ни тихого визга, ни лая ея...
1978
Владимиру Буковскому
Поражён коварный Запад
нашей тактикой, ребята!
Пусть оставят недобитки
вредоносные попытки.
Крикуны и диссиденты
не учли опять момента, —
вновь повержены злодеи
нашей ленинской идеей.
Обменяли хулигана
на Луиса Корвалана.
Обменяли скандалиста
на борца и коммуниста.
Мир спасён, притихла пресса,
есть условья для прогресса,
чтоб дожить без пессимизма
до постройки коммунизма,
до того, как мирный атом
станет страшен разным гадам,
до того, как воздух чистый
будет лишь для коммунистов.
1978-79 гг.
ПРО ПАСТУХА, КОТОРЫЙ НАРУШИЛ ГОСУДАРСТВЕННУЮ ГРАНИЦУ
Крик, стрельба!.. Мой переход через границу
был отмечен и запечатлён.
Завтра все газетные страницы
осветят мой путь со всех сторон.
Стану я добычей журналистов,
власти припаяют мне статью.
Переплюнув славой террористов,
враз переменю судьбу свою.
В родных краях
колымил пастухом.
Забыв про страх,
погнался за быком.
Но здесь не горько —
за тюремною стеной.
Спасибо, Борька,
бык мой племенной!
Мне жужжат: «Вы выбрали свободу?»
«Ваше отношенье к КГБ?»
— Каюсь, — говорю, — не зная броду,
я быком испортил жизнь себе.
Пас бы тихо стадо на пригорке,
а быка списал бы на волков.
Чтобы сдох он, этот самый Борька!
сгинул в чаще на века веков!
Ко мне шустрит
известный адвокат.
Я чист, побрит,
одет и сыт, и рад
здесь на халтуру
посидеть пока, —
у нас бы шкуру
сняли за быка!
В камеру мне носят тонны писем,
камера — почти что, Гранд-отель.
Я живу, здоров и независим,
и недосягаемый отсель.
Плаваю в бассейне, ем бананы,
чифер в кофеварке кипячу,
изучаю мир с телеэкрана,
завтра срок по полной получу.
Такой бывает
игра Судьбы, —
сперва швыряет
в накал борьбы,
потом выводит
из бед тайком,
как вышло, вроде,
с моим быком.
1979
ОПАСНА ЖИЗНЬ ПОДРЫВНИКА...
Опасна жизнь подрывника, —
ему не спится и неймётся.
Он улыбается, пока,
а завтра, может, подорвётся.
Мы спим, глаза на мир закрыв,
а он идёт на поединок.
Не там тыкнёт отверткой — взрыв,
и никаких тебе поминок.
Сегодня выдали аванс
ему за срочную работу.
Вот он сидит и поит нас,
и треплется себе в охоту.
Он куролесит за столом,
всем тыкает, всех угощает.
Простим ему за ремесло,
хотя такого не прощают.
Он соблазняет наших дам, —
ему гарем бы по апломбу! —
и нагло заявляет, хам,
что подорвёт одну секс-бомбу.
Клянётся парень, что в Кремле
он разминировал шесть спален!
Генсек ему, навеселе,
сказал: «Да ты же гениален!..»
Он с каждым маршалом на «ты»
делил последнюю рюмашку,
а вот теперь — игра судьбы! —
он осчастливил нашу бражку.
С враньём он правду спутал сам.
Теперь терпи, пока упьётся.
Он нынче платит по счетам,
а завтра — чёрт с ним! — пусть взорвётся!
1978
Я ЗАЧИТАЛСЯ ФАУСТОМ...
Я зачитался "Фаустом". Притих
окрестный мир на три часа вперёд.
Хронометр прервал свой дробный ход,
но шелестел в губах волшебный стих.
И всё читало Книгу Бытия —
стрижи, сова с трубы и тополя,
чтоб долго не забыть её. И я
читал, по тропам мистики пыля.
Но вечера короткая заря
срывает в сон, и в этом долгом сне
над цепью гор два всадника парят
на белом и на вороном коне.
1979
***
Я в плену у античного мира, —
зачарованный, как Одиссей,
всё плыву по волнам, и незримо
кружат тени из царства теней.
Мои уши открыты для песен,
а глаза видят тайны веков,
только жаль, что прикручены плечи
к мачте времени тросом богов.
1979
***
Тёмной ночью выйду в путь,
паруса наполнит ветер.
Может быть когда-нибудь
курс географы отметят.
Вспенит киль волну, и галс
сменится вослед штурвалу,
вскинет флаг дрожащий марс,
меряясь с девятым валом.
Шар Луны в разрывах туч
не позволит с курса сбиться,
а с утра зелёный луч
опалит огнём ресницы.
1979
***
От долгих лет, от прошлых дней
осталась память нам, —
застывший парус на волне,
наперекор векам.
Когда-то предок наш поплыл
в свой первый трудный путь,
и горизонт его манил
раскрыть земную суть.
А после сотни кораблей
искали край Земли,
страдали, мучались на ней,
но так и не нашли.
На карте белых пятен нет,
и что ещё желать?
Но капитаны свой корвет
не захотят бросать.
И в наших жилах кровь течёт
тех самых моряков, —
не потому ли нас влечёт
стремленье бросить кров?
1979
ВСТРЕЧА С ВЫСОЦКИМ
Тапёр напился. В зале полушумно.
Нет музыки. Звон рюмок, вилок стук.
Официант, как Уллис хитроумный,
отсчитывает сдачу с потных рук.
Нет музыки, убогость общепита
сползает с плохо вытертых столов.
Гуляш кислит, бутылка недопита,
и в ней вино почти что не шипит.
Но кто это развязною походкой
идёт к роялю, точно к шлюхе, шаг
соразмеряя с градусами водки,
спасти желая душу и кабак?
Он, плюхнувшись, наотмашь, пятернёю
истому дня сметает с клавиш прочь.
Блатной аккорд, как приговор покою,
и никаким уловкам не помочь.
Он не был самоучкой — тот, кто вышел
под взгляды и сужденья выбить грусть.
И не кривились лица, песню слыша,
и так играть другой рискует пусть.
Фужер с шампанским на краю рояля,
скрипят педали, клавиши бьёт дрожь,
и хрипло рвётся песня. Жаль, едва ли,
я разберу, что ты, певец, поёшь.
1979
ПРАВОЗАЩИТНИК
Вазифу Мейланову
Скрываем мысли от своих
до смертной дрожи.
Кошмары, вроде бы, у них,
а здесь всё то же.
Грань разделила этот век
одной медали.
На площадь вышел человек,
и тут же — взяли.
Его забрали налегке
в гражданском трое,
затем лупили в воронке
менты с гебнёю.
Остригли голову под ноль
ему в кутузке,
дав десять лет за нашу боль
и нашу трусость.
Хоть клевета жила всегда
и зло — не в новость,
но близко к сердцу, — вот беда! —
носил он совесть.
И Гиннес в книгу вносит весть
(в ней каждый винтик):
«Теперь и в Дагестане есть
правозащитник!»
1979
МАТЧ КАРПОВА С КОРЧНЫМ
На первенство по шахматам в Мерано,
иль в Багио, — неважно где, когда! —
поехал побеждать за все соцстраны
король - сторонник мира и труда.
Пусть от твоей игры весь Запад ахнет, —
внушал парторг. — Корону не отдашь!
Чтоб наш Корчной, став Власовым от шахмат,
не заикнулся больше про реванш.
В проходах и у сцены жмутся люди,
дыханье затаивши до поры.
Вот первые ходы. Уже в дебюте
Корчному стало плохо от игры.
Он подал знак лощёным ассистентам.
Сказал, что пешки краплены, — сменить!
Заметил, что здоровье претендента
советским флагом можно загубить.
Пока меняли доски и фигуры,
часы, а флаги прятали в шкафы,
от смеха умирали даже куры,
улыбки устроителей — кривы.
Доигрыванье отложить на завтра
враг предложил в предчувствии беды.
Всё тщетно — ход за ходом наша правда,
и рушатся их хитрые ходы.
Уже пустили в ход гипнотизёра, —
он выпучил глаза и сделал пасс,
но чемпион напрягся до упора
и съел слона за весь рабочий класс.
Победа! Таймс и Цайтунг сдохнут с злости,
теперь несите лавры и цветы.
Бегут по магазинам наши гости,
а ихние в фойе зубрят ходы.
1979
В САМОМ ДАЛЬНЕМ КОСМОСЕ...
В самом дальнем космосе,
между двух сверхновых,
карточными фокусами
развлекал знакомых
тёртый межпланетник
и авантюрист,
