Мы с Ефимом прошли в просторную комнату с круглым дубовым столом и пусть и простенькими, но весьма удобными стульями.
— Присаживайся, — Кивнул я старосте.
— Это как же, — Засмущался он. — В барской зале, да я…
— Это не просьба, Ефим, это приказ. — Сурово процедил я, от чего незадачливый старичок послушно плюхнулся за стол. — Теперь всё будет иначе Ефим. Я — не прошлый ваш барин и жить при мне вы будете так, как ранее и не думали. — Ефим огляделся.
— Мы? — Переспросил он, указывая на себя.
— И ты, Ефим, и все, кто здесь, в Борках, живёт. Ты сейчас — мой мост ко всему народу. Так что слушай и запоминай.
Интерлюдия.
Народ, оторванный от работы, гудел и недоумевал. Ефим откровенно нервничал. Александр, оставив ему целую массу поручений, с горящими глазами уехал в Новгород. Даже не так. Он улетел пулей. Хотя, что такое «пуля», Ефим представлял очень посредственно. Сначала он было проклинал этого нового помещика с его непонятными идеями. Однако когда до него дошло то, что пытался донести Александр, Ефим сильно задумался. Он всё искал подвох, помещичью уловку, которая была призвана обмануть простой люд. Но не смог. Уж больно всё гладко звучало из уст новоявленного помещика.
Сейчас же он стоял на главной площади небольшой деревеньки, а перед ним, в ожидании, толпились чуть более сотни взрослых мужчин. Они недовольно гомонили и ворчали. Ещё бы, их ведь оторвали от работы.
— Ну, Ефим, чего ты людей собрал, да от дел отвлëк? — Возмущался молодой кузнец, сын старого мастера. Народ уверенно поддержал его.
— Постой, Астафий, не бузи. — Начал староста. — К селу нашему нового помещика приставили. Вы его, возможно, уже видели. Ратник он добрый, да воевода святым знамением осенëнный. Хоть и молод Александр, а голова у него светлая.
— А где же он сейчас? — Спросил кто-то из толпы.
— Сам он в Новгород отлучился, по делам вельми важным. — Уверенно ответил Ефим. — Однако ж поручил он мне до люда простого мысли его донести. — Народ резко затих, ожидая, что скажет староста. — Ну, значится, во-первых барщина теперь полностью отменяется, то бишь все сборы теперь будут только продуктами и деньгами, оброком называемым. — Людей такой расклад не сильно впечатлил. — Однако ж это ещё не всё. Во-вторых оброк этот самый платят все по-разному, от зажиточности. — Толпа с новой силой загудела, обсуждая сказанное. — Это значит, — Перекрикивал толпу Ефим, — Что чем богаче крестьянин, тем больше оброка он плотит. Те же, кто концы с концами еле сводят и кому зерна до урожая не хватает, от оброка освобождаются. К тому же, «малоимущие», — С трудом прочитал староста, — Помощь барскую получат. — Толпа захлебнулась в обсуждениях и остановить её уже не представлялось возможным.
Глава 4. «Мечи на орала»
Стук молотков, звук монотонной работы массивных двуручных пил и, конечно, целая масса разных голосов. Всё это, в той или иной степени, сопровождало многодневную стройку, в которую я вложился уже очень значительно.
Другой помещик этого времени на моём месте наверняка сэкономил бы и, оторвав своих крестьян от земли, использовал бы бесплатную рабочую силу. Я же, ещё когда узнал о свалившемся на меня даре, принял судьбоносное решение: в рамках своего владения отменить крепостное право. Сделать это не сразу, конечно. Ведь крестьяне здесь хоть и относительно глупы, но всё же не простофили. Я просто не могу дать им всем полную свободу официально, ведь тогда значительная часть из них разбежится, а остальные просто перестанут меня слушать. Сейчас же я владею ими абсолютно законно и жизнь их делаю лучше так же не выходя за рамки своих прав.
Введённая мною система налогообложения, подсмотренная, на сколько мне известно, у какой-то скандинавской страны моего времени, своей структурой была призвана облегчить жизнь моих подчинённых и выровнять социальное положение. Причём не за счёт обеднения богатых. Точнее сказать не совсем за их счёт, а просто напросто помогая бедным. Ведь почему считается, что крестьяне на Руси вечно голодали? Потому что их помещик забирал значительную часть собственного дохода этих самых крестьян, оставляя лишь минимальный прожиточный минимум, который, естественно, нигде не прописан и, как это часто бывало, остатка этого людям могло не хватать. Конечно, первый год, по моим подсчётам, должен сильно ударить по моему кошельку, ведь малоимущих, которых я решил поднимать до среднего уровня, было значительно больше зажиточных.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Хотя основную часть рабочих и составляли нанятые мною артели, были среди них и местные крестьяне, разумеется работавшие за фиксированную заработную плату. Такая неслыханная щедрость настолько вскружила головы местному населению, что после первого рабочего дня от желающих не было отбоя. Я же объяснил людям, что сейчас у них на первом месте должен быть сбор урожая, а не лишний заработок, который едва ли покрывал ежедневные расходы одного, даже не очень привередливого человека.
Мы с Генрихом стояли на единственном в округе пригорке, любуясь завершающейся стройкой. Длинное, метров пятьдесят, сплошное двухэтажное здание, напоминающее огромный барак смотрелось уж очень внушительно на фоне остальной деревни. Я не жалел средств ни на материалы, ни на рабочих.
— И всё же я не понимаю, — Начал Генрих, который впервые составил мне компанию в визите в Борки. — На кой чëрт тебе это? Ты себе никак дворец строишь? — Усмехнулся он.
— Скажи, мне друг мой, знакомо ли тебе слово «мануфактура»? — Хитро улыбнувшись, спросил я. Ответить Майер не успел, потому как сразу после моего вопроса сзади раздался сначала прерывистый топот, потом тяжëлое дыхание и, наконец, запыхавшийся голос одного из селян.
— Командир! Командир! — Радостно причитал он. — Немец ваш приехал. Ну этот, которого Жаком кличут.
— Привëз? — Спросил я, хотя по его лицу ответ был понятен.
— Точно так, командир, аж на трëх повозках, одвуконь каждая!
— Вот же французская морда! Я же сказал экономить! — Мы быстром шагом двинулись к северному въезду в деревню.
Все повозки, с которыми приехал французский инженер, были наглухо закрыты со всех сторон парусиной. Хоть здесь Жак меня не подвëл и правильно понял слово «секретность». С ним же приехал и Тихон, старый плотник, который только вчера уезжал в Новгород за своими немногочисленными вещами, чтобы сегодня же вернуться и продолжить работу над масштабным проектом.
— Жак, лягушатник ты эдакий! Я ж тебе говорил не транжирить валюту! — Мой визави закономерно почти ничего не понял, от чего Генриху пришлось подбирать слова, дабы донести до него всю суть сказанного.
— Но сир, ведь этот лошади ваш лично! А ещё я сильно торопиться, ведь ваш заказ наконец закончиться. — Жак удивил меня активными попытками говорить по-русски.
— Хорошо, мой католический друг. — Отсмеявшись, выдавил из себя я. — Испытаем это чудо?
На установку сооружëнного Жаком проекта в уже законченном основном помещении, которое должно было стать главным цехом, у нас ушёл весь вечер и добрая часть ночи. Однако когда всё было готовы и я дал отмашку, все, кто так или иначе принимал участие в этом, затаили дыхание. В отдельной комнате по кругу двинулись двое массивных быков и череда механизмов под редкие щелчки и скрипы, заработала. Тридцатиметровая дорожка шириной около полуметра и установленная на метровую высоту, задвигалась, обозначив первое успешное применение простейшего конвейера. Не знаю, есть ли сейчас где-то что-то подобное, но для России мы совершаем самый настоящий прорыв. Конечно, для успешного использования конвейера нужны как минимум работающие производственные цепочки. Но таковые у нас есть. Точнее сказать — будут.
Для последнего теста я поставил в начало конвейера тяжелый ящик с инструментами. Кожаная материя слегка просела под весом, для неё непредназначенным, однако с лёгкостью продолжила движение и уже через минуту ящик приняли на другом конце. Примерно пол метра в секунду. А это очень даже неплохо! Я на радостях обнял своего ведущего инженера.
