ногу на внутренней стене.
– Когда это у тебя так получалось? Война тебя портит, Кан.
– Угу, поэтому меня ждёт чудесный Линьцан.
– Ну и где радость в голосе? Ты же не хотел в городской гарнизон.
– Вот и отец так сказал… Хватит, дай переодеться уже. Эй, не трогай клетку!
– Мама, Кан привёз трофейную птицу из Канрё! Мам!
Кан вздохнул. Но, если быть честным, он скучал по семье. Где-то в своей комнате матушка продевала в ушко иголки новую нить с тем же невозмутимым видом, с каким она шила, когда дети дрались, отец таскал их по воздуху, в подвале что-то клокотало, а дом наполнялся обещаниями закопать заживо и тирадами о том, как важно соблюдать канон сыновней почтительности. Оба ребёнка пошли в Аманя, но они разнесли бы всё поместье в щепки, если бы не спокойная госпожа Цинь, приводящая в гармонию эти взрывные души. В коридоре размеренно шуршала метла, третий час наводя порядок в том же ритме, в каком поднималась и опускалась иголка в руках госпожи Цинь. И никто эту метлу не держал.
Список отца выглядел очень интересно: Кан таких иероглифов и не знал, но был убеждён, что их выдумали исключительно для совершения подобного рода покупок. Вряд ли в бедняцком квартале он найдёт что-то хорошее: любой товар, попавший на прилавок честным путём, он мог достать и в их части города. Ладно… Кан поморщился, подходя к воротам. Он уже вырос из того возраста, когда это затхлое место казалось чем-то диковинным и интересным. Больше всего на свете ему хотелось вернуться домой, на пару дней забыться и отмыться от похода. Но вместо этого он коротал вечер здесь. В памяти невольно всплыла история о сумасшедшей, но теперь стражники молча пропустили его, не думая ни тащить домой, ни хватать за воротник. Это даже показалось ему забавным.
В глубине трущоб за странным гостем наблюдал худой мальчишка с пустыми глазами. Такие – из знати – редко заходили сюда. По его наблюдениям, они были либо опрометчивы, либо утомлены мирной жизнью, либо сами нечисты на руку. Этот, при оружии и в доспехах, не выглядел лёгкой жертвой. Опасно. Может и руку отрубить, не вызывая стражу, и никто ему ничего не скажет. Мальчик жался в тень, словно пытался закутаться в неё, но голод грыз его всё злее. Работу ему не давали уже несколько дней, а в той дыре, куда он забивался на ночь, можно было съесть разве что крысу. И он с безучастным смирением думал о том, что даже крысу может отнять любой пьяница, и хорошо, если не убьёт за неё. Иначе…
Ему было всё равно. В душе беспризорника царила пустота – не злая, а безразличная, и в первую очередь к морали, которой не существовало в этом месте. Голод жёг сильнее, и мальчишка решился действовать, бесшумно нагоняя молодого богача.
– Господин, господин, не найдётся ли у вас ломтя хлеба? Моя матушка болеет, господин, я…
Старая песня о новом. В его глазах – слёзы, в голосе – беззащитная дрожь, он разве что не ползает в ногах, умоляя подать хоть крошку. Старшие приметили выходца из знати сразу, стоило такой птице перелететь через стену. «Принеси его кошель – и возьмём тебя карманником», – сказали ему, пнув в ту сторону, куда пошёл незнакомец. А мальчику очень хотелось есть. С кошеля ему отдадут часть денег, и тогда он сможет воровать, и никто его не побьёт за то, что распустил руки на чужой территории. Это была хорошая сделка. Мальчишка покорно ждал, пока его отшвырнут, незаметно приближаясь, чтобы срезать с ремня кисет и убежать так быстро, как только сумеет. Но юноша ожидаемо рыкнул на него и оттолкнул. Мальчик сделал вид, что заваливается, бледные пальцы зацепились за кисет, и вдруг богатей слишком резко и быстро перехватил его руку.
В первую секунду мальчик даже изумился: ни разу его ещё не ловили вот так. Но этот, из знати, дёрнул его к стене, заломил руку за спину, а ещё через мгновение он ощутил холод стали, прижатой к горлу.
Вывернуться было невозможно; плохо, опасно. И прежде чем мальчик собрался открыть рот, чтобы заплакать, оттянуть время, соображая, как выкрутиться, незнакомец заговорил первым.
– Считаешь, что можешь вот так просто своровать деньги, крысёныш? Мне тебе правую руку отрубить, левую или?..
Кан вдруг замолчал. Держал он всё так же крепко, и мальчик не мог понять, что случилось, а тот смотрел в землю. Он уже видел подобное, видел на берегах Хунха, когда внутри одной тени, привычной, жило что-то чужеродное и живое. И сейчас оно смотрело на него, скрываясь за худым беспризорником. Кана передёрнуло, вспышками возвращая в тот проклятый день, и только бесконечные тренировки не позволили ему разжать руки и отпустить мальчишку.
Чудовище было рядом с этим воришкой. И подступившая к горлу тревога – слабая, лёгкая, но уже заставляющая ненавидеть его, царапала душу до боли знакомо. Ошибки быть не могло.
– Как зовут? – требовательно рыкнул он, и мальчику ничего не оставалось, кроме как ответить. Брыкаться он уже не пытался, жалобный вид будто смыло с его лица.
– Дэмин.
– Меня – Цинь Кан, Дэмин. – Кан нахмурился. – А ты – проклятый. Вот так дела…
10. Пленник
И всё-таки мести у него не получилось. Он так торопился, так был поглощён своими мыслями, что не успел осознать, как попал в столь унизительное положение. Пока Хоу мчался следом, Тао успел нагнать стаю асур, но оказалось, что даже его новый ветер – не то, с чем можно нападать на взрослых, хоть и несколько озадаченных такой погоней, врагов.
Тао подбили, связали, и теперь он сидел с кляпом во рту: его возмущения были совершенно невыносимы. Асуры не понимали, что делать с этим птенцом. Тао с остервенением пытался вызывать ураганы, а потому вожак стаи молча сжал его шею когтистыми пальцами, сидя напротив и всем своим видом показывая, что просто свернёт её, если Тао продолжит надоедать. Им нужно было принять решение.
– И что это за воробей?
– Понятия не имею, Раал. Может, они стали отправлять детей в разведку?
– Вот только этого нам не хватало. Эй, мелочь! Я вытащу кляп, если ты перестанешь вопить.
Варвары. Они были противны ему одним своим видом.
Юнсан правильно называл их животными: лохматые, дикие, зрачки вертикальные, все эти когти-рога-клыки – если не могли нормальный облик принять, то лучше бы оставались зверьми. И это порождает Бездна? Тао знал, что внешний облик асур – лишь оболочка для теней, а значит, им самим нравится так выглядеть.
Омерзительно. Пока он размышлял, вожак щёлкнул пальцами, наводя морок, чтобы их внезапную стоянку не приметили дозорные дэви. Вожак казался самым противным, может, потому
