площади с фонтаном. Надежда в глазах женщины погасла. Ей стоило уйти тогда. Но она лишь оторвала руку от груди, протянула её вперёд, робко махнув, как на прощание, и вдруг закрыла ладонями лицо, сотрясаясь в рыданиях.
Марчелло страдал. Ах, этот город, глухой к чужой боли! Из-за дождя ли он не слышит плач несчастной женщины?!
Попугай окинул гневным взглядом улицу и дома. Жители были заняты своими заботами. Безлюдная улица пустовала. В шуме дождя тихие слёзы незнакомки остались никем не замеченными.
Раздосадовано вздохнув, Марчелло нахохлился. Мокрый воздух коснулся его ноздрей прохладным запахом глициний, прибитой пыли и чего-то ещё густо-табачного с примесью шипрового одеколона. Эта последняя нота взбудоражила какаду. В ней звучало нечто знакомое и очень человеческое, запомнившееся ему когда-то своим особым ароматом. Попугай чихнул и снова осмотрел улицу и дома. Внизу, слева от клетки, на балконе третьего этажа он увидел мужчину. Тот стоял у облепленных цветочными горшками перил под дождём, без зонта, безразличный к льющейся на него воде. Едва заметив его, Марчелло сразу же вспомнил день своего приезда, клубы дыма из диковиной курительной трубки и взгляд в окно дома напротив, где в тени занавески, глядя на уходящего возлюбленного, стояла женщина. В тот день всё было по-другому. Она знала, что близкий ей человек вернётся и провожала его с лёгким сердцем, теперь же, понимая, что никогда его не увидит, прощалась навсегда.
Отчего радость всегда случается в ясные дни, а печаль приходит в дождь? Что такого есть в солнечном свете, что позволяет быть счастью? Что такого есть в дожде, отчего счастье уходит, и проливаются слёзы?
Марчелло смотрел на то, как стекает вода по волосам незнакомки и с кончиков пальцев человека на балконе. Ответы попугая на заданные вопросы опережали друг друга и витали над тем, что он видел точно суетливые птицы. Их было много. Каждый звучал внятно и разумно. И всё-таки какаду не принял ни одного из них. Все они были поверхностны. Внизу, под взглядом Марчелло происходило больше, чем печаль в дождь и даже больше, чем расставание. Останься женщина на улице в одиночестве и какаду смог бы объяснить себе многое. Однако она была не одна, пусть даже и не знала об этом. Человек на балконе был с нею вместе. И это таило в себе нечто такое, что мешало какаду считать ощущаемую печаль несчастьем. Как будто за тем, что происходило явно и причиняло страдание, скрывалось другое, несущее в себе совсем иные чувства.
Мысли попугая растягивали время. По крайней мере, ему так казалось, поскольку обдумано было многое, а произойти ещё ничего не успело. Незнакомка всё так же стояла на дороге, закрыв ладонями лицо, а мужчина на балконе по- прежнему глядел на неё, и дождь не стал тише.
Попугай хотел подумать и над этим, когда вдруг женщина отняла руки от лица и повернувшись, посмотрела вверх в глаза своему наблюдателю. Встретив её неожиданный взгляд, человек на балконе не смутился. Лишь его пальцы, вздрогнув, обозначили эту встречу. Возможно, он ждал её и может быть ждал очень давно.
Следовало ли ему заговорить с женщиной? Он мог бы это сделать. Но что нужно сказать человеку, чьему унижению и горю ты стал свидетелем? А можно ли тогда говорить?
Женщина отвернулась. Оправив с лица волосы, она посмотрела на свои босые ноги, на вымокшее платье и задумалась, но только на один миг, а затем расправила плечи и быстро пошла к двери своего дома. Уже близко к ней незнакомка ускорила шаг и вошла почти бегом, громко захлопнув за собой дверь.
На балконе человек под дождём тяжело вздохнул. Он вновь смотрел в окно второго этажа дома напротив. Женщина, должно быть, вошла в свою квартиру. Наверное она уже подошла к задёрнутой занавеси и с той стороны, незамеченная, тоже смотрела на него.
Марчелло не знал точно, что чувствовал. Ощущения от происходящего были неопределённые, путаные, однако всё же ему знакомые. Какаду уже переживал их.
В один осенний день, сидя как всегда в своей клетке между двумя монстерами, Марчелло увидел на улице человека- необычного старика в маленьком синем берете, угловатом пальто, будто с большого плеча и длинном обёрнутом вокруг шеи шарфе. Он вошёл во двор, не спеша, озираясь и как-то изучающе поглядывая по сторонам. В одной руке у старика был телефон, в который он быстро и совсем незнакомым языком говорил, в другой большой стакан, накрытый крышкой с прорезью, по-видимому наполненный кофе. Усевшись на скамью перед домом, старик закинул ногу на ногу и долго и живо беседовал с тем, кто слушал его в телефоне, а какаду, извечно страдающий от пустоты улицы, наслаждался его присутствием, наблюдая из окна. Пока шла беседа, Марчелло с жадностью разглядывал чудаковатого прохожего и до того внимательно изучал его внешность и всякое движение, что скоро начал подозревать у себя способность понимать произносимый стариком неизвестный язык. Уверенным в том, что это подозрение- истина попугай не был, но причастность к происходящему ощущал и тем был счастлив.
Вскоре, однако, старик ушёл. Это произошло неожиданно быстро. Он просто поднялся и, продолжая говорить в телефон, живо зашагал прочь.
Его уход Марчелло ощутил как несчастье. Снова оставшись наедине с собой, какаду начал страдать, а стакан с кофе, в спешке забытый стариком на скамье, стал ему в этом помощником. Попугай смотрел на него, одинокого, брошенного в суете, и чувствовал собственную покинутость особенно остро, считая боль ощущений следствием направленного на него издевательского случая. Роль забредшего во двор человека тогда виделась Марчелло исполненной окончательно. Более ничего другого он от неё не ждал, и историю со стаканом счёл завершенной.
Но на том всё не закончилось. Стакан на скамье оказался интересным проходившей мимо бездомной. Попугай видел её иногда во дворе у баков с мусором. Взяв из выброшенных пакетов то, что нужно, она всегда торопливо уходила, а в тот день почему-то не спешила и поэтому успела увидеть оставленный без хозяина стакан.
Во дворе не было ни души. Женщина села на скамью, взяла стакан в руки и сделала из него глоток. Губы её улыбнулись. И тогда она, оглядевшись, расслабленно вытянула вперёд ноги, откинулась на спинку скамьи и с выражением на лице абсолютного удовольствия предалась неторопливому, несколько даже торжественному, распитию посланного ей кофе.
Марчелло наблюдал за бездомной, как прежде наблюдал за стариком в берете. Не думал какаду в те минуты о том, что история забытого стакана случилась вовсе не для него, не думал и о том, что с уходом старика она не завершилась. Он понял только, что в момент, когда женщина взглянула
