интимный их тон, странные намеки на нежные чувства и взаимную привязанность встревожили его.
Несмотря на то что семья, администрация колледжа и, наконец, полиция убеждали пациентку М. оставить профессора Икс в покое, она лишь активнее продолжала преследовать его, а попытки остановить ее расценивала как старания жены профессора разлучить их. Она подстерегала его на улице и дома, пока ее не исключили из колледжа. Судя по письмам, она была убеждена, что профессор Икс ее любит и единственное, что мешает ему быть с ней, – это нормы христианской культуры.
Одним июльским утром коллеги и друзья профессора, к своему изумлению, получили приглашения на его свадьбу с пациенткой М. Пока профессор не прояснил всю нелепость создавшейся ситуации, дальние знакомые пребывали в заблуждении, что он развелся и женится на новой возлюбленной, потому что она залетела. Пациентку М. отправили на принудительное лечение, и ее дальнейшая судьба неизвестна. Через несколько недель после того, как она была госпитализирована, ее родителям позвонили из местного китайского ресторана, чтобы уточнить детали свадебной вечеринки. Она заказала праздничный ужин на тридцать человек.
6
После того как Киран меня бросил, я находила утешение в беспросветности своей боли. Если боль невозможно вытерпеть, значит, и пытаться не надо. Рано или поздно она утихнет.
Я продолжала жить, ходила на работу (два дня я пропустила из-за грандиозного похмелья, последовавшего после того ужасного вечера). Мое тело инстинктивно понимало, что нужно поберечься на будущее. Я хорошо и умеренно питалась, а если вдруг появлялись мысли о том, чтобы порезать себя, то на меня тут же нападала вялость и я никогда не осуществляла задуманное. Как правило, я слишком уставала, чтобы идти куда-то выпить, а пить одной было слишком стыдно. Я догадывалась, что набор каких-то неочевидных правил поможет мне избавиться от боли.
По вечерам, когда боль и скука особенно обострялись, я обычно звонила Лизе. Было отрадно, что есть человек, который незнаком с Кираном и не испытывает к нему неприязни, но в то же время понимает всю глубину моего горя. Она прислала мне посылку с жизнеутверждающими фильмами и сериалами, и чуть ли не каждую ночь я, выкурив несколько сигарет, засыпала под них в кресле с чашкой зеленого чая в руках. Если достаточно долго смотреть такое кино, оно оказывает эффект, сравнимый с опьянением: шутки безобидны, сюжеты почти одинаковы, концовки всегда счастливые.
Периодически я погружалась в отчаяние и замирала в кровати – сидя, привалившись спиной к стене и уткнув голову в колени. Когда боль достигала пика, я дважды с силой ударялась затылком о стену. Чувство, что мозг физически смещается, пугало, но и успокаивало. Однако такие вечера случались редко – к счастью, большую часть времени мои чувства были притуплены.
Душ я принимала под грустные песни, плача под них. Иногда я будто видела себя со стороны, могла даже посмеяться над столь банальными сердечными страданиями. Пару раз в неделю я ездила на поезде на южное побережье Дублина, чтобы поплавать, а потом побродить в колючих зарослях в окрестностях Шанкилла. Однажды я встала на пирсе в Дун-Лэаре[3] и попыталась, глядя на море, подумать о своем несчастье, но уже через несколько минут мне стало неловко.
Мои чувства были реальны, но выразить их я не умела. Бродя в сером тумане Дун-Лэаре, я до смешного напоминала киногероиню. Действительно ли эти чувства шли от сердца или это все просто фантазии?
7
Когда мне было пятнадцать лет, я перестала есть и сделалась популярной. Во всяком случае, по своим меркам. Шокирующе худые девушки из моей группы в школе – обладательницы угг и косметических палеток за сто евро – внезапно приняли меня за свою. Это было потрясающе. Разбогатеть мне не светило, зато я могла тусоваться с ними, а это было почти так же круто. Однажды наше страстное желание быть американками выразилось в форме «школьной дискотеки». В то время я была похожа на героиню «Одиноких сердец». За несколько недель я выбрала наряд, подчеркивавший одновременно мою костлявую фигуру и мою оригинальность, единственным проявлением которой стало платье-пачка.
Я пришла на дискотеку, и она оказалась ужасной. Парни были такие же скучные и незрелые, как и всегда. Ничего общего с игравшими наших ровесников двадцатипятилетними актерами, которых я хотела сразить наповал. Картинка, которую я себе нарисовала, – я появлюсь, и все обернутся поаплодировать моей новообретенной красоте – не совпала с реальностью. С тем я и вернулась домой. Я придумала себе образ, но он так и остался фантазией.
Моя прабабушка умерла в доме престарелых. В годы моего детства и юности отец навещал ее по нескольку раз в неделю, и я иногда ездила с ним. Нетрудно представить, каким противным и страшным казалось ребенку это место, пропахшее дезинфицирующим средством, а то и кое-чем похуже. Я всегда покидала его с чувством, что приезжала туда, чтобы быть хорошей, сделать что-то хорошее, но у меня снова ничего не получилось.
Однажды я вышла раньше отца и увидела в весеннем саду такую прекрасную ярко-розовую розу, усеянную каплями росы, что к глазам подступили слезы, и на какой-то скоротечный миг я ощутила в себе невероятную жизненную силу, а потом вспомнила, где нахожусь и кого только что видела, и снова осознала, что образ, в который мне так хотелось воплотиться, всего лишь ничего не значащая выдумка.
8
Когда он меня бросил, я ни разу не попыталась с ним связаться, потому что знала: во-первых, это бессмысленно, а во-вторых, мое сообщение увидит она. Представлять, как они смеются надо мной или, еще хуже, сочувственно качают головами, было невыносимо. Я понимала, что единственно верная тактика – молчание, хотя и не была уверена, к чему эта тактика приведет; мне предстояло все исправить, вернуться на землю.
Я не собиралась отпускать его навсегда, а потому не могла по-настоящему предаваться горю.
Одним апрельским вечером я торчала у себя в квартире и, как в прежние времена, не находила себе места от жажды пуститься в безобразный ночной загул. Но я была еще слишком напугана и изранена, чтобы дать себе волю. Встречи с друзьями, при которых приходилось притворяться, что я разлюбила Кирана и зла на него за то, как он поступил, меня не радовали. В качестве компромисса я решила напиться в одиночестве и открывала уже вторую бутылку красного вина, когда по радио зазвучала «Не сомневайся» Боба Дилана, которую Киран любил. Мое сердце переполнилось сладкой грустью. Без раздумий
