Направление Уситора называется еще «Ворота демонов», та сторона, откуда приходит зло. На северо-востоке столицы Хэйан находился храм Энрэкидзи на горе Хиэидзан, а на северо-востоке Внутреннего двора находился дом онмёдзи Абэ-но Сэймея — такая двойная структура, конечно, не случайна.
Причина в том, что градостроительная схема система столицы Хэйан была тесно связана с тайным убийством Фудзивара-но Танэцугу, она была создана для того, чтобы охранять самого императора Камму Тэнно от мстительного духа его высочества экс наследного принца Савара, отрешенного от престола. Именно поэтому была брошена всего через десять лет строящаяся столица Нагаока, и начато строительство новой столицы — Хэйан.
Однако это все было до рождения Сэймея и напрямую не имеет отношения к нашему нынешнему рассказу. Вернемся к «Рассказам о древности».
Итак, Сэймей жил в доме на стороне Ворот демонов, и к нему в дом пришел один старый буддийский монах. С собой он привел двоих детей лет десяти.
— По какому делу вы изволили прийти? — спросил Сэймей.
— Я живу в стране Харима, — отвечал монах. — Имя мое — Читоку.
Назвав свое имя, старик начал рассказывать. Оказывается, он издавна хотел учиться искусству Инь-Ян, Онмёдо, и если верить тому, что он слышал, самый великий на этом пути мастер, онмёдзи — это Сэймей. Поэтому, пусть хоть немного, но не мог бы Сэймей объяснить недостойному законы Инь-Ян. Что-то в этом роде поведал монах по имени Читоку Сэймею.
«Ага, — слушая слова монаха, думает Сэймей, — сей монах — знаток нашего искусства и пожаловал сюда испытать меня». — Сэймей заметил истинную сущность этого монаха, что монах — выдающийся знаток законов искусства Инь-Ян, Онмёдо, и пришел испытывать его, Сэймея.
«Скорее всего, двое детей, которых привел с собой монах — служебные духи. Хм-хм…» — улыбнулся, должно быть, в глубине сердца Сэймей.
Служебных духов называют «сикидзин» — служебные боги, или пишут еще как «сикигами» — боги церемоний, оба названия одинаково часто употребляются, а в сохранившейся и в наши дни школе Онмёдо, школе Идзанаги на острове Сикоку, зовутся они именем «сикиодзи» — «принцы церемоний». Это тип духов, обычно не видимых глазу, не очень высокого класса, мелких духов стихий. Их с помощью искусства Инь-Ян используют как служебных духов, но в зависимости от способностей онмёдзи, уровень подчиненных мелких духов бывает низким или высоким.
— Ого, а он не так прост! — кивая, восхитился Сэймей, потому что служебные духи, которых использовал монах, назвавшийся Читоку, были такого уровня, что их никак не мог бы подчинить неумелый человек.
— Я почтительно принимаю Вашу просьбу. Однако сегодня у меня есть дело, которое никак нельзя отложить, так что… — Сэймей предложил монаху сейчас уйти и прийти позже, выбрав благоприятный день. Говоря все это, Сэймей спрятал обе руки внутрь рукавов и, тайно сложив знак, пропел небольшое заклятие — сю.
— Ну что же, до следующего раза. Я выберу удачный день… — сложив обе руки и приложив их к голове в знак почтительной благодарности, ушел монах. Однако Сэймей не двинулся с места. Так же, сплетя руки на груди, он стоял и смотрел на небо. Вскоре, когда можно было подумать, что он ушел уже на один-два квартала, в остававшихся открытыми воротах показался вернувшийся монах. Монах, идя по улице, заглядывал всюду, где может спрятаться человек, а так же в проходящие повозки.
Монах снова встал перед Сэймеем.
— Дело в том, что стали невидимы двое детей, которые должны были идти за мною. Не могли бы Вы мне их вернуть? — сказал монах.
— Вернуть? — сказал Сэймей, сделав вид, что ничего не понимает. — А я ничего не делал! Вы же были рядом и знаете это. Как же я, просто стоя здесь, мог спрятать двух детей?
Услышав это, монах склонился перед Сэймеем:
— Извините. На самом деле то не дети, а служебные духи, которых я использую. Я сегодня пришел, чтобы испробовать Вашу силу, но это совершенно мне не подвластно. Прошу простить меня. — Монах совершенно растерян.
— Знаешь что, меня, конечно, можно испытывать, но такими пустяками меня не обмануть! — Сэймей хитро улыбнулся, внезапно поменяв манеру речи. Бывала на его губах такая усмешка, не грубая, но и не очень то вежливая. Эти губы прошептали маленькое заклятие — сю.
И тут сразу же с улицы прибежали двое детей. Каждый из них нес в руках сакэ и рыбу.
— А я их послал за покупками. Побаловался. Забирай их и уходи, — так сказал дурашливо Сэймей, и интересно было бы узнать продолжение, но в «Рассказах о древности» больше ничего не написано.
А еще однажды было: Абэ-но Сэймей пошел в жилище к человеку, которого звали архиепископ Канчё из Хиросавы. Там было много молодых придворных и послушников, и все они пытались о чем-нибудь завести разговор с Сэймеем. Так как все они были наслышаны о Сэймее, содержанием разговора, естественно, стало «искусство». Был и человек, который откровенно спросил:
— Говорят, ты используешь сикигами, служебных духов. А вот, например, можно ли ими убить человека?
— Изволите нагло допытываться о тайнах, касающихся моего ремесла? — нарочно сделав страшные глаза, заглянул в лицо задавшему вопрос придворному, должно быть, Сэймей. И слегка насладившись возникшим в глазах того испугом: — Нет, так просто человека убить не возможно… — улыбнувшись, успокоил придворного и, наверное, прибавил вот так:
— Хотя вообще-то есть много способов…
— В таком случае, получается, что маленькое насекомое — просто так? — спрашивает другой придворный.
— Ну… да… — когда Сэймей так ответил, на край садика прискакали пять или шесть жаб.
— Можешь убить одну из них? — спросил придворный.
— Да. Но убивать — это одно…
— Что-нибудь не так?
— Я могу убить, но я не могу вернуть к жизни, понимаете? Бесцельное убийство — преступление.
— Ну, хоть одну!
— Я тоже хочу увидеть!
— И я!
— И я! — собираются придворные и послушники. У всех глаза сияют любопытством: не по слухам, а на самом деле насколько же, в конце концов, велико искусство Сэймея? И такие у них взгляды, что отговорится здесь Сэймей, не станет использовать «искусство», и это само по себе станет поводом для разговоров: «Этот человек вовсе не таков, как о нем говорят».
Сэймей обвел пристальным взглядом их лица и, коротко буркнув: «Вы заставляете меня совершить преступление…», — протянул правую руку. Он сжал кончиками белых пальцев один листок из свежо зеленеющей кроны плакучей ивы, свисавшей с навеса, и небрежно оторвал. Подбросив этот листок в воздух, пропел заклятие.
Ивовый листок поплыл в пространстве и легко спланировал поверх одной из жаб. Жаба, лопнув с чавкающим звуком, умерла. Мясо и внутренности разлетелись вокруг.
«Послушники все цветом побледнели и ужасом ужаснулись», — передают «Рассказы о древности».
Говорят, что Сэймей, когда в доме не было людей, использовал сикигами. Никого рядом нет, а ставни поднимаются и опускаются, ворота закрываются, хотя нет закрывающего их. Похоже, вокруг Сэймея было много разных странностей, и если полистать другие источники, то все они говорят о том, что, как и в примерах с монахом Читоку или с жабой, Сэймей просто без разбору использовал свое искусство и удивлял людей. Похоже, он наслаждался этим. В его важничанье с видом будто ничего и не было, было что-то ребяческое.
Это лишь мое воображение, но не был ли этот человек — Сэймей — где-то небрежным в исполнении дворцовой службы, не был ли он объектом разнообразных слухов? Был он, наверное, высокий, белокожий, несравненно прекрасный молодой человек с ледяными глазами, и когда он, изысканно одетый, рассеянно шагал куда-то, женщины во дворце, наблюдая за ним, перешептывались о нем. Наверняка он получил от самых высокопоставленных дам одно-два письмеца с заключенными в них призывными стихами. С вышестоящими он был корректен, хотя внезапно мог сказать и грубовато. И, может, случалось ему, забывшись, обратиться к императору: «Эй, ты!» Губы его, на которых играла утонченная улыбка, в следующий раз складывались в грубоватую ухмылку. По своей работе онмёдзи он должен был знать подоплеку людских дел, а как придворный, он должен был быть довольно хорошо образованным. Неплохо, должно быть, знал наизусть китайские стихи, имел талант стихосложения, мог играть на одном-двух инструментах, на бива или на флейте.
