Я даже сумела сдать большинство промежуточных экзаменов на аттестат младшего цикла, за исключением математики и основ предпринимательства.
С ними никакие дополнительные занятия не помогали.
Зато я впервые в средней школе получила А по естественным наукам и была этим довольна.
В обед я сидела с подругами, а не с братом и его друзьями, как раньше. Я была в компании обычных людей.
Такого уровня нормальности я еще не достигала.
Прежде я никогда не чувствовала себя в безопасности.
Но я начинала привыкать к этому чувству.
У меня было ощущение, что к происходящему как-то причастен он.
Джонни Кавана.
В смысле, без него ведь не обошлось бы?
Я не имела столько влияния, — значит, это был он.
И вовсе не случайность, что происшествие на поле оказалось стертым из памяти всех учеников.
После того дня я часто его видела: в коридорах, идя на уроки, в столовой во время обеденного перерыва. Он никогда не подходил ко мне, но неизменно улыбался.
Если честно, я удивлялась, как он может улыбаться мне после всего, что мама тогда вылила на него возле директорского кабинета.
Я не знала, стоит ли извиняться перед ним за ее поведение.
Мама тогда перегнула палку и чуть ли не угрожала ему, но, с другой стороны, это по его вине я провела ночь в больнице, а затем неделю дома, бок о бок с отцом, поэтому я решила обойтись без извинений. И потом, я слишком затянула.
Подойти к нему сейчас, почти через месяц, было бы просто дико.
От подруг, а также по обрывкам разговоров девчонок в туалете мне стали известны подробности о Джонни Каване.
Он был пятигодком, но это я уже знала.
Он родился в Дублине. И это не стало новостью.
Он пользовался жуткой популярностью — ну, тут не надо было быть гением, чтобы догадаться, потому что его постоянно окружали ребята.
Девчонки к нему так и липли. Опять-таки это и слепой увидел бы.
И вопреки тому чудовищно «меткому» удару по мячу, стоившему моему мозгу сотрясения, он считался превосходным регбистом.
Он был капитаном школьной команды по регби — отсюда и его популярность, женское внимание и особое отношение со стороны преподавателей и учеников.
Я не знала даже азов регби, потому что в нашей семье спортивные интересы вращались вокруг ГАА. Рейтинг школьной популярности меня вообще не волновал, я всегда находилась на самом дне. Однако Джонни Кавана, каким его живописали здешние девчонки, был совершенно не похож на парня, с которым я познакомилась в тот день.
По их словам, он был агрессивным, напористым, отличался непрошибаемым снобизмом, имел бесподобное тело и ужасные манеры.
Девчонкам он виделся высокомерным парнем из богатой семьи, упертым регбистом, зацикленным на спорте. Он жестко играл на поле и был еще жестче за его пределами, предпочитая девиц значительно старше себя.
Ладно, может, оно так и было, но все это не сочеталось с образом человека, которого встретила я.
Мои воспоминания о том дне оставались туманными; я толком не помнила, почему оказалась на спортплощадке. Все, что было потом, сбилось в один комок, но его я помнила.
Я помнила, как он обо мне заботился.
Как оставался рядом, пока не приехала мама.
Я помнила, как он касался меня большими, грязными, но нежными руками.
Я помнила наш разговор. Он правда хотел услышать, что я скажу.
И мои невразумительное бормотание было для него важно.
Я помнила и неловкую часть тоже; от этого я подолгу лежала с пылающими щеками и не могла заснуть, а мозг наводняли сбивающие с толку картины и нелепые слова.
Эту часть я не осмеливалась даже признавать.
И я сохранила конверт, который нашла у себя в шкафчике, когда вернулась в школу. «От моих родителей твоим», — было написано на нем торопливым почерком.
Две купюры по пятьдесят евро я отдала маме, когда приехала домой, а конверт для большей сохранности засунула в наволочку подушки.
Не могу объяснить, почему не выбросила конверт, как не могу объяснить, почему всякий раз, когда вижу Джонни, мое тело покрывается холодным потом, ладони становятся липкими, сердце начинает бешено колотиться, а желудок стягивает узлом.
Вообще-то, я не совсем правильно выразилась.
То, как я реагировала на Джонни, имело очевидное, совершенно логичное объяснение.
Он был красивым.
Стоило мне заметить его в школьных коридорах, как все отодвинутые желания и чувства, все гормоны, которые пятнадцать лет спали в моем теле, вдруг пробуждались к жизни.
Я очень остро реагировала на его присутствие; если где-то в людном коридоре, идя каждый на свой урок, мы случайно касались друг друга руками, мое тело приходило в состояние повышенной готовности.
Но гормоны пробуждались вовсе не из-за его рослой, мускулистой фигуры.
Я вспоминала, как он вел себя со мной в тот день.
Неделю назад, во время перемены, Лиззи увидела, как я глазею на Джонни Кавану, и решила вывалить мне все сведения о нем.
Если верить Лиззи, Джонни Кавана никогда не сближался ни с одной девчонкой и его никогда не называли ничьим бойфрендом, однако следовало принять во внимание некую Беллу Уилкинсон.
Они довольно давно зависали вместе.
Белла была на пару лет его старше и более опытной. По словам той же Лиззи — а она слышала это от парней, — Белла сосала члены, как пылесос «Дайсон».
Так что Джонни явно получал от нее изрядное количество минетов и бог знает чего еще.
Какое счастье, что у нас дома был пылесос «Генри», а не пижонский «Дайсон», — а то бы я хихикала всякий раз, убирая комнату.
В общем, полученные сведения меня не удивили.
Джонни было почти восемнадцать.
Как обладательница двух старших братьев, я вполне представляла, чем занимаются в спальне парни этой возрастной категории.
Конечно, информация удручала, но мне требовалась отрезвляющая доза реальности, чтобы укрепить решимость и погасить пустые мечтания.
Жуткое невезение, что первым парнем, в которого я втюрилась, оказался он, учитывая, что говорили мы всего раз и что его обхаживала выпускница с умелым ртом.
Вряд ли он хоть отдаленно мною интересовался.
Мне нравилась безопасность.
В моем мире безопасность равнялась невидимости.
Я была счастлива слиться с обоями до неразличимости.
А Джонни Кавана был настолько далек от роли невидимки, насколько я вообще могла представить.
До встречи с ним я не интересовалась противоположным полом. Не интересовалась никем. И что теперь?
Я ловила себя на том, что постоянно ищу его в школе, чтобы пялиться.
Это было крипово и попахивало сталкерством, но, честное слово, я не могла сдержаться.
Я успокаивала себя тем, что у меня нет намерения давать волю чувствам или преследовать своего первого и единственного краша.
Как бы то ни было, меня вполне устраивало оставаться в стороне, довольствуясь тем, чтобы поглядывать на него украдкой при каждом удобном случае.
Я оправдывала свое нездоровое поведение, постоянно напоминая себе, что не единственная в этой школе вожделею восхитительного Джонни Кавану.
Нет, я была одной из многих, многих девчонок.
Но наблюдать за ним было очень интересно.
Он вел себя не так, как остальные парни в школе. Может, он странным образом был выше их? Старше своих лет? Или ему наскучило обыденное течение школьной жизни?
Это было трудно описать.
Казалось, он сам себе устанавливает правила. От него веяло уверенностью и пофигистическим отношением ко всему, и это сильно притягивало.
Подобно большинству прирожденных лидеров, в школе он шел по собственному пути, а остальные просто следовали за ним.
Я подозревала, что в этом и кроется ключ к популярности: не надо к ней стремиться и не надо заморачиваться о том, что она у тебя есть.
Красота и совершенное тело Джонни тоже делу не вредили.
Если честно, я ему немного завидовала.
Популярность меня не заботила. Меня заботил сам факт, что одним она достается легко, а другие, включая меня, жутко страдают.
