Милли Бёрд
– У вас не хватает половинок у пальцев, – заметила Милли, когда они вышли из кафе.
Она взяла Карла за руку.
– Да, – ответил он, постукивая пальцами по ее ладошке. – Не хватает.
Рот его выпрямился в линию, как выпрямляется у взрослых, которые ну никак не хотят что-то рассказывать. Милли решила на время оставить вопросы и отложила их на полку «Спросить потом».
Держа Карла за руку, она погладила его пальцы-коротышки. Может, он так любил грызть ногти, что отгрыз себе и пальцы? Может, их ему откусило семейство мышат? Или он кого-то рассердил, и их отрубили? Мама однажды пригрозила Милли, что так и поступит, если она не перестанет стучать по тарелке во время «Танцев со звездами».
– Сейчас оторву, слышишь? – сказала мама, не поворачивая головы. – Не шути со мной.
Милли не шутила (даже не пыталась!) и уселась себе на руки, чтоб и они без ее ведома ни с кем не шутили.
Милли привела Карла к Трусищам для Огромных Тетенек, отпустила его руку и забралась под вешалки. Затем отодвинула трусищи на одну сторону и поглядела на старика.
– Что ты там делаешь, Просто Милли? – спросил он.
– Я же сказала, – открывая банку, вздохнула Милли.
Она вынула из рюкзака Похоронный пенал, достала свечи и спички и положила на пол. Потом посмотрела на них и спустя мгновение отдала Карлу.
– Зажжете?.. Пожалуйста.
Он огляделся.
– А стоит тут пожары устраивать?
– Да.
Карл на секунду задумался и кивнул. Милли схватилась за живот, глядя, как разгорается фитиль. Она сжала зубы и попыталась не думать о кануне Первого дня ожидания. То воспоминание она отложила в самую глубину своей головы, где всегда все забывается.
Милли отдала банку Карлу.
– Сюда, пожалуйста.
Карл осторожно опустил свечу на дно. Тогда Милли подвесила банку к стойке, и муха заболталась между трусищами.
– Вы должны что-то сказать, – пояснила Милли.
– Я? – ткнул в себя пальцем Карл.
– Да, вы, – подтвердила Милли и тоже ткнула в него пальцем. – Это вы сделали. Вы сделали Мертвое Создание. Вам его не жалко?
Голова Милли будто сорвалась с плеч и улетела совсем далеко. Вот ее папа давит паука ботинком. А ему этого паука не жалко?..
– Конечно, жалко, – ответил Карл, уперев руки в боки. – Конечно, жалко. Но это муха.
– Да, – кивнула Милли. – Это и вправду муха.
Карл посмотрел на нее сверху вниз. Милли посмотрела на него снизу вверх. Карл вздохнул.
– А что мне сказать?
– А что бы вы хотели услышать у себя на похоронах?
Карл уставился в пол.
– Вряд ли кто-нибудь захочет про меня говорить.
– Ну, – Милли скрестила руки на груди, – скажите хоть что-то.
– Откуда ты столько всего об этом знаешь? – спросил Карл.
– А как же вы столько всего не знаете? – ответила она.
Вот что Милли знает о мире наверняка
Люди знают кучу всего о своем рождении, но совсем ничего не знают о смерти, и Милли это всегда удивляло.
В школьных книжках есть картинки с тетеньками, у которых прозрачные животы. Милли всегда хотелось подойти к настоящей беременной тетеньке, заглянуть к ней под майку и узнать, так оно или нет.
«Наверное, так, – думала она. – Сквозь такое окошко малыш заранее увидит мир, в котором будет жить, как будто поглядит на берег из стеклянного корабля. А то вот было бы страшно – рождаться и не знать, что тебя ждет!»
Милли видела и другие книжки – в них нарисованный дяденька так любит нарисованную тетеньку, что дарит ей рыбку, а эта рыбка забирается в тетеньку и откладывает в ней яйца. А потом эти яйца становятся малышами. Человеческими, конечно. Милли знала, что дети вылезают оттуда, откуда тетеньки писают, но картинок не видела. Поэтому, плавая в океане, она всегда следила за рыбками.
На.
Всякий.
Пожарный.
Взрослые хотят, чтобы она знала о рождении, поэтому и дают ей такие книжки. Но никто никогда не давал ей книг о Мертвых. В чем же дело?
* * *
– Ладно, – начал Карл. – Эту муху любили все, и никто не забудет… – Он прочистил горло. – Боже, храни великодушную нашу королеву… – запел он так тихо, что Милли едва различала слова.
– Громче, – велела она.
Он послушался.
– Да здравствует благородная наша королева! Боже, храни королеву…
Пока он пел, Милли глядела между трусищами на проходящие мимо ноги. Какие-то ускоряли шаг, какие-то, наоборот, замедляли. Одна пара туфель совсем остановилась.
– Дай ей побед, – распевал во все горло Карл, и ямочки у него на щеках снова ожили, – счастья и славы, и царствия долгого над нами! – Карл торжественно поднял руки вверх, печатая пальцами в воздухе. – Боже, спаси королеву! – Он поклонился.
Туфли, черные и неуклюжие, по-прежнему стояли неподалеку. Одна нога постукивала по полу. Милли прижала колени к груди.
– Вы закончили, сэр? – раздался женский голос.
Карл посмотрел в сторону туфель. Его глаза расширились.
– Да, спасибо, сэр. То есть леди! То есть мэ-эм.
Тут Карла схватили чьи-то руки и потащили по коридору, а тетенька произнесла:
– Пойдемте!
Карл сказал:
– Извините, сэр! То есть мэ-эм. Мэ-эм! Простите, пожалуйста, я не хотел вас так называть. Я вовсе не имел в виду, что вы мужеподобны!..
Милли прижалась к стойке.
– Вы очень женственная, – продолжал Карл, – честное слово!..
А потом он снова принялся рассыпаться в извинениях, и скоро голос его совсем стих.
– Что за шумиха? – спросила тетенька, которая стояла неподалеку.
«Шумиха», – беззвучно произнесла Милли, складывая все свои Похоронные принадлежности обратно в рюкзак. Она обняла его, свернулась клубочком, как делают малыши в животах у мам, и прижалась щекой к холодному металлу стойки. Вверху банка с мухой покачивалась от порывов воображаемого ветра, а огонек свечки рисовал и стирал в воздухе следы.
Милли провела по воздуху пальцами. Его как будто нет, но жить без него нельзя. Как же можно вот так не быть?
Через просвет в трусищах на Милли продолжал смотреть манекен, и она смотрела на него в ответ. Ей нравилось, что он всегда за ней присматривает, словно охраняет от тех злых неуклюжих туфель.
Так Милли и сидела весь день, пока на универмаг снова не опустилась ночь. Ноги у нее вспотели в резиновых сапогах, а коленки прилипли друг к другу. Огонек в банке продолжал гореть, но совсем слабо. И тень так падала на трусищи, что казалось, будто они соединены по краям и стали одними Супер-пупер-гигантскими Трусищами. Эти трусищи покачивались у Милли над головой, норовя вот-вот на нее напрыгнуть и придушить. А потом свет в банке погас, и Милли задышала часто-часто, и ее щеки намокли от слез. Она уткнулась лицом в колени и крепко зажмурилась.
Потом Милли услышала шаги в тишине и подумала: «Золотистые туфли, золотистые туфли, золотистые туфли». Дыхание ее совсем сбилось, как у стариков, которые шумно дышат, будто хвастаются тем, что еще умеют. Но это была вовсе не мама, потому что туфли громко шаркали, а мама так никогда не делала и всегда за это ругалась.
Шаги все приближались и приближались, а потом совсем остановились – и вот загорелся фонарик и осветил банку с мухой. Как прожектор, как летающая тарелка, которая пытается притянуть эту банку с помощью светового луча. Милли задержала дыхание, чтобы инопланетный луч не забрал и ее. Но тут она увидела что-то краем глаза – какой-то блеск в свете фонаря.
Это был манекен. Он смотрел на нее, и его глаза почему-то казались больше обычного. Что-то встрепенулось у нее в животе – потянуло, как Третья точка. Но разве такое может быть?..
А потом манекен почему-то повалился лицом вперед, и шаркающие ноги закричали «Ай-й!», и фонарик стукнулся об пол. Манекен тоже лежал на полу и смотрел на Милли, и фонарик подсвечивал его, как на сцене. Тогда Милли вдруг улыбнулась и коснулась своих губ пальцами. Жаль, она не могла прикоснуться к манекену, а ведь он тоже ей улыбался…
Вот что еще Милли знает о мире наверняка
Мама нужна каждому. Она приносит куртку, укрывает одеялом и всегда (даже лучше, чем ты сам!) знает, чего тебе хочется. А еще она иногда разрешает сидеть у себя на коленях и играть со своими кольцами, пока по телевизору идет какая-нибудь викторина.
Мама Милли походила на ветер в доме. Она вечно чем-то занималась: стирала комбинезоны, гладила белье, вытирала пыль, болтала по телефону, подметала крыльцо или заправляла кровати. Волосы у нее все время были влажные и взъерошенные, а голос скрипучий, будто она пыталась поднять что-то тяжелое. И, как Милли ни старалась, она всегда путалась у нее под ногами и попадалась под горячую руку. Поэтому Милли приучилась сидеть в сторонке, у стены, или уходить на улицу, а там прятаться в кустах и на деревьях.