корсет, словно пытаясь устроиться в нем поудобнее.
– Никогда, – тихо ответила она. Я не услышал в голосе сожаления, но это, вопреки ожиданиям, ничуть не порадовало; прочих чувств в нем тоже не отразилось. – Останься тут еще на какое-то время, я выйду первой. Меня наверняка ищут. Доброй ночи, Тери.
Не успел я ответить, как каблуки уже принялись отстукивать затихающий с каждой ступенью ритм. Волнение отпустило мое существо, но то мгновенно заполнилось чем-то другим; чувством, которому я так и не смог дать названия. Я просидел в башне до рассвета, и лишь когда первые солнечные лучи коснулись кожи, вспомнил о возвращении в лес. Сонные стражники не заметили бы меня, даже если бы я выходил с гордо поднятой головой, крича о ночном поцелуе с принцессой, но я все же постарался не пренебрегать мерами предосторожности и тихо проскользнул мимо гвардейцев, скрываясь за еще пушистыми зелеными кустами. Пробираться сюда зимой будет сложнее.
Глава 8
– Я мог убить ее.
– Вряд ли, громовержец, – смеялся надо мной Индис, ничуть не скрывая сарказма. Он был уверен, что на ярмарке я выпил слишком много медовухи, а произошедшее после нее бессовестно выдумал, чтобы очернить образ будущей королевы Куориана. – К тому же, если все было, как ты рассказываешь, то молния была слишком маленькой.
– Да, но что, если бы она была больше? – настаивал я. – Что, если бы мы целовались дольше и она ударила бы сильнее?
– А ты знаешь, как это работает?
– Разумеется, нет, – огрызнулся я, раздраженный собственным бессилием. – Иначе бы не переживал.
Последние несколько дней оказались омрачены мучительными размышлениями о содеянном, раз за разом приводя меня к одному и тому же выводу. Я знал, что некоторые эльфы открывали в себе способности к особому взаимодействию с огнем и землей – двумя стихиями, что нам ближе прочих; стихиями, обозначающими начало жизни и ее конец, кромешную темноту и ослепительный свет, хоть ими спектр умений тиаров и не ограничивался. Половину мест в совете азаани традиционно занимали именно обладатели подобных талантов. Однако это ничего не объясняло; никто из них не касался небесного огня.
Мысли беспрестанно возвращали меня к поцелую. Черте, которую не следовало переступать.
Я пообещал себе, что никогда не свяжу жизнь с человеком, хоть и знал, как пылко и самоотверженно люди могут любить. Зная, что смерть отца сотворила с матерью, я не мог позволить детям увидеть, как мое сердце рвется надвое и уходит к Богине вместе с чужой душой. Наблюдая, как сдержанные, но по-прежнему искренние эльфы смиренно принимают то, что природа забирает их любимых, я пообещал себе, что буду стараться изо всех сил, чтобы пережить смерть родственной души так же.
Увидев, как лисица подвязывает волосы красной нитью, я раз и навсегда осознал, что мои обещания ничего не стоили.
– Даже если бы удар был сильнее, мы смогли бы ей помочь, – обронил Индис.
– Я мог ее обезобразить.
– Для тебя это что-то изменило бы?
– Она из королевского рода. Полагаю, для нее это важно.
– Я о том, что, если бы т… ты… убил ее, – понизив голос, добавил он. – Мы бы смогли это исправить.
Встретив мой растерянный взгляд, Индис жестом пригласил пройтись, указывая на узкую дорожку, ведущую вглубь леса. По эльфийским меркам Сэльфел считался молодым водоемом, но витавшие вокруг него легенды были так стары, что отпугивали любопытных. Впрочем, именно поэтому Индис находил там пристанище. Он любил бывать у пруда один, особенно по вечерам, наблюдая, как горящий огнем диск солнца скрывается за горизонтом, а на смену ему по одной, словно стесняясь, на небесное полотно выходят звезды. Отражаясь в водной ряби, они будто танцевали, встречаясь с теми братьями и сестрами, соприкоснуться с которыми в небе им было не суждено.
Я медленно ступал по дорожке, вторя шагам друга и терпеливо ожидая, когда он соберется с мыслями, чтобы пояснить сказанное.
– Я тогда прожил всего шесть зим, – начал Индис. Мы остановились у беседки, сплетенной из ветвей вековых деревьев. – Твоя мать как раз была беременна тобой. Я всегда любил бывать здесь, а в жаркий день ледяные воды Сэльфела и вовсе казались единственным спасением, но, как ты знаешь, детей никогда не пускают сюда в темное время суток. Лунный свет едва достает до водной глади.
Эльф встал около одного из деревьев и, сложив руки на груди, прислонился к нему плечом. Я постарался разглядеть пруд за его спиной, но о границах воды оставалось лишь догадываться, доверяя бликам от слабого свечения звезд.
– Разумеется, я никого не послушал. Заявился сюда посреди ночи, – продолжил Индис. – И священные воды не простили мне этой ошибки.
По спине пробежал холодок, подгоняемый неприветливым осенним ветром. Я заметил, что держу челюсти крепко сжатыми, хоть и знал, что это не было концом истории, ведь Индис уже почти сотню лет сопровождал меня, куда бы я ни шел, раздражая напускным весельем и ребячеством.
– Азаани воскресила меня. Почувствовала, что со мной что-то не так, подняла всех. – Эльф провел по телу руками, словно в него осколками впивались болезненные воспоминания. Потянувшись к неприметному деревянному украшению, которое за годы дружбы я замечал лишь изредка, он вытащил его из-под рубашки. – Меня вытащил Эвлон. Мой кулон… он зацепился за рога Духа Леса, помог выбраться на поверхность. С тех пор я его не снимаю. Азаани воскресила меня, но потратила на это много сил, вероятно, пожертвовав частью своей жизни. Она предпочитает упускать этот момент в своих рассказах, но я понимаю, что такая магия не может пройти бесследно. Поэтому я знаю, что она спасла бы твою принцессу.
– Пожертвовав собой?
– Жизнь человека коротка относительно моей или азаани, поэтому, хоть мать и не стала бы воскрешать всех подряд, она могла бы помочь Ариадне без серьезных последствий.
– У нас случился неприятный разговор, – признался я, чувствуя себя ребенком, по глупости поссорившимся с матерью. – Сомневаюсь, что она пошла бы на такое ради меня.
– Ты бы знал, сколько неприятных разговоров было с ней у меня, – засмеялся Индис, вернувшись к своей обычной жизнерадостной манере.
Я вдруг подумал, как многого не знал о друге. Мы, казалось, болтали целыми днями, и все же я не мог вспомнить, чтобы он когда-либо делился чувствами или страхами, не говоря уже о случаях вроде того, о каком он только что поведал. Влюблялся ли он когда-нибудь? Его любимое блюдо? Я знал, что его любимый цвет – темно-синий, но не испытывал ли он приступов паники, когда ночами сидел
