаив дыхание, старик смотрел, как кнопка, покачнувшись, падает ему на колени.
– Не надо так делать, – попросил он, а потом взял клавишу и положил обратно в линию.
– А откуда у вас их столько?
– Одолжил у кое-кого.
– У кого?
Милли заметила, что из кармана у собеседника торчит отвертка. Старик тут же прикрыл ее рукой.
– На нас, стариков, никто никогда не подумает, – слабо улыбнувшись, пояснил он. – Мы как будто невидимые.
– Вас как зовут?
– Карл. Карл-который-печатает-вслепую. А тебя?
– Просто Милли.
– Где твоя мама, Просто Милли?
– Она скоро придет. У нее золотистые туфли.
Сказав «золотистые туфли», Милли почувствовала, как ее тянет Вторая точка, и схватилась за живот. Она поерзала на стуле и пристроила на стол банку с мухой.
– Вы вчера сделали Мертвое Создание.
Карл поднял банку и осмотрел ее.
– Правда? – Он постучал по стеклу.
Милли кивнула.
– И я его похороню.
* * *
Первым Мертвым, которого похоронила Милли, стал раздавленный папой паук.
– Если ты не прибьешь этого паука, Гарри, я прибью тебя! – приговаривала мама, прыгая с одной ноги на другую.
Папа встал со стула, снял ботинок и хлопнул им по стене. Один раз. Второй. Третий. Четвертый. Паук упал на пол. Папа поднял его за ножку и выбросил на улицу, а потом, подмигнув Милли, снова уселся перед телевизором. Милли не нашлась что сказать. Она молча наблюдала, как папа смотрит одну передачу за другой.
– А мы можем устроить похороны? – спросила она, когда по экрану поползли титры. – Для паука. Как для бабули.
– Похороны только для людей, Миллз, – пробормотал папа, переключая каналы. – Ну и для собак.
– А для лошадей?
– Для лошадей тоже, – отозвался он, пока спортсмен в телевизоре рекламировал какие-то витамины.
– А для кошек?
– Да.
– А для змей?
– Нет.
– Почему?
– Потому.
На экране появилась машина на фоне живописного горного пейзажа. Все семейство в машине сияло белоснежными улыбками.
– А для деревьев?
– Нет.
– Почему?
– Потому что «потому» кончается на «у».
– А для мокриц? Планет? Холодильников?
– Милли! – воскликнул папа. – Только для людей. Может, еще для крупных животных. Всё.
– Почему?
– Потому что иначе мы бы целыми днями только и делали, что похороны устраивали! А так нельзя.
– Почему?
– Потому что у нас и без того полно дел. – Папа вздохнул, а на экране тем временем какой-то дяденька кричал о мобильных телефонах.
Той ночью Милли собрала свой рюкзак, достала из-под кровати фонарик и выскользнула на улицу. Паук лежал на траве у подъездной дорожки. Девочка сгребла его ладонями. Он высох на солнце и сейчас казался маленьким и легким.
Ночной ветер кружил по двору, и паучок щекотал Милли руки.
Тут с громким «вжиииих!» ветер подхватил паука и понес его прочь. Милли задрала голову и побежала следом. Он летел под звездами – через двор, дорогу и вниз по улице – к пустырю, сияя в лунном свете. И казалось, высоко-высоко в черном небе мерцала целая россыпь таких сияющих пауков.
А потом ветер вдруг затих так же неожиданно, как и начался, и паук крошечной звездочкой упал на землю.
Над пустырем высилось дерево – такое высокое, каких Милли еще не приходилось видеть (уж точно выше папы!). Положив паука к себе в рюкзак, она забралась на самую вершину дерева. Отсюда казалось, что луна совсем близко и ее можно достать и повертеть в руках.
Милли обхватила ветку ногами и оперлась спиной о ствол. Потом достала из рюкзака паука, банку из-под соуса, клубок ниток, свечку, спички и кусок картона. В последний раз взглянула на паука и положила его на дно банки, устланное салфетками. Затем зажгла свечку и поставила рядом. Обмотала крышку веревкой, завязала на одном ее конце узелок, а другой продела в дырку в картонке. Привязав веревку к ветке, Милли отпустила банку, и та повисла, как фонарик, слегка покачиваясь на ветру. На картонке было аккуратно выведено: «Паук.? – 2011 г.».
Милли коснулась пальцами линии между вопросительным знаком и годом смерти паука. Туда-обратно, туда-обратно.
«Странно, – подумала она, – что от всей его жизни осталась какая-то малюсенькая линия».
Карл-который-печатает-вслепую
Вот что Карл знает о похоронах
Карл никогда не разговаривал с Еви о похоронах. А зачем? Слова давались ему тяжело и камнем лежали на сердце. Он хотел лишь одного: чтобы, пока он жил, жила и она. Вот и все.
Похороны устроил их сын, в то время как сам Карл заново учился жить: подниматься с кровати, чистить зубы, причесываться, есть.
Похороны были длинными, медленными, монотонными. Перед началом службы его бесконечно долго обнимали те, чьих имен он никак не мог вспомнить. Он старался не соприкасаться с ними щеками. Ох, как же непривычно обнимать кого-то, кроме собственной жены!
Карл сидел в первом ряду и, затаив дыхание, смотрел на гроб, на крышке которого раскинулась целая цветочная клумба.
Как же странно дышать, пока она не дышит! Казалось, гроб вот-вот откроется, цветы полетят во все стороны, и Еви выскочит наружу с криком: «Сюрприз!»
– Я не буду сердиться, если ты меня разыгрываешь, – прошептал Карл.
Он хорошо помнил траурную речь единственной еще живой подруги Еви со старой работы. Один за другим все их друзья умирали, будто на войне: падали замертво в магазинах и парках, угасали в больницах и домах престарелых – но эта женщина умирать не собиралась, о нет. Она стояла у микрофона, живее всех живых, а Карл в это время думал: «Чтоб ты сдохла».
Он шагнул к гробу, обхватил руками крышку и промолвил:
– Еви.
Люди вокруг шептались, но голоса их звучали где-то очень далеко. Он уткнулся лицом в сосновую крышку. Закрыл глаза. Сделал вдох.
– Еви, – прошептал он вновь, касаясь губами дерева.
Карл хотел убедиться, что она там. Схватился за крышку, откинул ее…
…И вот она – несомненно мертвая, с чужим, будто каменным лицом. Он вцепился в стенку гроба, не в силах ее отпустить. Ни коснувшийся его локтя священник, ни ворвавшийся в церковь ветер не смогли заставить Карла это сделать. И даже когда крышка гроба картинно захлопнулась и с силой ударила его по пальцам, он не пошевелился. Даже не почувствовал боли, потому что с болью уже давно был неразлучен.
Карл хотел напечатать это, но кто-то схватил его за руки, пытаясь остановить кровь, а потому он прокричал рвущиеся наружу слова:
– Я РЯДОМ, ЕВИ. Я ВСЕГДА БУДУ РЯДОМ.
Милли Бёрд
