каждый раз это ожидание обманывается. Спрашивается, сколько может длиться это безнадежное ожидание? Сейчас, как известно, свободный стих – один из самых дискуссионных вопросов русского (и не только русского) стиховедения, и два противоположных ответа на этот вопрос зависят от установок на первочтение и перечтение. Один ответ (А. Л. Жовтис, О. А. Овчаренко): свободный стих – это стих со свободной сменой мер повтора (в отличие от классического с постоянной сменой мер повтора – стопой и проч.); это, по существу, повторение тыняновского определения, исходящего из неустанно напряженного ожидающего первочтения. Другой ответ (Ю. Б. Орлицкий, В. С. Баевский): свободный стих – это стих вовсе без мер повтора, отличающийся от прозы только делением на строки, т. е. чисто тонический стих без равноударности и без рифмы; это ответ с точки зрения читателя, который устал ждать, отбросил всякую метрическую изготовку и исходит из спокойно-констатирующего перечтения.
Первый подход, от первочтения, напоминает категорическое утверждение петроградских опоязовцев: между стихом и прозой – четкий рубеж, определяемый наличием или отсутствием установки на стих, совершенно ясной для всякого читателя стиха. Второй подход, от перечтения, напоминает скептическое представление московских формалистов из ГАХН: между стихом и прозой – широкая полоса переходных явлений, и сказать, стих ли перед нами, можно, лишь дочитав до конца и подсчитав, больше или меньше половины текста составляют строки, имеющие какое-либо единообразие. Я, со своей стороны, занимаю здесь двойственную позицию. Как исследователь я совершенно согласен с Орлицким и Баевским, что «смена мер» ничуть не отличает стих от прозы и что определить стих можно, только дочитав текст до конца и оглянувшись, – «симультанно». Но как практик свободного стиха (переводчик) я не могу не чувствовать, что ритм каждой строки у меня существует только во взаимодействии с предыдущими и (этого у Тынянова нет) с последующими: сочиняя предпоследнюю и предпредпоследнюю строку периода, я не могу не ориентировать их на звучание последней строки. Такой динамизм близок к тыняновскому, но отличается тем, что первочитательский динамизм детерминирован, а первописательский – телеологичен.
Не знаю, достаточно ли этого, чтобы предложить еще одно важное отождествление: сукцессивный подход к тексту, от первочтения, динамический, диалектический – это подход творческий, преображающий материал (творческий для поэта, сотворческий для читателя); симультанный подход к тексту, от перечтения, статический, констатирующий – это подход исследовательский, со стороны, строго соблюдающий грань между субъектом и объектом исследования. В самом деле, что такое диалектика? Как понять странное утверждение «каждый предмет и равен, и неравен самому себе»? Только творчески. Пушкин пишет стихотворение, сперва его замысел смутен, он примеривает к нему все новые и новые словесные варианты, изменяет его, проясняет его, уточняет его, но никогда не до конца; и когда он откладывает перо и отдает стихотворение в печать, то он знает, где воплощение адекватно замыслу, а где нет: оно для него – и «то», и «не то», что он хотел сказать. А для пушкиниста? Для пушкиниста оно – только «то», каждое слово в нем равно самому себе и что написано значит ровно то, что написано: усомниться в этом – значит открыть щель для собственных домыслов, для чтения между строк, за которым быстро исчезнут сами строки. Позитивистический подход изучает свой объект, диалектический подход его переделывает; творец обязан быть диалектичен, ученый обязан быть позитивистичен. Если наука начинает переделывать свой объект, она становится творчеством, искусством, философией, чем угодно, но перестает быть наукой. Тынянов предпочитал сукцессивный, творческий подход филолога к тексту – связано ли это с тем, что в конце концов он ушел из филологии в беллетристику?
P. S. Комментированные издания древних классиков начинаются конспективным изложением содержания. «Гораций, ода III, 30: мои стихи – мой памятник (ст. 1–5), вечный, как Рим (6–9); в них я, выросший из бедноты, ввел в Рим эллинскую поэзию (10–14); награди меня за это, Муза (14–16)». Студент, даже впервые читающий Горация, на любой строчке знает, что его ждет впереди: у него возникает то ощущение не первочтения, а перечтения, которое отличает восприятие классики от восприятия беллетристики. Я попробовал ввести такие конспекты и в комментарий к русским переводам – издательство воспротивилось: «Вы же не станете так разбирать „Погасло дневное светило…“?» В комментарии к переводам античных классиков пришлось вводить такое раскрытие содержания исподтишка, а в комментарии к русским классикам оно не проникло до сих пор. Между тем именно с него начинается отношение к классике как к классике.
«ТЕСНОТА СТИХОВОГО РЯДА»113
СЕМАНТИКА И СИНТАКСИС
«Теснота стихового ряда» – понятие, введенное Ю. Тыняновым в книге 1924 года «Проблема стихотворного языка»114. Термин этот, конечно, метафорический и едва ли не подсказан известной народной этимологией «Dichtung – от dicht» (на самом деле – от dictare). Тыняновское понятие стало широкоизвестным, но дальнейшей разработки не получило и применяется мало. Отчасти, конечно, потому, что сам Тынянов не дал ему прямого определения, а в косвенных указаниях слог его был очень темным и небрежным. Отчасти же, как представляется, оттого, что Тынянов задал ложное направление своим продолжателям. Внимание Тынянова было направлено в сторону семантики (сама книга его первоначально должна была называться «Проблема стиховой семантики»). Между тем гораздо более плодотворным оно может оказаться не в семантике, а в синтаксисе. Мы попробуем это обосновать и проиллюстрировать одним почти анекдотическим примером.
Вспомним ту логическую цепь четырех понятий, в которую входит у Тынянова «теснота стихового ряда» (с. 66–76). (Ни одно из них не имеет в книге прямого определения, поэтому предлагаемая их реконструкция может быть только гипотетической.) Главный признак стихотворного текста – деление на строки («стиховые ряды»), выраженное графически. Каждая строка воспринимается как законченная и замкнутая, подобно фразе; это называется «единство стихового ряда». Но она может и не совпадать с реальной фразой, тогда «синтактико-семантические членения и связи» в ней перегруппировываются, чтобы создать иллюзию замкнутости; это называется «теснота стихового ряда». Теснота и единство, вместе взятые, выделяют слова каждой очередной строки как бы крупным планом; это называется «динамизация речевого материала в стихе». («Динамизация» в буквальном, этимологическом смысле слова: усиление, подчеркнутость, то, что В. Шкловский предпочитал называть «ощутимостью».) Такой текст требует повышенного внимания, то есть читается он замедленно, затрудненно. (В частности, потому, что в стихе перед каждым словом читатель испытывает ритмическое ожидание, а после каждого слова – его подтверждение или неподтверждение; у Тынянова это называется «изготовка» и «разрешение».) Эта замедленность восприятия стиха заставляет читателя сосредоточиваться на процессе чтения, а не на результате; это называется «сукцессивность речевого материала в стихе».
Единство, теснота, динамизация и сукцессивность
