«Я думала о тебе, я была так горда, что ты доверил мне это поручение и что я смогла его выполнить. Потому что с Аркадиным уж больно тяжело иметь дело. Представь только, на следующий день после нашего разговора в каюте он вел себя как будто ничего и не было. То ли он ничегошеньки не понял, то ли что. Но только обращался со мной как раньше, когда он еще спутал меня с египтянкой Нелли. А потом сошел в Малаге, и с тех пор мы его не видали».
Да, с Тадеушем ей все удалось на славу. Она получила адрес Требича. «Я только сказала ему. что тебе нужно разузнать кое-что о некоей Софи».
Хотел бы я очутиться в тот момент в Танжере и хоть одним глазом посмотреть, какое впечатление произвело на Тадеуша упоминание этой дамы, ведь дрогнула же маска Профессора! Тем более что. если верить Мили, он не держал на меня зла. Ему ведь прекрасно известно, что от такого никто не застрахован. Интересно, он сам это сказал или Мили от себя добавила? Он хотел узнать, есть ли у меня новая посудина. «Если да. то он готов опять с тобой работать, если представится случай».
Я не решался в это поверить. Я боялся Тадеуша, боялся его мнения обо мне и его власти, которая казалась мне безграничной. Месть такого человека была бы ужасной, заранее обдуманной. выпестованной, рассчитанной. И вот — он не сердится. Он дает мне нужный адрес.
«Он больше ничего не сказал. Написал имя на бумаге и отдал мне. Конечно, ведь вокруг было столько народу! Я поблагодарила. и все. Тогда он улыбнулся своей чудной улыбкой и сказал:,Не стоит"».
Неужто выпивка действует на меня, как на Мили? Только что обретенное спокойствие сменилось чуть ли не удушьем. R этом вонючем амстердамском бистро было нечем дышать. И ужасная эта шарманка никак не заткнется. Ан нет. теперь уж аккордеон. Холод был не такой, как в Цюрихе или Копенгагене, но мягкая влажность покрывала каналы, и уличные фонари бросали на воду маслянистые блики. Тополя вдоль набережной топорщили ветви, как кулаки, поднятые к небу.
Тадеуш сказал «не стоит». Вот формула. С чего это я решил, что она таит в себе скрытый смысл? Угрозу…
Разозлившись на самого себя, я пошел прямо к лавке и, не желая больше раздумывать, открыл дверь. Звонок на ржавой проволоке над моей головой звякнул, и где-то в глубине эхом отозвались колокольчики надрывными, простуженными голосами.
Лавка, точнее, магазин показался мне огромным, может быть, из-за темноты, которую там и сям пронзало сверканье каких-то позолоченных предметов, ваз, освещенных фонариками, спускающимися с потолка, и прочих пыльных штуковин. Да, он действительно был очень большой и напоминал лабиринт.
И в нем была разлита непонятная тревога — из-за удушающей жары и тех предметов, которые я уже начинал различать и которые производили на меня невыразимо грустное впечатление, как всякие сваленные вместе случайные вещи. Откуда взялись, например, эта изумительная резная арфа, эта чудная китайская шкатулка, эта ванна, выкрашенная в ярко-алый цвет? И этот шкаф — уж не гроб ли это?
Каскад звенящих колокольчиков наконец замер. Наступила мертвая тишина, прерываемая таинственными шорохами.
— Есть тут кто-нибудь?
Глупо, но голос мой дрожал. Я в сердцах двинулся вперед, но споткнулся о предательски громоздившуюся кипу книг, от которой сразу поднялась туча пыли. Мой лоб встретился еще с каким-то невидимым препятствием, которое мягко подалось, а потом заняло прежнее положение и опять стукнуло меня по голове. Это было чучело аллигатора, громоздкое и небрежно отделанное, с челюстями, похожими на пилу. Я выругался.
— Да есть ли тут кто-нибудь?
С лестницы раздался тонкий голос:
— Я здесь, сэр.
Я выбрался из завала, и тут же меня опутало какой-то сетью, но я уже сумел различить человеческое существо, утонувшее в старом кресле. Требич.
Вместе с креслом он двинулся на меня. От него исходил такой запах, что желудок мой содрогнулся. Его рука пошарила в окружающем хаосе и нащупала выключатель; над нашими головами засветилась тусклая лампочка.
Требич встал и оказался не таким уж маленьким и сморщенным. Напротив, он был довольно крупным мужчиной, выше меня ростом, толстым и одетым в бесформенный халат. Лицо его лоснилось. Сальная сетка для волос покрывала макушку, на которой уцелели грязные серые пряди, кольцами спадающие на затылок. Мягкая липкая рука протянулась ко мне, и я пожал ее.
«Не стоит». — сказал Тадеуш. Зачем он направил меня к этому жуткому старьевщику? В жизни я встречал немало гадких типов, но никто из них не производил на меня такого отвратительного впечатления, как этот дебелый поляк. Он держался учтиво и наклонился к моему лицу.
Он обращался со мной как со знатоком антиквариата и показывал свои жалкие сокровища с гордостью коллекционера. Я постарался поскорее вставить в разговор имя Софи. Вся моя заранее продуманная стратегия пошла прахом, ну да она все равно была шита белыми нитками. Мне хотелось как можно быстрей покончить дело с этим великаном. Ужасно хотелось выбраться на волю из этой адской дыры.
— Исключительный товар, уверяю вас. Всего сто десять гульденов.
Он сунул мне в руку старый телескоп, съеденный ржавчиной, который тут же стал разваливаться на куски. Один из них упал и закатился куда-то под дверь.
— Ничего, — поспешил успокоить меня Требич. — Это можно склеить.
Этот дурацкий предмет связал мне руки, и я не знал, как от него избавиться. Поляк вытащил еще какой-то пыльный пейзаж и начал вытирать его ладонью.
— Требич, — заговорил я со всей твердостью, на какую только был способен. — Я уже трижды спрашивал вас, знакома ли вам женщина по имени Софи.
Ответ последовал на удивление скоро.
— Софи Радзвейкз? Чудная женщина!
Я сердился на Мили за то, что она не смогла запомнить фамилию, которую Бракко пробормотал с последним дыханием. Теперь, услышав ее, я и сам мгновенно забыл. Можно было бы. извинившись, переспросить Требича, несмотря на кажущуюся рассеянность, он смотрел на меня столь же внимательно, как и я на него.
— Я, конечно, не знал ее лично, — продолжал он. жестом старой девы теребя свои паршивые волосы. Желтый череп его светился, как прогорклое масло.
— Погодите минутку. — оживился он вдруг, ловко пробираясь мимо каких-то неизвестных мне предметов. — Вот, чудненько подойдет в качестве футляра для вашею телескопа.
Он вытащил откуда-то кожаную сумку, разбухшую от сырости и набитую каким-то барахлом. Вытряхнул содержимое, с удовлетворением расправил и протянул мне.
— Так что же с ней случилось?
Мне не хотелось упускать нить разговора и пропасть в этом гиблом болоте, куда Требич пытался меня загнать.
— Где она?
Его бесцветные глазки ворочались в жирных складках век. Он обнажил зубы, которые удерживались во рту с помощью какого-то хитроумного металлического приспособления. Но его притворная масленая улыбка моментально исчезла, и в глазах появилась боль. Я видел этот взгляд у Профессора, у Аркадина. у всех, кто хотя бы на миг бывал обеспокоен сомнением или страхом. У всех, кроме Тадеуша.
— Где она? — переспросил он каким-то похоронным голосом. И вдруг' разразился смехом, сопровождая его таким жестом, будто что-то смахивал со стола. — А куда все мы деваемся в подобных случаях?
Он насильно повесил мне на плечо мерзкую заплесневевшую сумку.
— Вы хотя бы знаете, жива ли она?
Силы мои были на исходе. Я задыхался от раздражения и нетерпения.
— Ежели вы не желаете воспользоваться случаем, я могу продать телескоп без футляра, но он обойдется вам подороже.
О, как мне хотелось разбить эту лоснящуюся морду!
— Вы не ответили на мой вопрос, мистер Требич.
Он выскреб что-то из уха серым, длинным, как у китайца, ногтем мизинца.
— Так вы не берете мой телескоп?
Черт с ним, придется раскошелиться.
— Да я куплю, куплю, не беспокойтесь. Ну так что же вы мне наконец скажете?
Под столом, накрытым скатертью, что-то зашевелилось. Это кошка, я заметил серую лапу, играющую бахромой. Требич наклонился и взял ее, приговаривая что-то на идише. А потом, не меняя тона, почесывая кошачий затылок, вздохнул и сказал:
— Ах, эти девушки! Кто бы мог подумать! До чего же они были очаровательные! И они-то сгубили Софи. Да, они ее и сгубили.
Он продолжал играть с кошкой, которая царапала отвороты халата. Он прерывал свой монолог шутливыми выговорами и ласковыми похвалами, обращенными к ней.
— Вообразите, мой дорогой, эти маленькие дряни, оказывается, были подосланы полицией. Ах, ты так, ты так — испортишь ведь халат! Да, полицией. Паршивка, погляди, что ты наделала! — Он отшвырнул визжавшую кошку на пол. — Они действовали под видом учениц в ее школе танцев, знаете ли.
Я отчаянно пытался понять, что он мелет. Какая-то липовая танцевальная школа в Варшаве, которую держала Софи. Что за этим скрывалось? Полиция внедрила туда своих агентов. И что же они обнаружили? Я пытался как-то упорядочить сведения, которые сообщал Требич, и это злило меня еще больше, чем его молчание.
