Сама виновата.
Крепко упершись руками в каменное ограждение и соскальзывая вперед, Марианна на секунду помедлила, вспомнив об орхидее, которую нашла в мусорном контейнере. О том, что она полгода ухаживала за этой орхидеей, пела ей песни и колыбельные, но теперь не увидит, как раскрывается ее бутон.
Потом Марианна с силой оттолкнулась от камня.
Она прыгнула, почти тотчас же поняла, что падает, и, падая, взмахнула руками. Обрушиваясь в воду и ощущая, как в лицо бьет ветер, Марианна вспомнила о страховке, которую не выплачивают в случае самоубийства. Сто двадцать четыре тысячи пятьсот шестьдесят три евро коту под хвост. Лотар будет в ярости.
Нет, все-таки дьявола я не обману.
С этой мыслью Марианна ударилась о ледяную воду Сены. Ее охватила буйная, ни с чем не сравнимая радость, тут же сменившаяся жгучим стыдом, когда она стала погружаться в волны и ее серое, в цветочек платье окутало ее голову. Она попыталась отчаянным рывком опустить подол, чтобы скрыть голые ноги.
Потом она смирилась и развела руки в стороны, широко разинула рот и сделала самый глубокий вдох, на какой только была способна, до отказа заполнив водой легкие.
2
Она умирала, словно медленно парила в воздухе.
Марианна отдалась волнам. Это было прекрасно.
Несказанное блаженство длилось и длилось, его можно было пить целыми глотками. Она вкусила все до последней капли.
Видишь, папа, я сдержала обещание.
Перед ее внутренним взором возникла фиолетовая орхидея, а потом зазвучала музыка. А когда над ней склонилась какая-то тень, она узнала смерть; у смерти было ее собственное лицо, лицо постаревшей девочки со светлыми глазами и короткими темными косичками.
Рот у смерти был теплый. Внезапно у смерти выросла борода и стала покалывать Марианне щеки. Смерть снова и снова прижималась губами к губам Марианны, и тогда она ощущала вкус лука и красного вина, табака и корицы.
Голодная смерть высасывала из нее душу, впивалась в ее рот, жаждала.
Марианна испуганно забилась.
Сильные руки надавили ей на грудь. Марианна слабо попыталась оттолкнуть эти руки, с каждым сильным толчком разрывающие грудную клетку. Вот смерть ее поцеловала. В горле у нее вдруг заструился холод.
Марианна распахнула глаза, рот у нее болезненно широко открылся, исторгнув целый океан темной, грязной воды, она со стоном приподнялась, судорожно ловя ртом воздух, и тут легкие ее точно пронзил острый клинок, и они наполнились нестерпимой болью.
А еще на нее внезапно обрушились звуки. Настоящая какофония звуков!
А куда же исчезла музыка? Куда пропала девочка? Куда ушло блаженство? Неужели она его выплюнула?
Марианна бессильно откинулась на жесткую землю.
Смерть ударила ее по лицу.
Она подняла взгляд и увидела перед собой небесно-голубые глаза, закашлялась и стала жадно хватать ртом воздух. Она несильно размахнулась и в свою очередь дала смерти вялую пощечину.
Смерть попыталась ее усадить, непрерывно и настойчиво убеждая ее в чем-то на быстром, напевном французском.
Марианна дала ей еще одну оплеуху.
И тут же получила оплеуху в ответ, даже не сильную. Скорее смерть просто погладила ее по щеке.
Она в ужасе прижала руки ко рту. Почему она вообще ощущает прикосновения?
«Почему?» Голос ее звучал как приглушенный скрежет.
Она почувствовала холод. Услышала шум. Посмотрела налево. Направо. На собственные руки, запачканные травой, в которую она судорожно вцепилась. От моста Пон-Нёф ее отделяли несколько метров. Она лежала возле какой-то палатки на правом берегу, «rive droite», Париж оглушал ее своим неумолчным рокотом. И она не умерла.
Не умерла.
У нее болел желудок, легкие, все тело, даже волосы, спутанной седой массой ниспадавшие на плечи. Болело сердце, голова, душа, живот, щеки – все.
«Я не умерла?» – отчаянно, задыхаясь, вымолвила она.
Человек в тельняшке улыбнулся, но тотчас же слегка помрачнел. Он махнул рукой в сторону реки, потом постучал себя по лбу, а потом показал на ее босые ноги.
«Зачем?» – хотела она закричать, но голос ее прервался, и она смогла только хрипло прошептать:
– Зачем вы это сделали?
Ее спаситель поднял руки, изобразил прыжок головой вперед и показал на Марианну, на Сену и на себя. Пожал плечами, как будто хотел сказать: «А что мне оставалось?»
– У меня была на то… причина. Много причин. Вы не имели права спасать меня против моей воли. Вы что, Господь Бог? Нет, не Бог, иначе я бы сейчас уже была мертва!
Человек с голубыми глазами и густыми черными бровями посмотрел на Марианну так, словно понял. Он стащил через голову тельняшку и стал ее выжимать.
Его взгляд упал на родимое пятно на левой груди Марианны, обнажившейся под расстегнутым платьем. Он удивленно поднял брови. Марианна в панике стянула платье на горле. Безобразное родимое пятно, на удивление яркое, в форме языков пламени, она всю жизнь скрывала под наглухо застегнутыми блузами и платьями с высоким воротом. Она никогда не купалась при дневном свете, только по ночам, когда никто ее не видел. Ее мать называла это родимое пятно ведьмовской печатью, а Лотар – чертовой нашлепкой; он никогда не прикасался к нему и неизменно закрывал глаза, ненадолго приходя к ней в постель.
Потом Марианна заметила, что платье у нее высоко задралось и ноги голые. Она остервенело принялась дергать насквозь промокший подол и одновременно застегивать пуговицы на груди.
Она оттолкнула протянутую руку своего спасителя, который хотел было ей помочь, и поспешно встала. Разгладила отяжелевшее от воды, обвисшее платье. От волос ее пахло тиной. Пошатываясь, она двинулась к парапету набережной.
Слишком низко. Слишком низко, отсюда не броситься, а если и бросишься, разве что сломаешь руку или ногу, но останешься в живых.
– Мадам! – громко позвал ее спаситель и попытался схватить за локоть. Она вновь оттолкнула его руку и набросилась на него, норовя ударить по лицу, по плечам, по зажмуренным глазам, но упорно не попадая. Потом она все-таки дотянулась до своей жертвы. Он отшатнулся, не сходя с места. Со стороны могло показаться, что это ссора любовников, драма, исполненная непроизвольного комизма.
– Это была моя смерть! – выкрикивала она, в ярости пиная его ногами. – Моя, и только моя, никто не имел права ею распоряжаться, а вы ее у меня отняли!
– Мадам! – опять взмолился он и обеими руками обхватил Марианну.
Он не выпускал ее, пока она не перестала пинать его ногами и, лишившись сил, не прижалась к его обнаженному плечу. Жесткими, как наждак, пальцами он отвел волосы с ее лица. От него пахло давно не мытым телом и Сеной, а еще яблоками с нагретой солнцем деревянной полки.
Он стал укачивать ее в объятиях, нежно-нежно, как никто еще никогда ее не баюкал.
Марианна заплакала. Она укрылась от мира в объятиях незнакомца, он все прижимал ее к себе и укачивал, а она все рыдала и рыдала, оплакивая свою жизнь и свою несостоявшуюся смерть.
– Mais non. Non. – Незнакомец слегка отстранил ее от себя, поднял за подбородок ее голову и сказал: – Venez avec moi. Venez. On y va. Allez[1].
Он потянул ее за собой. Марианна ощущала бесконечную усталость, булыжники мостовой впивались в ее голые ступни. Спаситель не отпускал ее, а повел наверх, на мост Пон-Нёф.
Когда они ступили на мост, он свистом вспугнул двоих клошаров, склонившихся над женскими туфлями и мужскими ботинками, причем ботинками от разных пар; один клошар прижимал к груди плащ Марианны, другой, в засаленной шерстяной шапочке, попробовал на зуб кольцо и скривился.
Поравнявшись с приятелями, незнакомец шикнул. Клошар, что был повыше ростом, выудил откуда-то мобильный телефон. Тот, что поменьше, с опаской протянул Марианне кольцо.
Тут Марианну охватила дрожь, волнами озноба расходящаяся по всему телу из живота.
Она выбила кольцо у клошара из руки и кинулась к ограждению, но не успела на него залезть: все трое бросились ей наперерез и удержали ее силой. В их глазах Марианна читала только сострадание и страх, как бы не пришлось отвечать понапрасну за то, в чем они невиновны.
«А ну отпустите!» – крикнула она, но ни один не послушался.
Она нехотя опустилась на скамью, высокий клошар укутал ее своим толстым пальто, маленький почесал голову под шапкой и, когда спаситель Марианны буркнул что-то, стал на колени и принялся рукавом куртки вытирать ее мокрые ступни.
Незнакомец кому-то позвонил. Клошары уселись рядом с Марианной на скамью. Она попыталась прокусить себе вены на запястьях, и тогда они схватили ее за руки. Один наклонился и положил кольцо в лодочку ее ладони.
Она недоуменно уставилась на матовый золотистый ободок. Она проносила его сорок один год. И только однажды чуть было его не сняла. В сороковую годовщину свадьбы. Она специально выгладила к этому дню платье в серый цветочек и, собрав волосы в элегантный удлиненный узел, сделала прическу, которую подсмотрела в модном журнале. Журнал был не новый, трехмесячной давности, она нашла его в контейнере с макулатурой. А еще она чуть-чуть подушилась туалетной водой «Шанель» из пробника, прилагавшегося к тому же самому выброшенному на помойку журналу; запах был цветочный, и Марианна пожалела, что у нее нет красной косынки.
