краты по воздуху крестообразно»[301] и повергал себя «на землю, сложа руки накрест»[302].
Безотносительно впечатлений императора[303] ставка на польскую традицию осталась неизменной, и чиновники Министерства внутренних дел и полиции Царства Польского повторно искали архивные описания исторических польских коронаций в апреле 1829 г., то есть перед самой церемонией[304]. Последнее, очевидно, было сделано с подачи Константина Павловича – источники личного происхождения указывают на его стремление выстроить церемонию, используя принятый в Польше коронационный порядок[305].
Ставка на польскую традицию в конечном итоге привела к необходимости задуматься о месте для обряда. Объявляя брату, что католическая коронация «невозможна»[306], Николай I прямо отказывался от церемонии в соборе. Сложность с выбором места для коронации вне католического дискурса стала основанием для появления у Н. Н. Новосильцева экстравагантной идеи проведения церемонии на Вольском поле, то есть в пространстве, где проходили выборы польского короля. Такое соображение шокировало Николая I. Император, конечно, не мог одобрить появление коннотаций, связанных с выборностью власти в Польше, и объявил брату, что «не намерен валять ваньку на Вольском поле»[307].
Вопрос о проведении католического молебствия по случаю коронации также был разрешен отнюдь не сразу. Константин Павлович полагал эти действия совершенно необходимыми. Он писал брату в свойственной ему настойчивой манере: «Бог призвал Вас царствовать над народом иного исповедания, чем Ваше, Вам надлежит покровительствовать этому исповеданию, уважать его и поддерживать, а не наносить ему удара… тем более что присутствие при молебне не означает участия в таинстве»[308]. Развивая свою идею, великий князь апеллировал и к европейскому контексту: «Скажу более, если бы Вам пришлось короноваться великим князем Финляндским, я был бы того мнения, что Вам следовало бы присутствовать при лютеранской проповеди в знак уважения к культу, существующему у народа, над которым волею Бога Вы призваны царствовать, и в доказательство общей веротерпимости и отсутствия с Вашей стороны притязаний на право вмешиваться в дела совести. Прибавлю, что все это как нельзя более будет гармонировать с только что установленной в Англии эмансипацией католиков»[309].
Николаю I была не близка и идея Константина о необходимости католического богослужения. Император стремился избежать этого, высказывая соображения, поразительным образом напоминавшие столь неблизкую ему, на первый взгляд, позицию Н. Н. Новосильцева: «Что же касается обряда коронования, то всякая церемония, какую я сочту за благо принять, получит силу закона; таким образом, если я созову чрезвычайный сейм… и затем прикажу отслужить благодарственное молебствие по римскому обряду под открытым небом, чтобы избежать богослужения в соборе и чтобы при молебствии могли присутствовать войска, я думаю, этого будет вполне достаточно»[310].
В конечном счете позиция Константина Павловича все-таки возобладала – церемонию было решено провести в зале Сената Варшавского замка, однако ей должно было предшествовать освящение регалий в католическом соборе Св. Яна[311]. По окончании действа были запланированы церемониальное шествие в тот же собор и католический молебен. При этом во время въезда в город Николая I должны были встречать священники всех главных костелов Варшавы, что, конечно, усиливало ощущение нахождения в католической среде. Интересно, что Николай, не желавший первоначально даже заходить в костел, совершенно не озаботился вопросом расширения православного пространства Варшавы или хотя бы использования отсылок к православному контексту и нарративам.
Ко второй половине 1820‐х гг. процесс создания репрезентативного пространства российской власти в столице Царства Польского уже обрел определенные черты и динамику. Константин Павлович в качестве постоянных резиденций в Варшаве выбрал Бельведер на окраине дворцового комплекса Лазенки, приобретенного Александром I еще в 1817 г.[312], и Брюлевский дворец, где жил летом и зимой соответственно. Император Александр I во время частых посещений Царства Польского останавливался в Варшавском замке[313], где специально по этому поводу в 1817–1818 гг. был проведен ремонт[314]. Сразу после провозглашения Царства Польского в этом главном государственно-представительском здании города, как и следовало ожидать, было выделено помещение для православного богослужения: в 1815 г. здесь была устроена православная часовня, а в 1818 г. Большая капелла замка была перестроена[315], став главной православной церковью Варшавы того периода.
Именно здесь в 1820 г. состоялось венчание великого князя Константина Павловича с Иоанной Грудзинской, а 21 декабря 1825 г. (2 января 1826 г.) проживавшие в Варшаве православные присягнули новому императору Николаю I[316]. Очевидно, что это пространство не было обустроено в должной мере, поскольку российские источники называли эту церковь «походной» вплоть до 1830 г., а обсуждение ее устройства и оформления так и не было завершено до начала восстания[317]. Кроме православной церкви Варшавского замка существовала также греческая церковь Св. Троицы на Подвальной улице, которая с 1825 г. перешла в юрисдикцию российского Синода[318].
Фактически православное пространство в Варшаве, состоящее из двух небольших церквей, было крайне ограниченным. Первоначально такое положение дел было связано с решениями императора Александра I, не стремившегося позиционировать себя в Варшаве как православного монарха и демонстрировавшего уважение главной конфессии присоединенной территории. Показательно, что во время поездки императора в Варшаву в 1815 г. Александр I поручил Сенату построить в городе новый католический собор[319]. За период с 1825 по 1829 г. ситуация с православными храмами Варшавы не изменилась.
Маргинальное положение православия в Варшаве не следует объяснять соображениями сугубо прагматическими. Известно, что в первые годы существования Царства Польского русское население города было невелико и вполне могло довольствоваться одной или двумя церквями. Но среди этой группы находился официальный наследник российского престола, фигура которого сама по себе отменяла любую статистику. Кроме того, в последние годы царствования Александра I и в начале правления Николая I число русских в Варшаве последовательно росло и к 1830 г. достигло цифры более чем в пять сотен человек[320]. Адмирал П. А. Колзаков, приближенный Константина Павловича, так объяснял популярность Польши в своих «Воспоминаниях»: «Кружок русских, служащих в Варшаве, стал год от году увеличиваться. Слух о тамошней веселой жизни, дойдя и до северной нашей столицы, стал привлекать много лиц в этот новый эдем. Удвоенное содержание и сравнительная дешевизна жизни были не малою тому приманкою»[321]. В этих обстоятельствах вопрос расширения православного пространства столицы Царства Польского приобретал актуальность. Но удовлетворение потребностей русских было для Петербурга позицией второстепенной: строительство или открытие новой православной церкви в католической Варшаве было вопросом в первую очередь политическим, и в эти годы заниматься его решением никто не стремился.
Вопрос об организации специального православного богослужения в Варшаве в период коронационных торжеств не обсуждался. Соглашаясь, хоть и с трудом, на расширение католического
