— Кстати, скорость наша раза в два выше той, что была, когда мы шли со всей армией, — Констатировал Макс. — Так что, я думаю, через неделю уже в Новгороде будем. — Он собирался уходить, но в последний момент обернулся. — Кстати, а сколько там сейчас населения? Тысяч пятьдесят?
— Да не, думаю поменьше. — Пожал я плечами.
— Тьфу ты! Чуть больше моего родного пгт получается. — Смешно проворчал он. — А, чуть не забыл. Люди говорили, что тебе там вроде даже что-то лично от царя перепало.
— Да ладно? — В который раз встрепенулся я. — Что?
— Да я сам без понятия. — Разочарованно вздохнул Макс. — Что-то про дарственную говорили, но пока без конкретики.
— Подождём, — Обнадëжил я друга. — тут такие вещи обычно на бумаге излагают. — Макс кивнул и, улыбнувшись, спрыгнул с кормы повозки. А дарственная — это хорошо. Я даже прикрыл глаза, представляя, на что мог расщедриться сам царь. И кстати, почему это он царь? Разве до Грозного в России были не великие князья? Хотя, это ведь не тот мир, что я знал… Эх, жаль я его в живую не увидел! Но, с другой стороны, домой тоже уж очень хочется. Всё, хватит с меня, навоевался!
Ещё восемь дней я пролежал на одном единственном месте, медленно и планомерно восстанавливаясь и набираясь сил. В Гатчине мы надолго не задержались и, забрав с собой плотника Тихона со всем его небольшим скрабом, вскоре вновь направились на юг. За это время мне довелось услышать много чего интересного. Разговоры в основном велись позитивные, а в последние дни я даже невольно стал слушателем импровизированного концерта, главным лицом которого стал, разумеется Максим. Навык его обращения с подобием гитары оставлял желать лучшего, но пару блатных-дворовых песенок, сыгранных с чуть ли не регулярными ошибками, режущими мой, пусть и непрофессиональный, но всё же что-то, да стоящий слух, с лихвой утолили невеликую культурную жажду гвардейцев.
Каждый из ребят посчитал своим долгом как минимум один раз в день навещать меня, а Ваня с Лаврентием и вовсе делали это на каждом привале. Конечно, такая забота, безусловно, приятна, но уж больно утомительна. От части из-за этого я старался как можно быстрее встать на ноги или хотя бы сесть в седло.
К слову, называть Лаврентия как-то по-другому, то есть не полным именем, я, хоть убей, не могу. Вот как вспомню его пронзительный и чуткий взгляд, эту холодность и краткость слов, сухой расчёт, абсолютно не свойственный его возрасту, так сразу хочется не то что по полному имени его назвать, а то и вовсе: Лаврентий Павлович. Или вообще: товарищ Берия. Я, конечно, лично с этим наркомом внутренних дел не знаком, но начитался в своё время о нём достаточно. Но за столь острый ум парень был обделëн природой всякого мужественного телосложения. Нет, конечно, компенсировал силу умом он с лихвой, однако воин из него получится едва ли.
И вот, спустя неделю и один день я впервые, подобно медведю весной, вышел из своей берлоги. Слегка пошатываясь, прихрамывая на одну ногу, подошёл к парусиновому навесу и отодвинул его рукой. Ослепляющий луч солнца ударил мне в лицо. Однако тепла я не почувствовал. Вместо этого по телу прошëлся пронизывающий холодок. М-да, зима, как говорится, близко. И куда царь попëрся с целой армией? Знает же, какой в это время климат в этих широтах.
Я присел на корму повозки, свесив вниз затëкшие ноги. Мои ступни совсем немного не доставали до пыльной земли. Хоть и холодно уже, но всё равно хорошо. Красиво, птицы поют, желтеющие деревья медленно проплывают мимо. Вот. Вот за что мы сражались. За эту землю, ставшую мне вначале временным пристанищем, а после и домом. Говорят, что Родина — место, где родился человек. Я тоже так считал, когда жил в будущем. Всё ведь, казалось бы, очевидно, что тут ещё гадать? Но сейчас я понимаю, что Родина может и не быть одной единственной на всю жизнь. Особенно когда обстоятельства меняются с такой пугающей быстротой, как у меня.
Наконец конвой остановился на привал. Послышались привычные, но от того не менее чëткие и звонкие команды, распоряжения и указания Ивана. Немногочисленный отряд охватила бытовая суета. Когда я впервые за столько дней ступил на твëрдую землю и вздохнул полной грудью, сразу как-то стало легко. Не сражу конечно, вначале меня чуток пошатало от переизбытка кислорода. Но в общем и целом я ощутил, как писал классик: «Бодрость духа, грацию и пластику». Я сделал ещё пару шагов в сторону. Как удачно — вдали чуть виднелись кривые улочки посада и светлая стена Новгородской крепости. Дом, мать его, милый дом! А хотя дом ли? А, к чёрту всю логику! Сейчас мне хотелось лишь издать пронзительный клич и на своих двоих рвануть к давшему мне кров городу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Однако долго стоять, глупо улыбаясь горизонту, я не смог. Неожиданно две пары рук, одни явно сильнее других, с двух сторон подхватили меня и с явным перевесом в одну из сторон, попытались удержать, хотя я, вроде как, падать вовсе не собирался.
— Тише, тише, командир! — Взволнованно затараторил с несколько приятным акцентом Мурат. Русский он знал неплохо, однако от определённых звуков, присущих татарским наречиям, избавиться не мог. Впрочем, меня это не то чтобы беспокоило. Всё же отменный всадник, ему простительно.
— Ты как? Всё хорошо⁈ — Абсолютно неумело, но всё так де волнительно ощупал меня Бьëрн, то ли стараясь понять, куда меня клонит, то ли просто судорожно выискивая раны, которых и не было. Скандинав не отличался манерами, но когда дело доходило до драки или, как это должны называть гвардейцы, до спаринга, ему равных нет. Да и верности ему не занимать. Он всегда смотрел мне в рот, даже когда я молчал, команды все сначала выполнял, а только потом думал. Причём это относилось только ко мне — приказы Ивана или своего покойного сержанта он не раз грозился обжаловать до выполнения. Впрочем, никаких угроз он не посылал и в душе был парнем хоть и глуповатым, но добрым. Вообще не понятно, как два столь разных человека и воина, как Бьëрн и Мурат, могли так сдружиться. Наверное, лучшей связи между двумя гвардецами нет ни у кого. Сейчас нет. Фëдор и Елисей могли бы оспорить их титул лучшей пары и регулярно это делали. Раньше. Так было раньше.
— Спокойно, ребята, всё хорошо! — Выдавил из себя я. — По-крайней мере во мне врагов нет, можете не пытаться их выдавить. — Друзья опомнились и синхронно отцепились от меня. Оба виновато потупили взгляд. — Благодарю за заботу! — Встал смирно я, напоминая им, что они в первую очередь солдаты и только потом — дети.
— Служим Отечеству! — Рявкнули оба, хотя Бьëрн с громкостью явно перестарался. С другой стороны колонны стали выглядывать другие бойцы и, завидев меня, с радостными криками бросились в мою сторону. Вот вроде виделись со всеми только вчера, а такая реакция на то, что я закономерно встал на ноги.
Успокоив и порадовав всех обеспокоенных моим состоянием бойцов, я вместе со всеми направился к наскоро разбитому лагерю. Бьëрн и Мурат, вспомнив, что встретив меня, выполнили хворост, за которым их, вообще-то, и отправили, вдруг ретировались. Так же я среди встречающих не наблюдал Елисея. По словам Макса, бедняга лишился ноги то, что его сейчас нигде не видно вполне понятно.
Однако когда мы всё же подошли к костру с висящим над ним чаном для общего обеда, я заметил и сержанта. Последнего живого сержанта на данный момент. Обязанности павшего смертью храбрых Фëдора временно взял на себя Максим. Никто возражать не стал.
Некогда неунывающий Елисей сейчас с серьëзным лицом сидел на старом пне с арбалетом в руках. Рядом с ним торчала напоминавшая по форме костыль палка. Небольшой сук, отходящий от неё наверняка удобно лежит в руке. Левая нога бравого сержанта, чуть больше недели назад самоотверженно бросившегося в нервный бой с превосходящим и, вполне возможно, чем-то обкуренным противником, заканчивалась в районе колена. Болевой порог у тех бугаев явно был занижен, а перед атакой, как мне недавно донёс наблюдательный Лаврентий, их строй окутался лëгким дымком.
Когда я подошёл уже почти в упор, Елисей наконец заметил меня и рванулся было к трости, чтобы встать.
