Не утверждая, но и не отрицая, Сэймей слегка покачал головой.
— Есть вещи, не видимые глазу. И даже эти невидимые глазу вещи можно связать с помощью имени, которое есть сю.
— Да?
— Мужчина думает о женщине: «возлюбленная». Женщина думает о мужчине: «возлюбленный». Если этим чувствам дать имя, связав, будет — «любовь».
— Д-да? — но хоть Хиромаса и кивает, видно, что он все же пока не совсем понимает. — Однако ж, если не придумывать имя «любовь», мужчина будет думать о женщине: «возлюбленная», а женщина думать о мужчине: «возлюбленный»… — сказал Хиромаса.
— Само собой! — просто ответил Сэймей. — То и это — разные вещи, — и поднес ко рту саке.
— Все еще не понимаю.
— Ну, давай попробую сказать по-другому.
— Ага.
— Посмотри на сад! — Сэймей указал пальцем на видневшийся сбоку сад, тот самый, где была глициния. — Там есть глициния?
— Ну, есть.
— Я дал ей имя Мицумуси.
— Имя?
— В смысле, заколдовал, наложил сю.
— И что из этого?
— Она просто ждала моего возвращения.
— Чего-чего?
— Цветок ведь еще цветет…
— Слушай, а ты проще выражаться не умеешь? — сказал Хиромаса.
— Ну что, похоже, я должен объяснять на мужчинах и женщинах, да? — сказав так, Сэймей посмотрел на Хиромасу.
— Объясняй! — сказал Хиромаса.
— Допустим, что у тебя есть женщина, в которую ты влюблен. И вот с помощью сю ты можешь этой женщине подарить с неба луну.
— Научи!
— Укажи на луну пальцем и скажи только: «Любезная девица, давай я подарю тебе эту луну!»
— Что?!
— И если девица ответит да, то тут луна станет ее.
— И это сю?
— Это станет основой сю.
— Совершенно не понимаю.
— Да можешь и не понимать. Даже бонзы из Коя, и те намереваются одним святым словом наложить сю на все — заколдовать весь этот мир.
Естественно у Хиромасы изумленье на лице:
— Слушай, Сэймей, ты что же, целый месяц с бонзами в Коя только про это и говорил?
— В общем, да. И не месяц, а всего то двадцать дней.
— Сю не понимаю! — и Хиромаса отправил в рот саке.
— Слушай, а пока меня не было, что-нибудь интересное происходило, а? — спросил Сэймей.
— Ну, может тебе это не интересно, но десять дней назад умер Тадами.
— Мибуно Тадами, который «Полюбишь»?
— Да, да. Ослабев от истощения…
— Так ничего и не съев?
— Это все равно, что голодная смерть, — ответил Хиромаса.
— Это было в третьем месяце, в Яёй, да?
— Да.
То, о чем они кивали друг другу — состязание в стихах, проходившее в марте при дворе, во дворце Сэйрёдэн — дворце Чистой Прохлады. Состязание в стихах — это когда делят поэтов на право и лево, а затем составляют по парам справа и слева стихи, сочиненные на заданную тему и выбирают, который из пары стих лучше, а который хуже. «Полюбишь», про которое сказал Сэймей, это начало стиха, сочиненного в тот раз Мибуно Тадами. Стих Тадами:
Полюбишь меня, мне ж имя не время пока говорить тебе: Когда мало знаешь, тут начинаются чувства.
В тот раз с Тадами сражался Тайра-но Канэмори. Стих Канэмори:
«Прокрадусь тайком!» — появилось на лице. О, моя любовь! Я думаю о тебе. Никто не усомнится.
Разбиравший достоинства двух стихов и выносивший решение Фудзивара-но Санэёри оказался в затруднении, а видевший все это император Мураками тихо прошептал одними губами стихи. Это было «Прокрадусь». И как только Фудзивара-но Санэёри провозгласил победу Канэмори, «О горе!» — вскричал тонким голосом Тадами и побледнел. Все это долго было темой пересудов во дворце.
С того дня Тадами потерял аппетит и все время лежал вниз лицом на полу в своем доме.
— Говорят, под конец он умирал, грызя собственный язык.
— Тадами пытался есть, но впустую: пища не проходила внутрь.
— Выглядел он мягким, а нутро-то было страшно злопамятного человека… — пробормотал Сэймей.
— А мне не верится! Из-за проигрыша стиха перестать есть! — с чувством сказав так, Хиромаса выпил саке. Уже наливали себе сами. Хиромаса посмотрел на Сэймея, наполняя сам опустевшую чашечку, и сказал:
— Говорят, является он!
— Является?
— Неупокоенный дух Тадами во дворце Сэйрёдэн.
— Хм… — Сэймей улыбнулся уголками губ.
— Ночные дежурные, несколько человек, говорят, что видели: ночью Тадами с синим лицом медленно идет сквозь шелковые нити дождя от дворца Сэйрёдэн ко дворцу Сисиндэн, бормоча: «полюбишь…»
— Как интересно…
— Не веселись, Сэймей. Это ж дело последних десяти дней. Если достигнет ушей императора, он испугается, начнет говорить о смене места пребывания… — глядя на Хиромасу, говорящего это с неожиданно серьезным лицом, Сэймей согласно кивал.
— Ну и что там у тебя, Хиромаса? — вдруг сказал Сэймей.
— Что?
— Давай уж, говори! У тебя ж ко мне был какой-то разговор?
— А ты понял?
— У тебя на лице это написано. Потому что ты хороший человек, — Сэймей говорил слегка подшучивая, но Хиромаса серьезен.
— Знаешь, Сэймей, — он заговорил другим тоном, — пять дней назад, вечером, было украдено Гэнсё, которое очень берег император.
— Неужели? — Сэймей с чашечкой в руках подался вперед.
Гэнсё — Видение — это имя бива[2]. Музыкальным инструментам, особенно знаменитым, давали постоянные имена. Раньше эта бива была тайным сокровищем императора Дайго. Она была привезена из империи Тан и «обладала верхней декой из палисандра», как записано в «Учетных записях старых инструментов».
— Кто, когда, как украл — непонятно.
— Ах, какое затруднение! — сказал Сэймей, а на лице у него было написано, что ему-то ну ни чуточки не затруднительно. Он всегда перед Хиромасой как-то само собою открывал свое истинное лицо.
— Вот. А позавчера вечером я слышал звук Гэнсё.
3
В тот вечер, когда его ушей достиг звук Гэнсё, Хиромаса дежурил во дворце Сейрёдэн. События того времени, конечно же, записаны в «Рассказах о древности».
«Муж сей (Хиромаса) — выдающийся музыкант и глубоко был опечален утратой Гэнсё, а после того, как все успокоились, во дворце Сэйрёдэн Хиромаса услышал доносящийся откуда-то с юга звук — некто играл на Гэнсё». Он открыл глаза, прислушался получше — и действительно, это был звук Гэнсё, который он хорошо помнил.
Хиромаса подумал, что это неупокоенный дух Мибуно Тадами от ненависти к императору Мураками из-за состязания в стихах выкрал Гэнсё и играет на ней где-то к югу от Судзакумон, Ворот Феникса. А еще он подумал, что это шум в ушах, но, прислушавшись, понял: нет, это слышится бива, и звук этот, без сомнения, принадлежит Гэнсё. Хиромаса был «выдающийся музыкант». Он не мог ошибиться.
Запутавшись в сомнениях, Хиромаса никому не сказал ни слова. Он взял с собой в сопровождающие только мальчика-пажа, и как был, в одном простом кимоно, шароварах и башмаках вышел из караульной комнаты у сторожевых ворот и направился к югу. Он вышел из Ворот Феникса, а звук бива слышится все еще где-то впереди. И тогда Хиромаса пошел по Большой дороге Феникса к югу: ведь если звук идет не от ворот Судзакумон, так может от каланчи, что дальше на юг? И это ни как не дух Тадами — если судить по звуку, похититель играет на бива, взобравшись вверх, на каланчу.
Однако когда Хиромаса пришел к каланче, он понял, что бива слышится еще дальше с юга. И еще — звук такой же, как и во дворце Сэйрёдэн. Странно. Невозможно представить, чтобы это играл живой человек.
Сопровождающий паж был бледен от страха.
Двигаясь все дальше на юг, они дошли до ворот Расёмон. Это самые большие ворота в Японии — величиной в девять ма и семь сяку, они чернели тяжелой громадой в темном небе.
