— Это Горбатсёв! Горбатсёв развалил, … такая!. Тсьто это — лекарства не купить, это полпенсии. А вратси? Мы тут узнавали, во тсто мне новая тселюсть встанет. На эти деньги месяц жить можно, яйца потсесывать и в потолок плевать. Теперь, тстоб нормальное летсение было, надо на лапу давать.
— А раньше ты не носил в больницу конфеты и коньяк, когда Зине операцию делали? Разницы нет никакой, только теперь не нужно это делать из-под полы. А уж какие дачи коммунисты на взятки строили…
— Ну, Ольга Иванна, вы тут-таки не правы, — подал голос Николай, — как человек, в прошлом близкий к райкому, могу сказать, что……
— Он мне будет говорить! Милый мой, я тридцать лет проработала бухгалтером, авось знаю, что, где и кому давали. Мне не за что их любить. Отца моего сдали, он в лагере погиб. Мать одна осталась, с тремя детьми на руках. Да что мы, людей целыми семьями вырезали, сыновья доносили на отцов. Не надо мне тут петь: «Ах, как хорошо было при советской власти». Сколько народу погубили, жизней искалечили, сколько городов на костях построено! Сволочи они, хуже фашистов.
— Ну, это, Ольга Иванна, ты загнула. Раньше б тебя за такие разговоры…
— То-то и оно, Коля, что раньше.
— Раньше люди как братья были! — закричал дядя Гена, — А сейчас?
— Гена, ядрена вошь, — бабушка хлопнула рукой по столу, — о чем ты говоришь? Все в один голос пели то, что им нужно было петь, а то бы расстреляли, посадили, с работы выгнали…
— Не кричите, — послышался голос Ирины.
Полину уже клонило в сон. Она вылезла из машины, взяла плейер, и пошла к пологу. Быстро заползла под марлю, чтобы не дать возможность комарам заночевать внутри, и легла на расстеленное одеяло, пропахшее нафталином. У нее зачесалось в носу, множество бугорков впились в спину: место для ночлега выбрали не самое мягкое. Она легла на бок, положила под голову куртку и включила «Телохранителя». Было бы здорово, проснувшись утром, снова увидеть глаза Кевина Костнера. Кевин Костнер сейчас висел дома, в пустой комнате, и было ему, наверное, также одиноко, как Полине.
— Эй, ты спишь? — спросил кто-то у нее над ухом.
Она повернулась на спину. Рядом сидела Ирина, с распущенными волосами, и…всхлипывала.
Полина выключила музыку.
— Ира, вы что? Что случилось? — спросила она.
— Ничего, ничего, прости Полюша. Спи, спи. Бабушка сейчас придет. Спи, спи.
— Но вы же плачете! Это… он вас обидел?
Ирина не спросила «кто?». Она опрокинулась на одеяло и нервно расхохоталась.
— Он…Он меня давно не способен обидеть, девочка моя. Это все водка. Держалась ведь, три недели… Я вообще-то не пью, Поль…Ты не думай. Спи, — и она опять всхлипнула, зажав рот кулаком.
— Ира, не плачьте, не плачьте, все будет хорошо, — Полина погладила ее по плечу, она знала, что эти слова ничего не значат, и помочь не могут, но все равно их нужно говорить, когда людям плохо.
— Ты хорошая девочка, П-поль, — Ирина пыталась не выпустить из себя слезы, но они рвали ей горло, — ты хорошая… Только глупая еще. Тебе кажется, что все в жизни идет по плану, что любовь случается раз и навсегда…
— Я знаю, что так не бывает.
— Да… Ты умница. Раз и навсегда случается только несчастная любовь. Человека, которого ты не получила, можно любить вечно, потому что он не рядом, ты не видишь, как он спит, ест… И кажется, тот, кто далеко — лучше. Мы так устроены криво, хотим того, кого не имеем. Нет, это не про меня, Поля, я выбрала его сама, потому что был богатый, хорошая должность, мне завидовали все… Любил меня так, что по утру ходить не могла. Я видела с ним звездное небо, вот такое, как сейчас… Ты ведь еще не спала ни с кем, да? Дай бог, чтобы тебе с этим повезло. Потому что если с мужиком ты не уносишься в небеса, какой бы он ни был хороший, рано или поздно ты начнешь искать замену. И променяешь надежного, умного и красивого на какого-нибудь чудика, только потому, что он будет знать, где и как тебя трогать… Очень просто и очень гадко мы устроены… Прости, девочка, я болтаю, пьяная вот и болтаю… С Николаем жили хорошо — права твоя бабушка, кормушка у нас была сытная… Только он не хотел, чтобы у нас детки были, все откладывали, а теперь не бу-у-дет уж-же никаких дето-о-к. А у тех, которых он на дороге находит, у них будут, а может, уже где-то растут, они, которые должны были быть мои! Мои, понимаешь?! Отнял он их у меня, а других дарит, как ему приспичит … Черт бы их всех подра-а-ал! Черт бы их всех подра-а-ал!
Полина гладила по волосам Царицу в ночи. А ночь была полна цикад, звезд и птиц. Это было похоже на страшный сон, где все не свое, неудобное, неродное, но приходится терпеть, потому что никак не получается проснуться. Через несколько минут Ирина затихла. Пришла бабушка, и, кряхтя, устроилась на одеяле. Много-много лет назад она, может быть, на этом самом месте стояла молодая, с гладкой кожей и пепельными локонами, глядела в небеса и гадала, как сложится ее судьба…Ах, если бы превратить ее снова в ту девушку, какое было бы счастье!
Полина еще долго лежала с открытыми глазами, пока ее не убаюкал какой-то монотонный журчащий звук — словно ворчало потревоженное животное.
Но все животные мирно спали, свернувшись клубочками. Это храпел дядя Гена.
И вот Полина стоит перед шкафом, глядя на торчащий из него меховой рукав, спасительное тепло шубы так близко, ее можно надеть и согреться, но дверца не открывается, и, замерзая, Полина сует пальцы в рукав, а позади нее, на кровати, кто-то бубнит: «Не-е-т, надо на мотыля, я ж тебе сто раз повторял». Полина хотела сказать этому умнику, что никакие мотыли в шубе не водятся, но едва она повернулась, руки выскользнули из меха, и стало очень холодно. Рассердившись, Полина открыла глаза и обнаружила, что ее пальцы зарылись в роскошные Иринины волосы. Рядом тихо-тихо посапывала бабушка, а чуть дальше, на фоне затянутого марлей солнца стоял в белой куртке с капюшоном Николай, похожий на куклуксклановца.
— Геннадий Трофимыч, вылазь, наконец. Жерих-то ждать нас не будет!
Накрывшись курткой, Полина нырнула в другой сон.
Жерих дождался, пока Николай и дядя Гена уткнулись удочками в мутную воду, и схватил аппетитного мотыля.
* * *
— Хау ду ю ду? — сказал Коля и расплылся в такой счастливой улыбке, что Полина почувствовала себя благодетельницей, — а я вам билеты взял.
Она не удержалась и подпрыгнула. Ура! Билеты! Совсем скоро они сядут в поезд и отправятся отсюда восвояси. Настроение поползло вверх. Коля явно жаждал пообщаться по-английски, и Полина, напустив на себя важный вид, спросила:
— Алфавит выучил?
— Эй, би, си, ди, и, эф, джи, аш…
— Эйч!
— Эйч, ай, джей, ка…
— Кей!
— Лэ, мэ, нэ…
— Ну, это грузинский какой-то, Коля! Так нельзя разговаривать. Как будет: это кошка?
— Зис ис э кэт.
— Забыл уже! Быстро проводим языком между зубами.
— Ззз…
— Нет, не «з» а «th»!
— Да я и говорю — «з»!
— Нет, ты слышишь, как я произношу?
— Да.
— Ну ведь не «з»?
— Не.
— Вот! Тренируйся.
— Здорово, племянница! — в залу вошел Костя, — вы когда уезжаете?
— Послезавтра вечером.
— Это самое, мы завтра на даче у Коляна собираемся, хочешь с нами?
— Хочу. А это далеко?
— Не, вечером батя тебя привезет, а послезавтра утром заберет.
— Я у бабушки отпрошусь…в смысле, скажу бабушке.
— Ну, лады! А Кольку ты не учи, он тупой, — Костя усмехнулся и убежал.
— Сам ты, блин, тупой, — обиженно сказал Коля.
Полина плюхнулась в кресло и демонстративно открыла давно прочитанные «Грезы любви». А Коля все стоял посреди комнаты, нескладный, в линялой старой футболке и потертых тренировочных, и смотрел тоскливо: ему больше не с кем было поговорить. «Эндрю Блэк был сломленным, опустившимся типом, — читала Полина, — вернувшимся в Южную Каролину после попытки добраться до Калифорнии. Ему ничего не оставалось, как вернуться на Восток и, постепенно спиваясь, доживать остаток жизни. Однако в один прекрасный день сестра его жены, которой исполнилось всего четырнадцать лет, огорошила его просьбой помочь переправить на Север фургон с беглыми рабами. Эта девчонка, Полли, оказывается одной из членов подполья, помогавшего беглым рабам, и ее мужество и бесстрашие вкупе с преданностью и дружбой, питаемыми к чернокожему юноше, мало-помалу заставляют Блэка пересмотреть свое отношение к жизни…».
— Коль?
— А?
— Что ты собираешься делать дальше?
— Пойду половик вытряхну.
— Нет, я имею в виду вообще, в жизни?
— Не знаю. Не думал как-то. А че?
— Ты не думал? Ну, чего тебе хочется? Учиться, жениться?
— Учиться…Скажешь тоже. Мне ведь скоро тридцатник, Полька. Жениться — нет, спасибо, уже там был, больше не хочется.
— У тебя жена была?
— Была да сплыла. Че, буду бате помогать, а еще у нас тут стройка новая скоро, пойду опять работать.
