Твой Нарада и Синильга. Огромный привет, гав-гав!»
— Ну, вот, Синильга, маме мы письмо написали, сейчас поедим и пойдем, опустим его в почтовый ящик, — сказал Нарада, поглаживая только что проснувшуюся болонку и, достав из-под лестницы миску с оставшейся манкой, они дружно начали завтракать.
П.М.Ж
(Постоянное Место Жительства)
Наступила холодная осень. И чтобы Нарада совсем не отморозил свои муди под крыльцом, ему предоставили шикарное место жительства в гараже, которое так и называли «Постоянное Место Жительства» (П.М.Ж). Оказавшись в закрытом, абсолютно темном бетонном помещении, он нашел более теплый на его взгляд угол, пытаясь в нем заснуть. Но холод со всех щелей проникал внутрь, и он никак не мог заснуть от дубака. Делать было нечего, нужда заставила делать разминки, чтобы совсем не окоченеть.
«Здорово, как в настоящем монастыре «Шаолинь», — радостно подумал он, — вот и сновидения у меня яркие, насыщенные стали. Кастанеде потребовалось десять лет, если не больше, чтобы он увидел свои руки во сне, а мне в таких условиях хватило и трех дней, круто!».
Так всю ночь Нарада периодически бегал, прыгал, приседал, отжимался, пуская пар изо рта и грея свои грабли в яйцах. Наконец-то тяжелая железная дверь гаража открылась, впустив лучи дневного света, и зашла Ксива. Увидев дрожащего от холода Нараду, она сказала, усмехаясь:
— Че, жопу отморозил? Тебе полезно, хорошая практика для просветления. А теперь ты будешь у нас становиться эскимосом. Знаешь, как эскимосы жили?
Нарада только помотал головой.
— Они делали такие очень маленькие юрты, вокруг которых была ледяная изба, таким образом, создавалась теплоизоляция, поэтому в юрте было очень тепло, — рассказывала жрица. Нарада, ежась от холода, пытался врубиться, о чем идет речь.
— Так вот, — продолжала Ксива, — тебе надо сделать мини-дом из картонных коробок, поставить его здесь и спать в этих коробках, тогда тебе будет тепло, как в термосе, понял, болван?
Дурак в ответ покачал головой, состроив недовольную мину.
— Че надулся, урод, что тебе опять не нравится? — взбесилась жрица, почувствовав негативную волну.
— А почему это я должен в таких идиотских условиях жить, а все остальные в коттедже как свиньи живут? — огрызнулся придурок.
— И ты еще спрашиваешь после всего свинства, которое ты натворил? — охуела от такого наезда Ксива, пристально посмотрев в глаза ничтожества, — запомни, все зависит только от тебя. Как аукнется, так и откликнется. Как ты относишься к людям, так и к тебе будут относиться. С тобой еще по-доброму обращаются, учат тебя, все объясняют, а ты, свинья неблагодарная, только бесишься. Если бы ты культивировал смиренное состояние, посылал всем любовь, был бы самоотвержен, готов принят любого человека, любую ситуацию, так давно бы уже жил как человек и занимался творчеством, йогой, но ты же культивируешь одни негативные эмоции, кроме претензий никто от тебя ничего не чувствует. У нас у всех даже головы из-за твоих поганых мыслей болят. Но мы выбьем из тебя эту дурь, — категорично заявила жрица.
— Теперь ты всегда должен ходить с веригами на ногах, чтобы помнить себя, а не мечтать о голых задницах и каждое утро в семь часов будешь бегать с самками из второго кольца на пробежку и сдавать экзамен на еду.
— А какой экзамен? — зашуганно спросил Нарада.
— Вот завтра и узнаешь, — оборвала Ксива.
— Есть, будет сделано, — не попадая зуб на зуб, пробубнил идиот.
Когда жрица ушла, Нарада поперся в кладовку, где валялся всякий хлам. И среди здоровой кучи грязных, старых, поеденных молью вещей, отрыл несколько вонючих изодранных кофт, которые приспособил вместо матраса и одеял, и какой-то женский берет годов 60-ых цвета детской неожиданности, решив, что он спасет его от холодной ночи.
— Эй, Нарада, подъем, быстро на пробежку собирайся, — раздался утром грохот в металлическую дверь. Услышав шум, Нарада стал выбираться из-под кучи вонючих кофт, чтобы открыть дверь.
— Хули ты до сих пор дрыхнешь, свинья?! — наехала на него ворвавшаяся Пухлорожая, — а, ну, быстро собирайся и догоняй нас, и не забудь вериги надеть.
— Есть, будет сделано, — сонным голосом промямлил Нарада и, как попало налепив на свои ходули утяжелители, выперся на улицу догонять самок. Но удавалось ему это непросто, так как длинное худое тело болталось на ветру, а вериги притягивали его костыли к земле. Поэтому, кое-как волоча их по земле, он пытался догнать самок.
«Блядь, суки, прибил бы вас этими веригами», — злился урод, кое-как волоча за собой ходули, но, вспомнив, что ему надо самкам сдавать экзамен на еду, испугался и решил немного изменить состояние на более доброжелательное.
— О, еб твою мать, ты решил всех мышей распугать? — вскрикнула Решето, увидев наконец приблизившегося к ним дурака в женском доисторическом берете, из-под которого торчали засаленные волосы, в каком-то жутком свитере, размера на три меньше необходимого, в обрезанных штанах с небрежной зеленой заплатой прямо на всю задницу, а поверх штанов урод вкривь и вкось примотал вериги.
— А, ну, быстро спрячь вериги, долбоеб, — наехала на него Пухлорожая.
Только Нарада наклонился к своим ходулям, чтобы спрятать утяжелители, как тут же получил охуенный подзатыльник, от которого воткнулся рылом в землю.
— Не дай Бог, еще раз увидим тебя в таком виде, козел, — зашугали его самки.
Нарада поднялся на ноги, вытирая землю с обиженного ебальника:
«Вот суки, че они себе позволяют, дуры», — стал он гнать волны, бесясь во внутреннем диалоге, бросив на самок озлобленный взгляд, но боясь сказать что-либо в лицо.
— Че уставился, урод? — заметила недовольную пачку Решето, — а где твоя благодарность за то, что тебя учат? — и ебнула его ногой под зад.
— Спасибо, — дерзко огрызнулся дурак.
— Не хуй тут в залупу лезть, так-то ты лучше запомнишь, как нужно все нормально делать, — пояснила Пухлорожая, — если бы ты был умным, то наоборот, сейчас проявился бы очень гибко, похвалил бы, например, нас, примазался, чтобы мы приняли у тебя экзамен, а потом бы мы похвалили тебя перед Гуру Рулоном, то есть, ты бы добился расположения людей, которые реально что-то могут дать тебе. А ты как действуешь? Прямолинейно, очень глупо, сразу же настраивая людей против себя. Сейчас ты в нас вызвал недовольство, мы расскажем о твоей реакции другим, и, представляешь, какое у людей мнение сложится о тебе.
— Да, действительно, я опять уснул в своей механичности, совсем неосознан, дурак, — признался Нарада, — спасибо, что все объясняете, учите меня, без ваших толчков я так бы и остался на всю жизнь говном. Когда мне сказали одеть вериги, я стал обижаться, так как с ними тяжело бежать, потом стал сильно жалеть себя, чуть не разревелся, вместо того, чтобы отрешаться от своего тела и благодарить Бога, благодарить Рулона за то, что не дают мне оставаться дураком, а постоянно будят через разные ситуации, заставляют задуматься над жизнью, дают понять, что я не есть эти негативные мысли, состояния, все это — ложная личность, а я должен растождествляться с ней, ощущать своего свидетеля.
— Так-то уже лучше, — одобрительно сказала Пухлорожая, радуясь, что Нарада хоть что-то начинает осознавать.
— Ну, все, давай, сдавай экзамен, — сказала Решето Нараде, когда они выбежали на песчаный берег моря.
— А что я должен сдавать? — спросил он.
— Давай, рассказывай про себя какую-нибудь самую гадкую историю.
Нарада напряг свои тупые мозги, пытаясь вспомнить какую-нибудь историю. И, выбрав наименее безболезненную для своей ложной личности, начал бубнить:
— Ну, однажды в первом классе я пернул при всех и весь класс надо мной ржал, а мне было очень стыдно. Вот!
— Это что, весь рассказ? — спросила Решето, на бегу подбирая с берега красивые ракушки.
— Ну-у-у-у, да, — замялся придурок.
— Ни хуя, не отмажешься. Это тебе слишком легко было рассказать, — заметила Пухлорожая, — давай рассказывай что-нибудь очень гадкое, что ты никогда никому не рассказывал.
Нарада, тяжело вздохнув, стал снова в своей памяти перебирать разные жизненные ситуации, которые происходили с ним.
«Помню, как меня все пиздили в школе, чморили, издевались, — вспомнил он про себя, — но нет, это я не буду рассказывать, а то вообще меня залажают, че я, дурак что ли так позориться перед всеми», — и снова стал вытаскивать из архива памяти более безобидные ситуации.
— В детстве я был очень закомплексован и боялся даже звонить по телефону, поэтому мама всегда звонила моим одноклассникам и спрашивала за меня уроки.
— Не-е-е, это тоже не то, — снова обломили его самки.
Так Нарада еще рассказал историй пять, которые не были приняты и, в конце концов, Решето разбесилась.
