class="p1">— А кто спрашивает?
Вперед тут же вылетел насупившийся Прокопий:
— Аккуратнее, варвар! Ты разговариваешь с Иоанном, цезарем Северии.
— Во как! — искренне изумился верзила, не обращая никакого внимания на маленького патрикия и впиваясь в Иоанна восторженным взглядом: — Цезарь! Я говорю с самим цезарем, и где — аж за тыщу верст от Северии! Скажи кому — не поверят. Я ведь сам из Северии…
Иоанн попытался вернуть его к теме.
— Так кто эта женщина?
— Я, Ранди, цезарь! Ранди Дикий Кот. А это! — Он ткнул пальцем в пленницу. — Это не женщина, тут вы сильно заблуждаетесь. Это тварь, зверюга. Вы только взгляните на ее когти!
Ранди задрал свою рубаху.
— Во!
Все уставились на шрам, тянущийся через весь живот, набухший, с толстой коркой запекшейся крови.
— Ее работа! Вот вы скажите, человек такое может?
В разговор влез патрикий:
— Где же вы ее поймали?
Ранди наконец-то удостоил коротышку взглядом и, сделав внушительную паузу, принялся повторять явно уже неоднократно рассказанную историю:
— Мы отбили ее у сардов. Два десятка конвоя, но Лава… — Он довольно покачал головой. — Ох, он и хитрющий! Мы их так зажали… Они бились, как звери, до последнего. Представляете, сардийцы, а все полегли — никто деру не дал, даже не попытались. Все полегли, а у нас ни одного погибшего. Один раненый, да и то его эта тварь ножом пырнула.
Устав разбирать жуткий варварский акцент, Иоанн перебил венда:
— А что она сама-то говорит?
— Да ничего! Сама она ни слова не произнесла. Вот уже неделю как молчит, но двое пленных, пока еще живы были, называли ее ведьмой и кляли по-всякому, а еще слушок был, будто везли ее к самому Хозрою, царю Сардии. По доброй ли воле или нет — не успели ничего сказать, сильно изранены были, померли. Так вот, пока мы эту ведьму вязали, она успела одного нашего ножом пырнуть, а мне вот брюхо расцарапать. Тварь! Я ее за это слегка тюкнул башкой о камень, и с тех пор она в отключке, а надо мной вся сотня потешается. Так что вы близко-то не подходите — мало ли чего, вдруг очухается!
Ранди замолчал, посматривая на слушателей. Не найдя достойного, как ему показалась, внимания к своему рассказу, он развернулся и пошел к кострам, откуда доносились возбужденные голоса варваров.
Иоанн внимательно присмотрелся к связанной женщине.
— Ведьма! И не скажешь — не старая совсем, даже миловидная. Если подлечить и помыть, может, даже….
Не договорив, цезарь отскочил, как ужаленный. Ведьма внезапно подняла голову и вперилась в него желтыми глазами с кошачьими зрачками:
— Иоанн! Сын Димитрия Корвина. Потомок Корвина Жестокого, первого царя Туры.
Она говорила медленно, словно повторяла за кем-то малоразборчивый текст, но цезарю было не до этого — он был ошарашен. Потомок царя Корвина — да он сам о себе такого не знает!
— Откуда ты знаешь? Кто ты такая?
Он почти кричал ей в лицо, но ведьма не отвечала, и глаза ее вновь закрылись.
— Вы видели? Слышали?! — Иоанн судорожно схватил Прокопия за рукав, и тот успокаивающе сжал его руку.
— Не забивайте себе голову, мой господин. Подслушала наш разговор, сложила одно к другому и ловит вас на крючок. Она же ведьма, не забывайте.
Иоанн все же засомневался:
— А Корвин? Мы про Корвина не говорили, да и про отца тоже.
— Цезарь, не будьте ребенком. Посмотрите, она явно не простолюдинка, ее руки еще совсем недавно знали такой уход, — Прокопий с тоской посмотрел на свои ладони, — какого у меня давно уже не было. — Спохватившись, он тут же добавил: — Значит, образованная, знает историю Туры. Вот и ответ.
— Пожалуй, может быть… — Логические построения всегда успокаивали Иоанна, тем более ведьма вновь перестала подавать признаки жизни.
— Пойдемте отсюда, мой господин, вы слишком устали. На сегодня впечатлений уже достаточно.
Патрикий приобнял своего подопечного за плечи, разворачивая и направляя в сторону лагеря. Они успели сделать несколько шагов, когда их догнали слова ведьмы:
— Тебя ждет беда, Иоанн! Смертельная опасность!
Цезарь вздрогнул и застыл, на него опять накатил парализующий страх, а Прокопий аж зло сплюнул с досады:
— Вот ведь сука! Ну неймется же тебе!
Иоанн медленно повернулся на голос:
— Кто ты такая?
На него смотрели уже человеческие — с небольшими зеленными вкраплениями, но вполне человеческие — карие глаза.
— Я та, кто может тебя спасти!
Понимая, что эта женщина играет на его страхах, Иоанн все равно ничего не мог поделать с собой. Его голос дрогнул:
— Спасти от чего?
Глаза ведьмы контролировали каждое движение цезаря. Она подняла голову, отбросив назад колтун из спутанных волос и запекшейся крови.
— Сейчас не знаю, но узнаю, если буду рядом. Ты должен забрать меня!
— Теперь то вы поняли, мой господин, она манипулирует вами! — Прокопий всячески пытался привести в чувство своего воспитанника. — Хочет вырваться, вот и наводит морок! Увидела вас и поняла — вот он шанс. Но мы не так просты, тебе не удастся нас одурачить! — Погрозив ведьме, патрикий вновь повернулся к Иоанну: — Давайте, мой цезарь, вернемся в лагерь, и весь морок как рукой снимет.
Голос ведьмы вдруг взвился пророчеством:
— Бойся не крови своей, бойся глаз и ушей своих, Иоанн!
Прокопий громко затараторил прямо цезарю в ухо, стараясь заглушить гнетущий голос:
— Идемте, идемте! Надо только отойти от нее подальше, и все будет хорошо!
Вид Иоанна его тревожил и не напрасно: тот вдруг выпрямился, расправил плечи, словно скинул невидимый груз.
— О, нет! Только не это! — обессилено прошептал Прокопий. Он знал своего воспитанника: такой вид означал только одно — цезарь принял решение. Обычно мягкий и прислушивающийся к чужому мнению, в этом случае он становился упрямее любого осла. Тут могла помочь лишь его мать — только ей удавалось сломить это непробиваемое упрямство, но, к сожалению, ее тут не было.
Иоанн насупился, как капризный ребенок, приготовившийся отклонить любые, даже самые разумные доводы:
— Мы должны забрать эту женщину с собой.
Патрикий взвыл от отчаяния:
— Как? Как мы можем это сделать? Силой? Выкрасть? Да варвары порубят нас на гуляш, не успеем мы и начать!
Зато к цезарю вернулось его обычное хладнокровие и разумность:
— Купите ее!
Патрикий успел уже устыдиться своей эмоциональности.
— Купить? Это, наверное, возможно! — И тут же добавил с виноватым видом: — Простите меня, мой господин, я был недопустимо несдержан!
— Я прощаю вас, Прокопий Авл, за несдержанность, — тон Иоанна остался подчеркнуто сухим и официальным, — а теперь пойдемте и выкупим ее.
Патрикий схватился за сердце. Он был уже на
