«Остроконечные чернеют в небе крыши…»
Остроконечные чернеют в небе крыши;Спит город тяжким сном.Шаги мои быстры, и сердце бьется тише.Вот и знакомый дом.Да. Окна пестрые, и на стене распятье,И сад в левкоях сплошь.Повсюду веянье незримой благодати.Ты, милый, здесь живешь.У запертых дверей я громко постучалаТри раза, словно встарь.Ты вышел медленно, походкою усталой,Неся в руке фонарь.Ты на меня взглянул внимательней и строжеИ не узнал меня.Сказал: «Нехорошо людей во сне тревожить,Вам разве мало дня?»
1919Баллада о Роберте Пентегью
Возле церковной ограды дом,Живёт в нём весёлый могильщик ТомС женой своей Нэнси и чёрным котом.
Если звонят колокола –Новая к Богу душа отошла.Роет могилу весёлый Том –Мёртвому строит уютный дом.Кончив работу, идёт он домой,Очень довольный своей судьбой –Могильное любит он ремесло.Быстро проходят зимние дни,Вот уже вечер и солнце зашло.В сумерках зимних мелькнули огни,Словно сверканье церковных свечей.Том прошептал: «Господи, сохрани», –И меж могил зашагал скорей.Кто-то зовёт его: «Том! Эй, Том!»В страхе он огляделся кругом –На свежей могиле уселись в рядДевять котов и глаза их горят.Том закричал: «Кто меня зовёт?»«Я», – отвечает тигровый кот.Шляпу могильщик снимает свою –Никогда не мешает вежливым быть:«Чем, сэр, могу я вам служить?»«Скажите Роберту Пентегью,Что Молли Грей умерла!Не бойтесь – вам мы не желаем зла!»И с громким мяуканьем девять котовИсчезли между могильных крестов.Нэнси пряжу прядет и мужа ждет,Сонно в углу мурлычет кот.Том, вбегая, кричит жене:«Нэнси, Нэнси, что делать мне?Роберту Пентегью я должен сказать,Что Молли Грей кончила жизнь свою.Но кто такой Роберт ПентегьюИ где мне его отыскать?»Тут выскочил чёрный кот из углаИ закричал: «Молли Грей умерла?Прощайте! Пусть Бог вам счастье пошлёт!»И прыгнул – в камин горящий – кот.
Динь-дон! Динь-динь-дон!Похоронный утром разнёсся звон.Девять юношей в чёрных плащахБелый гроб несут на плечах.«Кого хоронят?» – Том спросилУ Сэма, уборщика могил.«Никто не слыхал здесь прежде о ней,Зовётся она Молли Грей,И юношей этих не знаю совсем», –Ответил Тому уборщик СэмИ плюнул с досады. А Том молчал.О котах он ни слова ни сказал.
Я слышала в детстве много разФантастический этот рассказ,И пленил он навеки душу мою –Ведь я тоже Роберт Пентегью –Прожила я так много кошачьих дней.
Когда же умрёт моя Молли Грей?
1920«Облаками, как пушистой шалью…»
Облаками, как пушистой шалью,Зябкая укуталась луна.Эта осень началась печалью,И печалью кончится она.Осень – это время расставанья,Но никто не скажет мне – прости!Говорят чужие: – До свиданья! –И ещё: – Счастливого пути!
Только как счастливый путь найти?
1923«Январская луна. Огромный снежный сад…»
Январская луна. Огромный снежный сад.Неслышно мчатся сани.И слово каждое, и каждый новый взглядТревожней и желанней.Как облака плывут! Как тихо под луной!Как грустно, дорогая!Вот этот снег, и ночь, и ветер над НевойЯ вспомню умирая.
1922«Он сказал: – Прощайте, дорогая!..»
Он сказал: – Прощайте, дорогая!Я, должно быть, больше не приду.По аллее я пошла, не зная,В Летнем я саду или аду.
Тихо. Пусто. Заперты ворота.Но зачем теперь идти домой?По аллее чёрной белый кто-тоБродит, спотыкаясь, как слепой.
Вот подходит ближе. Стала рядомСтатуя, сверкая при луне,На меня взглянула белым взглядом,Голосом глухим сказала мне:
– Хочешь, поменяемся с тобою?Мраморное сердце не болит.Мраморной ты станешь, я – живою.Стань сюда. Возьми мой лук и щит.
– Хорошо, – покорно я сказала, –Вот моё пальто и башмачки.Статуя меня поцеловала,Я взглянула в белые зрачки.
Губы шевелиться перестали,И в груди не слышу тёплый стук.Я стою на белом пьедестале,Щит в руках, и за плечами лук.
Кто же я? Диана иль Паллада?Белая в сиянии луны,Я теперь – и этому я рада –Видеть буду мраморные сны.
Утро… С молоком проходят бабы,От осенних листьев ветер бур.Звон трамваев. Дождь косой и слабый.И такой обычный Петербург.
Господи! И вдруг мне стало ясно –Я его не в силах разлюбить.Мраморною стала я напрасно –Мрамор будет дольше сердца жить.
А она уходит, напевая,В рыжем, клетчатом пальто моём.Я стою холодная, нагаяПод осенним ветром и дождём.
1922«С луны так сладостно и верно веет…»
С луны так сладостно и верно веет Торжественным предчувствием любви.Но верить радости печаль не смеет.Печальных, Господи, благослови!
Качая крылья, пролетает птица,Благоуханно дышит резеда,Любовь и радость могут только сниться.Не видела тебя я никогда.
И все напрасно здесь, на этом свете.Когда-нибудь найдешь ты мой портрет,— Кто это? — спросишь ты. Тебе ответят,Что я была и что меня уж нет.
Задумаешься ты и тихо скажешь:— Вот эту женщину я б мог любить…Я знаю — это будет, знаю даже,Что ты потом уж не захочешь жить.
САЛАМАНДРА
С неба луна светила,Я тихо в постель легла,Подушку перекрестилаИ все четыре угла.Тепло и спокойно было в спальне,Давно стоял за дверьми сон,Но, когда надо мной наклонился он,Легкий и беспечальный,Саламандрой красной из моей грудиВыскользнула моя душа.Я вскочила, от страха чуть дыша,Вскрикнула «Погоди!»И за ней побежала.Гулкий длинный коридор,По лестнице темной во двор,Мимо черного канала.На улицах было пусто совсем.Маленький город казался нем.Кой-где поблескивали фонари,Где-то часы пробили три.Саламандра бежала скорее, скорее,Город уже миновали мы,Садом бежали по узкой аллееТуда, где зеленые холмы.Сердце глухо и громко стучало,Я так боялась ее потерять.За Саламандрой я бежала —Она мне дороже, чем друг, чем мать.Холм высокий и серые кущи,Отсюда вся окрестность видна —Озеро и луг цветущий,В зеленом небе медовая луна,На лугу тритоны, лягушки и змеи,Веселые крики услышала я,И крики стали еще звончее,Когда к ним подошла она,Саламандра, огня краснее,Саламандра, душа моя.Занялась веселой игроюТолпа картавых лягушатИ прыгала под луною,Саламандру мою тормоша.Какая милая у меня душа!Она носится, словно летая.Вот свернулась кольцом и ловит хвост,
Вот во весь выпрямляется рост.Милая, смешная,Как я люблю ее, Боже мой!
Внезапно луг огласился криком.Души помчались гурьбойВ ужасе диком.Медленно выйдя на луг, крокодилЗубастую пасть разинул,Маленькую лягушку проглотил,Расправил зубчатую спинуИ оглянулся кругом.
Странное, смутное было потом,Что-то холодное по мне пробежало.Я испугалась, я закричала:По мне карабкался тритон,Ища от врага защиты.Прыгнул в рот мой открытыйЧерный и мокрый тритон…
Я проснулась. Солнце светило.Возле постели стояла сестра.«Который час?» — я спросила.«Одиннадцать, вставать пора.Вставай скорей, дорогая!»Я сказала: «Сегодня я злая,Не лезь. Надоела мне».Как болезнь, мучила телоТяжелая мутная лень.Я поздно встала и наделаСерое платье на каждый день.Отец с газетой сидел в столовой,Я не подошла его поцеловать:Он был какой-то чужой и новый,Я спросила его, где мать,«Мама с Ниной в церкви давно:Сегодня — Троица», — он ответил.Я сказала, глядя в окно:«Надоели мне праздники эти.Я никуда не пойду,Я буду читать в саду».
Весело было в саду и тихо,Вокруг жасмина летала пчела,В гнезде на яйцах сидела грачиха,А я была беспокойна и зла.В сад пришел любимый мною,Тот, кого я ждала,И сказал мне: «ГолубоюВы сегодня снилися мне.И вот я вижу вас такою,Какою я видел вас во сне.Ваши глаза, как озера,Как лилии — руки.Скоро Вы мне дадите ответ?»Я вскричала: «Да вы эстет,Как я раньше не замечала?Эстет — это слишком мало!И потом прибавила: «Нет».Он сказал: «Вы сердце разбили».«Сердце на то, чтоб его разбить, —Ответила я. — И вы говорили,Что высшее счастье несчастным быть».Он побледнел: «Прошу вас, не надоСмеяться надо мной!»И зашагал по дорожкам сада,А я вернулась домой.
У мамы за чаем в гостинойДве старые дамы сидели в гостяхИ вели разговор бесконечно длинныйО городских новостях.
Мама скучала с воскресной улыбкой,Нина чай разливала за круглым столомИ казалась особенно тонкой и гибкойВ белом платье кружевном.У нее забавный испуганный вид,Словно зяблик она и сейчас улетит,Синие глаза и нежный рот,Она вечно твердит: «Я не смею!» —И ей только семнадцатый год.
Я позвала ее с порога зала,Она прибежала ко мне сейчас,Я обняла ее и поцеловала —Никто не видел нас —Розовый рот, и тонкую шею,И веки испуганных глаз.Она прошептала: «Как я рада,Ты не сердишься больше, но идти мне надо».Я коснулась маленькой груди,Она испугалась: «Оставь, уйди!»Краснели пятна на белой шее,Рука моя стала смелее,Она убежала, вскрикнув слегка.Острая влюбленная тоскаСердце мое ущемила.
Вечером я не крестила,Ни подушки своей, ни углов,Мне не надо веселых снов,Не страшна мне темная сила.Спящим городом шла я во сне,Шаги мои быстры и гулки.Куда я иду? Как страшны мнеУзкие, темные переулки.Растет и ширится испуг.Садом я иду, спеша,Ах, я вышла на луг,Где меня покинула душа.Да, это здесь. Вот и холм зеленый,Пролетел испуганный грач,Вдруг воздух, теплый и сонный,Жалобный прорезал плач,А тогда я ее увидала,Саламандру, душу мою,И тогда я на миг узналаРадость блаженных в раю.Она на холме сидела,Мордочку подняв к луне,Как огонь сверкало ее тело,И она плакала по мне.
Я проснулась еще печальней.Ночь… Далеко до утра.За стеной соседней спальнейСонно и ровно дышит сестра.Я бесшумно встала с постели,Я пробралась к сестре босиком.О любимом – о нем, о немДвери жалобно заскрипели.Лампадка горела в углу…Но душа моя там, на лугу…
ПОЭТ
