Вести бычков до дома тоже было сплошным мучением. Они начинали бодаться, норовили уйти в сторону, спускались в овраги. Их все время приходилось пересчитывать и упрашивать. А дома еще предстояло доить коров в состоянии течки. Вы представьте: ночь, трещат сверчки, я дремлю, уткнувшись лбом в корову, а руками продолжаю тянуть ее за вымя. Тут сзади на корову набрасывается бык, корова лягает ведро, а я валюсь навзничь в панике.
Так вот, вернемся к Гуле. Сосед в кирзовых сапогах со смехом рассказывал, что та ходила к его жене и выпрашивала его к себе на день. Гулю можно было понять. Кроме упомянутых, других мужчин в округе не было.
На одной из вершин лежал большущий неподъемный камень. Дауд заверял меня, что под камнем хранится клад Шамиля и что, если бы сюда могли добраться подъемные краны, сомнений бы не осталось. Помню, на этот камень он высыпал крупную соль, а кони и жеребята подбежали к камню и стали лизать эту соль длинными языками.
Дауд учился в тлярошской средней школе, там, где сестра его работала пионервожатой. А родители, хотя у них и был дом в Мурухе, оставались у темной речки на зиму. Им там нравилось. Мурух – маленькое сельцо возле Тляроша – они считали слишком шумным и суетным. Зато хутора вдоль Бец-ор зимой отрезались от мира полностью. Дороги заваливало снегом и покрывало наледью. Даже сильному коню было не проехать.
Гости здесь были редкостью. Марьям говорила, что как-то приезжала их молодая родственница с длинной, по колено, косой. Потом эта родственница уехала на учебу в Махачкалу и стала там распускать свои роскошные волосы и так ходить по улице. Жених ее, узнав об этом, отказался на ней жениться. И тогда эта родственница попыталась заколоться, но только разорвала себе двенадцатиперстную кишку. Очень грустная история.
Троюродная сестра моя однажды отправилась в Махачкалу, чтобы разузнать, нельзя ли купить хотя бы маленький участок в пригороде. Добираться предстояло в три этапа. Сначала ехать на коне целый день до Бацада, оттуда попроситься с кем-нибудь на машине до ближайшего крупного села и далее на маршрутке. Мы с Даудом поехали провожать ее до могилы Тамары. Могила Тамары – святое место. Там читают мусульманские молитвы, хотя сама Тамара была христианской отшельницей, которая отказалась принимать ислам и поселилась в этом глухом месте. Ее, как положено, искушали черти, и вообще здесь, говорят, происходили всякие чудеса. Возле могилы торчал длинный шест с привязанными к нему белыми тряпками. Здесь распрощались: сестра начала свой трудный спуск, Дауд сел на кобылу, я – на ее подросшего жеребца, и мы тронулись обратно. Вернее, помчались. Я кричала, умоляя Дауда остановиться, но он несся, как бешеный, и только срывал на ходу ветки, которые могли хлестнуть меня по лицу; жеребец не отставал от матери.
Сначала Дауд заметил в ущелье, среди развалин покинутых ругуджинских селений, дикие яблони и помчался к ним. Из Ругуджи, кажется, и происходила отшельница Тамара. Около сотни лет назад сюда не смогли провести электричество, и людей переселили на новое место. Бывшие переулки густо заросли высокой крапивой, в которой мой жеребец то и дело оступался, спотыкаясь о невидимые камни.
Когда мы вернулись на тропу, Дауд помчался с новой силой. Я вопила, а он только смеялся. Жеребец взмылился, седло сбилось набок, так что я вот-вот должна была скатиться с кручи. Тут на пути очутился ствол надломившегося дерева. Конным путникам приходилось сгибаться, чтобы проехать под ним. Я пригнулась вовремя и проскакала под деревом. Пока оглядывалась, на пути возникло новое, точно так же надломленное дерево. На этот раз я уже не успела пригнуться достаточно низко и ощутимо поранила спину. Седло у меня совсем расстегнулось, и я так крепко сдавила жеребцу шею, что ему стало трудно бежать. Только тогда галоп прекратился.
Через несколько дней я вернулась в Тлярош и с тех пор ни разу не была у Бец-ор. И не знаю, как там человек в кирзовых сапогах и где сейчас Гуля.
...
2010
Чохто, адаты и тухумы
Самый известный женский дагестанский головной убор – это чохто́. Оно похоже на продолговатую трубу с завязками вокруг головы. Чохто защищало женские волосы от пыли и грязи во время полевых работ. На праздники сверху накалывались височные кольца и другие серебряные украшения, накидывался платок. Некоторые чохто были кожаными, со множеством карманчиков, в которых хранились мелочи вроде гребней и ножей. А вообще у каждой народности, в каждом селе головные уборы довольно сильно отличались друг от друга.
В Согратле, например, было свое чашеобразное чохто, на которое нашивались предметы личной гигиены вроде зубной щетки из конского волоса и костяной ухочистки.
А моя бабушка из общества Карах в детстве носила на голове нечто под названием «бахбако». По виду бахбако напоминало европейский средневековый капор. Чохто просуществовало несколько тысяч лет в неизменном виде. Но советская власть отменила древние уборы одним махом. Карахская бабушка рассказывала, как вышел декрет, запрещающий надевать платки, и как страшно и стыдно было выйти на улицу простоволосой. Как раз в те годы народный поэт Гамзат Цадаса написал стихотворение, в котором высмеивал андийское чохто и старинные адаты. Андийское чохто носили андийки, представительницы крошечной дагестанской народности. Их чохто походило на большой и весьма увесистый тюфяк, который привязывался к голове. А поверх тюфяка набрасывалось покрывало. Как-то я надела андийское чохто, хранящееся в запасниках махачкалинского краеведческого музея. Оно было настолько тяжелым, что через час голова просто раскалывалась. А ведь такой груз носили, не снимая, сотни и сотни лет. Недаром Цадаса писал:
Ты не замерзла, равниной шагая?
Вместе с чохто не свалилась ты в речку?
Знаю, за мостом жарища такая,
Будто попала в горячую печку.
Вряд ли сама ты чохто надеваешь —
Люди на помощь к тебе прибегают.
Вряд ли и на ночь сама ты снимаешь:
Родичи, сорок числом, помогают.
В этом мешке тебе долго ль томиться?
Мы превратим его в парус для лодки…
У другой моей бабушки, из общества Андалал, в сундуках лежат праздничные чохто, платки и национальные платья. В основном это туники из золотой парчи и штаны с вышивкой. Всё, что досталось от раскулаченных родителей. Когда я была дошкольницей и жила в Гунибе, она надевала на меня чохто и водила к источнику, где собирались дети и женщины. Там меня вертели и рассматривали, как невидаль, ведь у большинства дагестанцев от старинной одежды не сохранилось и нитки.
Помню, что часто я приходила к источнику, прицепив к стриженой голове длинную тетину косу. Коса, отрезанная несколько лет назад, хранилась у тети где-то в мешке, но я выпрашивала косу и мечтала о том, что у меня тоже будут длинные, до пят, волосы.
Кстати, я тут упомянула Карах и Андалал, а вы, возможно, не знаете, что это такое. Дело в том, что в Дагестане помимо шамхальств, ханств, уцмийств и прочих феодальных княжеств существовали еще и вольные общества. Андалал – это самоуправляемый союз вольных граждан из нескольких сел с выборным кадием, который был и военоначальником, и судьей. Андалальский кадий избирался только из Согратля. Общесоюзный съезд Андалала обычно проводился в урочище Руккладух (близ Чоха). Для голосования и дебатов туда съезжались члены Совета старейшин, дибиры, главы самых авторитетных родов-тухумов.
Вот, например, какие были адаты:
«Если кто-нибудь силой возьмет у нашего человека барана или его стоимость и владелец отнятого сообщит об этом обществу, то люди нашего общества этого человека не будут признавать, не примут как гостя, не дадут ему ни жилья, ни питания, а с того, кто даст ему питание или долг, – взыскать одного быка».
Или: «Если из наших один другого убьет, то с убийцы взыскиваются 4 быка: 2 – в пользу исполнителя, а 2 – в пользу наследников убитого; из селения убийца не изгоняется, если убийство совершено нечаянно или после того, как убитый обнажил оружие».
Или: «Кто возьмет взятку, с него взыскивается 1 бык. Если возникает подозрение в получении взятки и взявший не признается, то с ним вместе должны дать очистительную присягу 6 человек».
Или: «Если родственники захотят своего родственника убить за его плохое поведение и это плохое поведение известно жителям селения, то за это убийство штраф не взыскивается, а если не будет известно, за какое поведение убит, то штрафа не миновать».
Или: «Если кто по вызову на сход в назначенный день не придет, с него взыскивается 1 котел».
Или: «Если за каким-нибудь мужчиной убежит женщина, то он должен поселить ее в дом диби ́ ра [86] селения; если же оставит женщину у себя или в доме другого человека, то с него за каждую ночь ее проживания взыскивается по 1 быку».
Или: «Если женщина забеременела от прелюбодеяния, то с нее взыскивается 1 бык, также взыскивается 1 бык с прелюбодея, от которого она стала беременной».
