А еще он хотел увидеть Зайнап, и не только увидеть…
Учения подходили к концу. В один из завершающих дней Петр вместе с группой проверяющих отправился к месту стрельб, но по дороге вдруг сказался больным, и его отправили обратно, на осмотр к врачу. Не доехав до госпиталя, он «выздоровел», зашел в гостиницу, переоделся и среди бела дня отправился… к Зайнап. Было лето, в школе – каникулы, Зайнап со Стасиком была на детской площадке, ребенок играл с другими детишками, а Зайнап сидела в тени на скамейке.
Он, как всегда, подкрался тихо и незаметно, выдохнул в ухо:
– Здравствуй, Змейка! Вот и свиделись. Как поживаешь?
Виктор ничего не сказал жене о приезде Петра, но для себя точно решил, что к себе домой он гостей не приведет, что умасливать их будут в кафе.
Для Зайнап появление Петра было, действительно, как гром среди ясного неба. Она смотрела на него, как на привидение, страшное и ужасное.
– Ну, чего ты так испугалась? А, Змейка моя? Ты ведь не забыла меня? Не могла забыть. А какой из этих огольцов твой? Вот этот, чернявенький? Похож на отца, но глаза твои. Да не дрожи ты так, возьми себя в руки! Вон, побелела, как стена, смотри, в обморок не завались. Ты давай-ка, договорись с кем-нибудь, пусть за Стасиком (он подчеркнул, что даже имя ребенка ему знакомо!) присмотрят, а мы к тебе поднимемся, поговорим, угостишь меня.
– Даже не надейся. Никогда, слышишь, никогда ты не будешь в нашем доме. Откуда ты опять взялся, десять лет прошло, ты обещал никогда не появляться в нашей жизни.
– Во-первых, лично тебе я ничего не обещал. Да и не появлялся десять лет. А вот захотел тебя увидеть – приехал. Давай посидим, поговорим. Нам есть о чем поговорить, а?
– Я даже здесь с тобою говорить не стану, не о чем нам говорить! Уходи!
Тут сынок к матери подбежал, коленку ударил, но изо всех сил держался, не заплакал:
– Мама, я коленку ушиб, больно!
– Ничего, Стасик, потри посильнее, она пройдет. Как тебя папа учит, а, сынок?
– А кто этот дядя? Ты его знаешь?
Петр хотел сподличать, сказать: да, я мамин и папин друг, но Зайнап опередила его.
– Это офицер, который проверяет войска. И он заблудился, дорогу найти не может. Я ему рассказываю, куда нужно идти.
Мальчика удовлетворил ответ, о боли он забыл и убежал к другим детям продолжать игры.
– Умная ты стала, Зайнап. Да смотри, не переумничай. Поставлю низкий балл твоему мужику – и накроются ваши полковничьи погоны и новая должность. Будете здесь гнить до конца жизни.
– Гнить не будем, нам с мужем и здесь хорошо служится, вот сын наш растет. Я в школе работаю, институт закончила. Все у нас хорошо. А ты иди своей дорогой и нас не пугай, мы уже пуганые!
– Слушай, Змейка, ты так похорошела, расцвела. Ты, наверное, еще горячее стала, а? Я думал, встретимся, поговорим, повспоминаем. Я тебя во сне часто вижу, я тебя ласкаю, а ты загораешься. А сейчас увидел – удержаться не могу, я хочу тебя. А я всегда своего добиваюсь, правдами или неправдами, но добиваюсь. И сейчас хочу остаться с тобою наедине.
– Ты что, сумасшедший? Что ты такое говоришь?
– Я хочу тебя, сейчас. Оставь ребенка и пойдем в дом. Или мне сегодня вечерком рассказать Виктору об арыке, о ребенке? Я ведь все разузнал, ты тогда все-таки родила ребенка, девочку. Ее Галочкой зовут, она у твоей сестры растет. Вот съезжу к ним с проверкой, посмотрю на свою дочь и решу, что дальше делать. Моя мне за десять лет никого не родила, а там уже готовая дочка, а?
Помертвевшая от ужаса Зайнап едва прошептала:
– Подлец! Чего ты еще от меня хочешь?
– Тебя хочу. Сейчас. Или – я тебя предупредил.
– Нет, никогда! Мы с Виктором уже десять лет вместе, мы любим друг друга, у нас сын растет. Умоляю, не разрушай нашу семью! Уходи, пожалуйста, уходи!
– Сейчас! Или я уйду, но ты об этом пожалеешь. Я такой фейерверк устрою, что от вашего гнездышка ничего не останется! Заметь, я ведь только правду говорить буду. Ну, а если посторонние уши услышат – я же тебя предупредил.
– Прошу тебя, Петр, пожалуйста! Уходи и уезжай, не твори беду! Ты ведь не только мне жизнь испортишь. Оставь нас!
– Я сказал – сейчас! – и Зайнап увидела снова того Петра, из молодости – злого, настойчивого, угрожающего.
Угрозы были страшными, они могут разрушить ее жизнь навсегда, и не только ее. Виктор не простит ее, если узнает о ребенке, он теперь уже и не поверит, что этот ребенок – плод насилия. А Сонечка? Что будет с нею, с Тимофеем Сергеевичем, с Галочкой, если этот гад и до них доберется?
Виктор никогда не вспоминал, что было в их жизнях до женитьбы. Он даже не сказал Зайнап, что в момент зачатия сына она произнесла не его имя, а имя Петра. Он просто жил с этим грузом, груз время от времени придавливал сердце, но Зайнап была такой ласковой и заботливой, нежной и преданной женой, безотказной в близости; она была замечательной матерью и хозяйкой, что он, думая об этом, успокаивался, и его боль от него уходила.
Женская интуиция подсказывала – Петр не отступится, она ощутила реальную опасность для всех – для себя, своей семьи, для Сони. Зверь проснулся в Петре, а зверь, пока не убьет свою добычу, будет продолжать ее преследовать. В Зайнап шла страшная внутренняя борьба, она снова была загнана в угол.
– Ну что, идем?
– Только не в моем доме. Иди в гостиницу, я через час приду.
– Смотри, Змейка, обманешь – пожалеешь, во мне все уже стоит, я так хочу тебя, – осклабился Петр своей хищной улыбкой.
Зайнап оставила Стасика с соседкой и пошла на свою Голгофу. В гостинице дежурил солдат, он показал комнату, где обитал Петр. Вошла без стука, дверь на ключ заперла. Петр к этому времени уже ополовинил бутылку, одет был в бесформенную, плохо простиранную майку, в спортивные трико с вытянутыми коленями и ползущими по швам. «Плохо за тобою жена смотрит, – вскользь подумала Зайнап. – А ты другого и не заслуживаешь».
Она молча разделась донага, легла на кровать, закрыв глаза и до боли сжав зубы.
– До чего же ты хороша! Лучше, чем десять лет назад! Но так не пойдет, ты мне станцуй, голенькая станцуй, помнишь, как для меня танцевала? Я хочу полюбоваться тобою, а потом мы будем любить друг друга!
Женщина молчала и не открывала глаз. Петр подошел, встал на колени возле кровати, стал поглаживать ее шею, грудь, живот, пытаясь вызвать у нее желание. Его рука блуждала по красивому телу, но тело было сковано отвращением, страхом и стыдом.
Он уже больше не мог сдерживаться, накинулся на нее, как дикарь, он рычал, стонал, кусал ее соски, он вонзался в нее, он владел этим прекрасным телом, которое вдруг встрепенулось, ответило, извилось, это предательское, глупое бабье тело…
– Видишь, Змейка, я говорил, что ты меня не забыла. Ты со своим такая же горячая? Моя, как доска, лежит, не шевелится. Я чтоб хоть чуть-чуть получить удовольствие, закрою глаза, представлю, что это ты, уж молочу-молочу ее, да все без толку. Ну, не торопись, не уходи, твой вернется к вечеру, вместе со всеми.
Зайнап сгорала от стыда: во-первых, за десять лет жизни с Виктором ей даже в голову не приходило, что она может ему изменить. И вот изменила. И с кем? С Петром?! А во-вторых, стыд усиливался тем, что она не совладала со своим порочным телом, которое опять жило отдельно от головы и вытворяло все, что хотело. И не заметила она в этом экстазе, что одна сережка расстегнулась, упала на подушку, а Петр ее быстренько схватил и запрятал…
Оделась, подошла к двери, не оборачиваясь, произнесла:
– Ты своего добился, ты унизил меня и растоптал. Но теперь я тебя предупреждаю: хоть слово кому-нибудь о ребенке скажешь – убью!
– Да ладно, Змейка! Тебе ведь тоже было хорошо, тебе понравилось. Давай повторим, – но увидев глаза обернувшейся Зайнап, умолк, понял – действительно убьет…
На учениях часть получила высший балл. Вечернее финальное застолье было в самом разгаре, проверялыцики, закусывая, нахваливали командование, все уже были в хорошем подпитии, а Петр просто нажрался, лыка не вязал, все пытался встать, тост произнести. Наконец ему это удалось:
– Я хочу поднять бокал за своего друга, за подполковника Шипитько, за его прекрасную жену Зайнап, которую он купил у меня. Он мне много денег дал, а я ему Змейку уступил, горяченькую, – кулем свалился на пол и тут же заснул мертвецким сном.
Все приняли слова Петра за пьяный бред, или сделали вид, но застолье весело продолжили – куда только вмещались дармовые водка и закуски?
Виктор не встал, не ушел; он собрал всю свою волю в кулак, продолжал общий разговор, но голову его стянуло как будто железным обручем, в висках бил кузнечный молот, ему бы встать и уйти, да нельзя было.
Зайнап ждала мужа, она заварила для него крепкий чай – опыт проводов комиссии уже был.
Виктор разделся, принял душ, постарался успокоить себя, сел за стол. Зайнап налила ему душистого чаю, села напротив:
– Ну, все закончилось хорошо? – спросила она. – Они завтра уезжают?
– Зоя, ты виделась сегодня с Петром?
