– Всю философию эту давай оставим на утро. Спать!
– Да ладно! С утра завтра похмелимся – и за дела, как прежде: воду решетом носить. И как начальство – мимо, мимо.
– Начальство все сейчас уж тридцать лет летает.
– Нет, не скажи! На поезде приятней: не спеша – тут водочка, девочки…
– Отстал старик, ты что! Я в мае с Поликарповым летал, ну с этим, как его, с зампредом. Они напились в самолете – впополам, в салат мордами! А приземлились – тут же тачки к трапу – и в заповедник, в сауну, к девочкам. Хотя какие уж тут девочки! Одна свинарня и слюни. При демократах жизнь пошла, ты что, не скажи! Какой там поезд – гони быстрей, успеть надо, пока другие все не слопали, не своровали. Наперегонки! Только самолетами!
– Ну, может, это и так. А тебе, скажу, грех с ними якшаться. Не одобряю. Вон, в окно глянь: мракуха! И все мимо, мимо, мимо…
Белов, подтверждая, качнул головой и провалился в сон под тихий перестук летящего в ночи поезда.
* * *
Белов столкнулся боком с пешеходом и открыл глаза.
– Простите! – он встряхнулся. – Ночь не спал.
– В метро идите, – посоветовал прохожий. – Там сядете, там и поспите. – Заметив странное выражение глаз Белова, прохожий удивился: – Что-нибудь не так?
– Да кто бы раньше мог додуматься до такого: пойти в метро поспать.
– Чего же проще? – пожал плечами прохожий и хмыкнул: – А кто раньше подумать мог, что я, бывший зам генерального на крупной фирме, ракетчик с тридцатилетним стажем, буду, находясь на пенсии, милостыню у метро просить?
– Неужто настолько не хватает?
– Насколько – «настолько»? Глупейший вопрос вы мне задали. Меня и сыновья, и внуки уже достали: что ты ходишь каждое утро попрошайничать? Сыт, одет – чего не хватает? Да всего! Хочу многое. До вечера не перескажешь. Всю жизнь по пятнадцать, по двадцать часов в сутки крутился. Нигде не бывал, ничего не видал, ни шиша не имею, кроме хлеба и костюма кримпленового, вот, восемнадцатый год ношу как… А потом – что понимать под этим: «хватает – не хватает»? Дело ведь даже и не в том. Я сейчас себя нужным человеком чувствую. Попрошайничаю – да! Но ведь – добытчик! Да и с людьми постоянно общаюсь в непринужденной для них обстановке – это вы тоже со счетов не сбрасывайте. Сервантеса вспомните: «Самая большая роскошь – это роскошь человеческого общения». В этом смысле мы вообще непонятно в какую дыру заехали. В гости ходить, гостей приглашать бояться стали. Одни стоны кругом! Что – хорошо живем, что ли? А я стою себе вот, общаюсь, да и за два часа на свежем воздухе, не побоюсь сказать, десять-двадцать долларов-то, пересчитать если, домой приношу. Все равно ж гулять надо, в гуще жизни быть! А вход в метро – чего ж бывает в жизни гуще? Только другой вход в метро…
– Разве подают таким, как вы – в костюме, свежевыбритым?
– Как раз таким-то и подают! По мне видно, что я не пропью, не просру. С большим удовольствием подают, доложу вам.
– Забавно! – Белов даже улыбнулся. – А вот как с вашей, с технической точки зрения – возможна жизнь в других мирах?
Попутчик даже слегка отшатнулся от удивления.
– Что так внезапно?!
– Я совершенно серьезно, – кивнул Белов. – Есть жизнь там?
– Я думаю – есть. Безо всякого сомнения. Сами посудите, неужели в такой огромной Вселенной – одни мы, а над нами – лишь Ельцин с Клинтоном? – Пенсионер-ракетчик даже сплюнул от отвращения. – Да быть не может того!
– И вы допускаете, что высшая цивилизация действительно, может, присутствует, наблюдает?
– Конечно!.. Особенно на нашей территории, в России. Ведь это же такой бардак, такая комедия – все эти наши правители, дума и прочее. А если это со стороны – глаз не оторвешь! Фильм ужасов, комедия, абсурд, гротеск и издевательство сплошное: над разумом, над вековыми устоями, над природой, моралью, здравым смыслом. Не жизнь, а порнография с фантастикой. Для них мы – телесериал: бесплатный, бесконечный. Им наша жизнь как наркотик – сидят, я думаю, как жопами приклеенные, на нас смотрят, следят с придыханием. Россия – просто идеальный объект для вселенского телешоу. Вы гляньте на всю эту дурь со стороны – все сразу станет на места. Актеры. Лицедеи. Поэтому их и не хоронят на кладбище. А у кремлевской, у стены.
– Но если их все же нет? – вполголоса спросил Белов. – Нет иных миров?
– Тогда их стоило бы немедленно выдумать, как, помните, Вольтер, покойник, сказал по аналогичному поводу.
Они подошли к входу в метро.
– А… – начал было Белов.
– Простите, я уже на месте, – собеседник улыбнулся, как бы извиняясь.
Остановившись, он снял с головы аккуратную чистую шляпу и, положив в нее для затравки пяток мелких бумажек, запел сочным, хорошо поставленным тенором:
– Здравствуй, страна героев! Страна мечтателей, страна ученых!
«Какие у него розовые вымытые щечки», – подумал Белов и, не удержавшись, положил ему в кепку купюру.
Господи, что происходит? Бред. Херня. Сказочный сон.
* * *
Сев на свободное место в вагоне метро, Белов откинулся на спинку и с удовольствием расслабился.
– Кольцевая – это хорошо… – пробормотал он, закрывая глаза. – Это надолго. – «А куда я, собственно еду? – он вдруг вздрогнул. – По кругу ездить неконструктивно».
Сидящая рядом с ним приличная гражданка ушла с потрохами в какую-то бульварную газетенку…
Что тогда, утром, приехав в Москву, сделал Борис первым делом? Ну-ка, вспомнить все – как говорилось в одном американском фильме.
* * *
Приехав в Москву, они остановились на перроне, ожидая, пока схлынет основной поток чемоданов, челноков и мешков.
Недалеко от них сидела на рюкзаках группа туристов, тоже, видно, никуда не спешащая. На рукаве штормовки одного из них Борис разглядел набор шевронов: «Алтай-94», «Саяны-95», «Приполярный Урал-96». Последний шеврон заинтересовал Бориса. Борис подошел к ребятам:
– На Приполярный Урал собрались?
– Да уж вернулись. Только что, – в глазах мелькнула насмешка.
– А что такие чистые? – удивился Борис.
– Помылись в Котласе, на пересадке, – парень скользнул взглядом по грязному, небритому Борису. – Не возвращаться же в Москву вроде тебя – в таком виде.
– Мы не успели, – извиняющимся голосом пояснил Борис.
– Закрыли баню перед самым носом? – парень слегка отвернулся от Бориса, чтоб не дышать перегаром, исходившим из тренихинских недр. – Как вас увидели – сейчас же на замок. Со мной так тоже один раз было.
– А вот скажи, господин зубоскал – у вас случайно нет с собою карты Приполярного Урала?
– Случайно? – парень даже хохотнул от удовольствия. – Случайно есть.
– Дай глянуть. Можно на секунду?
– Конечно! Ты только руки вытри об штаны – о'кей?
Не вступая в пререкания, Борис старательно вытер об джинсы руки. Нагнувшись, парень вытащил планшет, лежащий на подхвате, в верхнем клапане рюкзака, а вместе с ним и полотенце – из рюкзачного кармана:
– Теперь слегка еще их полотенцем, ручки – и можешь посмотреть.
– Испачкаю. – Борис опасливо окинул взглядом полотенце – белоснежное.
– Не! Все равно стирать. Оно же грязное.
– Ты грязного, мой друг, не видел… – пробормотал Борис, старательно пачкая полотенце.
– Нет, это ты не видел чистого, – возразил парень. – Ну вот, теперь годится.
Борис развернул планшет и аж присвистнул: тот содержал, пожалуй, больше сотни листов подробнейшего двадцатитысячника: в одном сантиметре двести метров.
– О-о-о! – протянул Борис. – К такой карте еще бы и оглавление, а лучше б – и путеводитель.
– Путеводитель – это я, – представился парень. – Тебя чего интересует-то?
– Меня интересует место впадения реки с названием… э-э… Хамбол в реку с названьем… Подожди! Забыл что-то…
– Лимбек!
– О! – восхитился Борис. – Твоя правда. Лимбек!
– Это запретная зона. Тебе нужна запретка. Лист сорок четвертый.
– А почему эта зона – запретка?
– Откуда я знаю? Я, что ли, ее закрывал? Заповедник, может быть. А может, камушки, золотодобыча. Вояки, база какая-нибудь военная. Ракетные шахты, система ПРО. На картах это не отмечено – так что если ты шпион, то губы особо не раскатывай.
– Я спросил от фонаря, извини. Думал, может, знаешь?
– Я не знаю. И не хочу знать. Я в запретки не суюсь. Вот, видишь, закрыт весь квадрат? И все соседние закрыты – восемь.
– А кем закрыты? Местными властями? Как это понять?
– Они закрыты распоряжением ЦС и МКК.
– ЦС и МКК?
– Аббревиатура. ЦС – центральный совет по туризму и МКК – маршрутно-квалификационная комиссия.
– Ну, это невеликое начальство!
– Для нас – начальство.
– Для вас-то – да, – ядовито хмыкнул Борис. – А мы – бомжи. Для нас и Бог – не очень-то начальство… А где же здесь железная дорога?
– Тридцать девятый лист. Вот. Разъезд. Отсюда – зимник: сороковой лист, сорок первый, сорок второй… Все. Далее – по азимуту. Пересеченка. От Яптик-Шора, брод – юго-восток идешь по компасу. Но здесь склонение, учти – семнадцать градусов – на Приполярном Урале…
